Повести — страница 12 из 14

ный мыс и в Чакву — на родину чая. Николай Васильевич тоже, повидимому, слушал его с удовольствием и приглашал заходить, и майор сказал, что, конечно, зайдёт: у него ведь тут много свободного времени. И ему кажется, что если бы его маленькая дочка не умерла от дифтерита, она бы, наверное, была такой, как Марина. Марине стало очень жалко майора: такой молодой, храбрый и совсем один: жены нет, дочка умерла от дифтерита.

Они прослушали второе отделение и пошли домой. Возле дома постояли ещё минут пятнадцать, дружески разговаривая. Потом майор ушёл, а Николай Васильевич сказал, что пойдёт на работу.

— Ночью? — удивилась Марина.

— Ну да. Вечер я прогулял, ночью придётся работать. Но сначала мы попьём чаю.

Дик встретил их с бешеным восторгом. Он подпрыгивал чуть ли не до потолка и всё старался лизнуть Марину в нос. Сразу же после чая полковник отправил Марину спать.

— Спи спокойно, доченька, — сказал он. — Спи, родная.

Он поцеловал её в лоб, погасил свет и вышел. Марина слышала, как хлопнула дверь…

…Она проснулась среди ночи от грозного рычания Дика. Ей показалось, что в комнате кто-то есть. И вдруг в полумраке к ней двинулась какая-то тёмная фигура. И глаза, те самые, страшные глаза, светились в темноте, как у кошки. Марина прижалась спиной к стене. Дик с яростным рычанием ринулся вперёд — и глаза исчезли. Марина отчаянно закричала. Она услышала звон разбитого стекла, торопливые шаги под окном в саду, жалобный вой Дика. Яркий свет залил вдруг всю комнату. На пороге стоял Николай Васильевич в расстёгнутом кителе.

— Что случилось? — спросил он.

Дик, бедный Дик, весь окровавленный, лежал возле окна…

Полковник выхватил из кармана револьвер и кинулся к раскрытому окну. Но за окном уже никого не было.

Глава восьмая, в которой так и не разрешается тайна грецких орехов

Рано утром пришли два матроса и сделали крепкие дубовые ставни на железных болтах. Потом пришёл весёлый курчавый матрос, которого звали Хмара. Это был вестовой Николая Васильевича. И Николай Васильевич посоветовал Марине расспросить его, как он забрал в плен шесть вооружённых фрицев. И Хмара охотно рассказал, как на фронте, где они были с Николаем Васильевичем, он, одесский парикмахер, выполнял обязанности полкового парикмахера. И как он однажды пошёл на передний край, взяв с собою две бритвы, мыльницу и полотенце, — побрить офицеров. И как ему встретились шесть вооружённых автоматами фрицев. И ему, наверно бы, пришлось плохо, если бы он не скомандовал: «Рота, стой!» И принялся так командовать своей несуществующей ротой, что фрицы перепугались и сдались ему в плен. И они так и пришли в штаб полка — впереди шесть фрицев с поднятыми руками, а позади парикмахер. А мыльница играла в тот день роль гранаты.

Хмара сказал, что он теперь будет приходить сюда ночевать, и он-то уж сумеет с любым грабителем поговорить по душам.

А Дик, бедный, лежал в уголку и смотрел на всех грустными глазами. Он даже не притрагивался к тарелке с молоком, которую поставила перед ним Марина.

Ветеринарный врач в морской форме осмотрел Дика, промыл его рану, смазал иодом и сказал, что, ударь его грабитель чуть-чуть полевее, Дику была бы крышка. А теперь через несколько дней пёс будет здоров.

— Хороший пёсик! — похвалил он Дика. — Отличный пёсик! Ну, попадись Дику теперь этот громила, — ему не сдобровать: злопамятнее лайки нет собаки на свете.

Солнце светило так ярко и так ласково, что все ночные страхи рассеялись, как дым. Марина вышла на улицу, решив сходить в парк. Возле самого дома её кто-то окликнул. Это был толстый Шалико, директор фруктового магазина.

— А, шен генацвале! — сказал он. — Что у вас был ночью за шум? Я, как был, выскочил из квартиры и даже порезался о проволоку.

Он показал перевязанную руку.

— Я ведь ваш сосед, живу вот тут, рядом. Гляди: вот мои окна. Как поживает твоя собачка? Приходи сегодня в магазин за инжиром.

Марина сказала ему, что ничего особенного ночью не случилось; просто Дику показалось, что кто-то лезет в окно. И ей вовсе некогда приходить к нему сегодня в магазин. Он ей был неприятен, и ей совсем не нравилось, что этот человек живёт по соседству.

В парке она нашла Борю возле озера.

— Вот и хорошо, что ты пришла, Марина, — сказал мальчик. — Я как раз достал лодку.

И они пошли на пристань и сели в белую с синей каймой лодку. Боря умел грести, и они выплыли на середину озера. У бортов лодки плескались серебристые рыбки.

— А ты знаешь, — сказал вдруг Боря, — сегодня орешков-то восемь.

— Восемь?

— Ну да, восемь. К чему бы это надо? Не пойму. Число сегодняшнее — двадцать восьмое, а в чёрточке восемь орешков. И ты знаешь, Марина: опять этот старичок подошёл и постоял у витрины. Словно не мог разглядеть сегодняшнее число в одну секунду!

Он положил вёсла, и лодка медленно поплыла по течению. Марина рассказала Боре про то, что было ночью.

