— А, вот о чем ты! Может, ты, товарищ Гусаров, Дворец культуры начнешь здесь строить?
— А что, хотя бы и дворец!
— Слушай! — Середа снял очки и посмотрел на Федю добрыми старыми глазами. — Не возражай. Все на свете находится в развитии. Понял? Все развивается не только в пространстве, но и во времени. Забегать вперед, ломать исторический ход развития никто нам с тобой, товарищ Гусаров, не позволит. Знаешь, кто забегал? То-то. Учти. Что смотришь?
Федя смотрел на Середу так, словно у него прозрели глаза. Легкая улыбка трогала его губы.
— Придет время, — продолжал Середа, и на повестке дня у руководства встанет вопрос о строительстве Дворца культуры. Чихнуть не успеешь, как дворец будет стоять. А сейчас работай. А эту маниловщину всякую выбрось из головы.
— А если все-таки сходить к Медведеву? — неожиданно спросил Федор, глядя на Цветкова.
Середа молча скрипел пером, как будто и не слышал. Володя встал, запер столик.
— Пойдем.
Они вышли в полутемный и длинный коридор. Неподалеку поперек коридора лежала яркая полоска малинового вечернего света, брошенная из открытой двери. Там, за дверью, ярко розовела стена, искрилось полированное дерево шкафа, виднелся красный с зеленым уголок ковровой дорожки. Это была приемная управляющего. Чувства страха подступило к самому сердцу Феди, и он шагнул к полоске света.
— He торопись, — сказал Цветков. — Не спеши. Я тебе просто сказать хотел, одному, чтоб ты знал: Середа уже ходил к Медведеву с этим вопросом полгода назад. Поэтому он и ответил тебе так… определенно. Уже ходил, понимаешь?
— Погоди, я сейчас…
Федор вошел в приемную, словно прыгнул с большой высоты. Как потом рассказывал Володя, внешне он был очень спокоен. Он двигался по мягкой дорожке быстро и спокойно, как преступник в чужой комнате. В приемной никого не было. Стоял пустой стол секретарши и звонил телефон. Федор взглянул на высокий полированный шкаф и сразу же понял — это вход к управляющему. Открыл дверь, толкнул вторую. Девушка в лиловом свитере побежала к нему навстречу — в глазах ужас, — направив на него все десять пальчиков. Стала толкать его назад.
— Кто там? — раздался негромкий бас из глубины огромного кабинета.
Федор отстранил девушку и увидел длинный стол для совещаний и широкий письменный стол вишневого цвета, приставленный к нему. Над столом висела узкая и длинная — от стены до стены — картина: вид на большой заводской район с высокой горы. Панорама была вся в трубах и дымах. То тут, то там виднелись огромные котлы, склепанные из железных листов, поставленные стоймя на фундамент и соединенные трубопроводами. Поодаль, в сосняке, расположились рядами веселые деревянные домики поселка — двухэтажные, с балкончиками и затейливо очерченными крышами. Среди кирпичных корпусов затерялась знакомая крыша механического завода со стеклянными башенками, а в стороне от нее Федор нашел и дробильно-размольный завод с эстакадой и рядом с ним второй такой же. Федор видел будущее комбината. Он в первый раз понял огромность дела, к которому прикасался.
— Подойди ближе. Что тебе надо? — услышал он спокойный бас.
Он увидел за столом обыкновенного человека с наголо остриженной головой, низко опущенной над раскрытой папкой. Федор увидел шею — полную, бледно-коричневую, ноздреватую, охваченную голубым шелковым воротничком. От этой неподвижно склоненной головы веяло той властью, с какой Федя еще никогда не встречался. Перед управляющим на столе, как у железнодорожного диспетчера, стоял аппарат с телефонными трубками, рычажками для переключения, красными и зелеными глазками.
— А? — спросил он, переворачивая лист. — Чего тебе?
В это время распахнулась вдали дверь, и вбежала девушка в лиловом свитере.
— Максим Дормидонтович! Москва!
Медведев снял трубку, откинулся в кресле и возвел на Федора глаза. Они оказались мутно-сиреневыми. Но глаза эти сейчас не видели — они слушали, а свободная рука управляющего странно бегала пальцами по столу — искала нужную бумагу.
— Да-да-дааа! — резко, нараспев вдруг закричал он. — Да-даа! — И улыбнулся. — Николай Устиныч! Медведев! Медведев слушает! Что ж, ваше дело спрашивать, наше — отвечать! Выполняли и выполняем! Конечно, при вашем чутком руководстве… Но и при нашем — ха! — деловом подходе! Приезжайте, не боимся. Мы всегда готовы: вы — к спросу, мы — к ответу!
Пока он шутил так с начальством, косясь тревожно на секретаршу, она быстро, но спокойно перебирала бумаги в его папке. Нашла, наконец, нужную сводку, подала ему, и он сразу прекратил шутки, которые теперь стали ненужными.
— Николай Устиныч! Так сводочка вам нужна? Передаю! Первое — пятнадцать, второе — сто тридцать семь…
— Максим Дормидонтович, сто двадцать, сто двадцать семь! — испуганно зашептала секретарша.
— Второе сто тридцать семь… Тридцать семь. Да, — повторил управляющий и махнул на девушку листком. — Третье!.. — закричал он и поморщился в ее сторону: — Тише!
Окончив разговор с Москвой, Медведев сразу же снял трубку с другого телефона.