— Бедный Дик! — пожалел Боря собаку. — Так ты говоришь, этот толстый фруктовщик живёт с вами рядом?

Они катались целый час. Потом сдали лодку, вышли из парка и, разговаривая, пошли домой. Возле фруктового магазина ребята чуть не столкнулись со старичком-ботаником — он шёл, глядя себе под ноги, и не узнал Марины.

— Гляди-ка! — сказал Боря. — Теперь орешков-то стало четырнадцать.

Когда он успел их пересчитать? Но он был совершенно прав! Орешков было четырнадцать.

Марина увидела за окном толстого Шалико и двух продавцов, развешивавших товар. В магазине было много покупателей Она решила сегодня же рассказать обо всём Николаю Васильевичу.

* * *

Полковник внимательно выслушал Марину и сказал, что он прикажет проверить историю с орешками, что ей незачем об этом беспокоиться. А вечером они пошли в клуб офицеров на кино — там показывали «Серенаду Солнечной долины» — и в фойе встретили майора Панфилова. Он опять рассказывал массу историй, угощал Марину мороженым и лимонадом, хвалил трубку Николая Васильевича, обещал придти в гости.

И опять он проводил их до самого дома. Было уже совсем темно, и кто-то чуть не наткнулся на них, извинившись. Марине показалось, что это толстый фруктовщик, но она не была в этом уверена. Что ему надо поздно вечером возле их окон? Ах да, ведь он живёт в доме рядом; стало быть, ничего удивительного нет в том, что они встречаются так часто.

Дик уже был на ногах, он кинулся навстречу Марине и стал тереться об её руки своей серой головой с острыми ушами. Хмара встал, когда они вошли, — он раскладывал пасьянс. Теперь Марине нечего бояться, сказал он, ставни такие, что и пушкой не прошибёшь.

Глава девятая, в которой Марина снова видит белые глаза

Марина крепко подружилась с Борей. Один и тот же человек, если можно назвать его человеком, нанёс им обоим непоправимый удар в сердце. Разве Марина забудет когда-нибудь то, что видела в Теберде? Разве Боря, даже когда станет большим и будет заведывать где-нибудь метеорологической станцией, забудет тот страшный день, когда «он» подходил к нему, связанному, с раскалённым гвоздём?! Нет, они всегда будут это помнить.

И они чувствовали, что «он» ходит где-то здесь — среди этих чудесных пальм, среди ярких цветов — и только и думает, как бы побольше зла причинить нашей стране, нашим людям. Как узнать его? Кем он сейчас притворяется? Учителем, артистом, дирижёром, профессором, чистильщиком сапог? Он влезает в чужую шкуру, как в свою собственную, и чувствует себя в ней прекрасно. А глаза? Но он, наверно, сумеет даже перекрасить свои глаза — из белесых в тёмные, если понадобится. Ведь он умеет так менять свою внешность!

Днём Марина была беспечна. Она целый день проводила в парке с ребятами, играла в волейбол, занималась в кружке метеорологов, собирала цветы.

Но по ночам на неё находил страх. Она была уверена, что никто не пролезет через толстые ставни; она знала, что Дик, уже выздоровевший, спит тут рядом, возле тахты, и в любую минуту можно потрогать его тёплые уши, что в соседней комнате, если Николай Васильевич уходит на работу, спит вестовой Хмара. И всё же она спала неспокойно. Но приходил день, и её страхи исчезали.

В это утро Марина с Борей отправились купаться. Подходя к пляжу, они услышали за собой знакомый голос. Майор Панфилов, оживлённый, весёлый, догонял их:

— Наконец-то уезжаю на фронт, ребята! Пойдёмте к павильону. Угощаю в последний раз мороженым. Ешьте вволю!

Они съели по порции, майор предложил по второй. Ребята с радостью согласились, и он пошёл к стойке. Буфетчица подала два блюдечка с мороженым. Майор осторожно донёс их и протянул одно Боре, другое — Марине. Марина потянулась было за блюдечком, но вдруг кто-то толкнул её — блюдечко упало, разбилось, и мороженое расплылось по земле.

— Ох, какой неловкий! — сказала Марина.

— Прошу прощения.

Ах, да ведь это Шалико! Как блестят у него глаза!

— Прошу извинения и у майора. Сейчас я исправлю свою неловкость.

Шалико побежал к стойке и принёс двойную порцию мороженого. Марина не хотела брать, но он так настаивал, что пришлось.

…блюдечко упало, разбилось, и мороженое расплылось по земле.

Вскоре майор ушёл, сказав, что подвечер зайдёт проститься с Николаем Васильевичем. Ушёл и Шалико.

— Не нравится мне этот толстяк, — сказала Марина.

— А ты знаешь, — сказал вдруг Боря, — сегодня у него под календарём орехи выложены зигзагом. И их целых пятнадцать…

Однако мы ведь пришли купаться! Ну, поплыли?

Они оба хорошо плавали и любили, доплыв до большого мокрого, скользкого камня, взобраться на него и сидеть там, болтая в воде ногами. На этот раз камень был занят — на нём уже кто<го сидел. Когда они подплыли поближе, пловец спрыгнул в воду и поплыл. Кто это был, нельзя было разглядеть. Ребята взобрались на камень и уселись. Солнце пекло нестерпимо, но от воды веяло прохладой. Пловец описывал большие круги, то приближался к камню, то удалялся от него. Вдруг он повернул голову и посмотрел на ребят.