— Суртаиху мне… — Вот он, настоящий, знакомый бас Медведева. — Помолчите немного! Царев, помолчи. Суртаиха? Где Чинаров? Федчук? Пусть Чинаров доложит мне добычу и вскрышу. Буду ждать. Как Шубина, быстро бегает? Напомни ей — завтра пусть доложит мне свои соображения.
Он положил трубку. При этом у него нервно стянулась кожа на шее под ухом — стянулась и разошлась.
— Ну, что скажешь? — спокойно спросил он, опять принимаясь за чтение бумаг.
— Я — заведующий красным уголком, — сказал Федор.
— Продолжай.
— Ко мне приходят люди. Хотят учиться, в кружках хотят заниматься. Инженерам техническая литература нужна. Библиотека нужна, клуб… У нас ни одной лекции не было. Обмен опытом можно было бы, как в газете «Труд», организовать. Сцены настоящей нет для драмкружка.
— Все?
— Нет… Разве все скажешь так-то?..
— Вопрос ясен. Дом культуры будет через два года.
Наступило молчание. Управляющий перевернул страницу. Потом вдруг поднял на Федора сиреневые глаза, чуть-чуть нахмурился и еще раз взглянул на Федю. Он сразу заметил выражение затаенного покоя, зоркого равнодушия в лице Федора — то, чего не увидели Володя Цветков и Середа. И еще раз быстро, сбоку Медведев взглянул на Федю, смерил взглядом с головы до ног.
— У нас должен уже стоять Дом культуры, — сказал он и забарабанил пальцами по бумаге. — А мы вместо дома механический завод досрочно пускаем. До-срочно! Главное звено тянем вперед. Вот видишь! — Он кивнул на телефон. — Все государство на том сейчас. Добыча, добыча, каждый день добыча. Понял? А клуб — я понимаю тебя. Поплясать хочется. Ничего, успеешь поплясать. В твое время я с кнутом около коров плясал. Сколько тебе — двадцать будет? Ну вот. Используй, что есть. У тебя много есть, больше, чем у меня.
Он опустил голову к бумагам и перевернул в пальцах красный карандаш: беседа окончена. И непонятная сила отбросила Федю и вынесла из кабинета. В коридоре Цветков шагнул к нему. Федор махнул рукой и пошел к выходу, думая об одном и том же. Перед ним так и стояла картина — заводской район на десять километров в длину и вширь, и под картиной — человек, управляющий своими телефонами и диспетчерским аппаратом. Может, действительно не следует забегать вперед?
День быстро догорал. От управления во все стороны по улицам и тропкам торопливо расходились люди. Вдали, перед крыльцом красного уголка, четыре плотника во главе с Самобаевым устанавливали только что привезенную Доску почета, похожую на роскошный подъезд дворца — с колоннами и ступенями.
«Может быть, он прав — надо использовать то, что есть?» — думал Федор, шагая к своему бараку по деревянному обледенелому тротуару.
Позднее, в десятом часу вечера, Федя, разложив в красном уголке на полу около печи большие серые листы, писал на них слова: «Жди меня» — название фильма. Глухо стуча валенками, в барак вошел Середа. Молча постоял за спиной у Федора, сел на лавку и бросил рядом с собой пакет, из которого выехала от удара пачка глянцевых фотографий.
— К самому, значит? — сказал Середа. — Все-таки не удержался? Не поверил мне?
— О чем вы?
— Так, ни о чем. Возьми вот. Наши ударники. Размести получше. Надписи девчата принесут. Из технического отдела.
Федор взял пачку, стал считать фотографии. Знакомые лица одно за другим ложились на лавку. Братья-бурильщики Леоновы. Строгий и словно завитой на висках Петр Филиппович Царев. Самобаев, раскрывший глаза, словно в ужасе. Алексей Петрович…
— Алябьева в центр помести — Максима Дормидонтовича распоряжение, — сказал Середа.
Федор спокойно отсчитал восемнадцать фотографий и остановился. Теплый, ласковый ветерок заполз ему в грудь. Улыбаясь своей далекой мысли, на него глядела с фотографии Антонина Сергеевна.
— Вот она! Слава богу, напомнил! — Середа взял эту фотографию и положил себе на колено. — Эту вот, Софью нашу… Снять с доски придется. Карточку можешь подарить ей. Что же ты, родная, подкузьмила нас?
— А что такое? Грехи есть?
— Весь грех — что молода. Еще не работала нигде после института. Вот и попалась. Как морозы стукнули, так план у нее и покатился вниз. Ниже проекта съехала. Конечно, и карьер здесь виноват, особенно Суртаиха. Да план, знаешь, ему все равно, кто виноват…
Они оба умолкли. Середа повертел карточку в руке и бросил на лавку. Потом встал и окинул взором барак.
— Пошел все-таки к Медведеву. А ничего ведь все равно не вышло, — сказал он.
Федя ждал, когда Середа уйдет, чтобы без него посмотреть на карточку и спрятать. А тот все осматривал стены барака.
— Хорошее помещение, — не без яда сказал Федя, глядя ему в ватную спину.
Середа с понимающей улыбкой оглянулся на него, сказал «н-да» и пошел к выходу, глухо стуча валенками. Наступила тишина, тени в углах сгустились, и где-то отчетливо заскреблась крыса. Она скреблась все настойчивее, и все дольше Федор задерживал кисть в банке с чернилами, глядя на портрет Антонины Сергеевны. Она смотрела на него рассеянно, мысли ее были в другом месте.