— Это наш братишка, — сказал Петя.
— Он вчера приехал, — добавил Митя.
— Ванька?! — закричали ребята. Только сейчас они обратили на меня своё внимание. Все начали здороваться со мною и забыли о старике и его марках.
— А вы разве не собираете марок, молодой человек? — вдруг спросил меня старый марочник.
— Как же не собирать, — ответил я.
— Отчего ж вы не подходите ближе? Я могу с вали поменяться.
— У меня нет лишних марок. Мне не на что меняться.
— А я не на марки меняю. Посмотрите, может быть, вам что-нибудь подойдёт для вашей коллекции.
Ещё бы мне не подошло! Я принялся перелистывать его альбом и отобрал несколько прекрасных марок.
— Ну, вот, — сказал я, тяжело дыша. — Дания, Канада, Швеция, Тунис… Что вы за это хотите?
— А что у вас есть?
— У меня есть… У меня есть банка американских консервов!
— Колбаса или, может быть, просто горох с салом?
— Настоящая американская колбаса, без всякого гороха, — сказал я.
— Марки — ваши, — проговорил старик, — а колбасу принесёте завтра…
ГЛАВА ВОСЬМАЯ, в которой Иван Забегалов находит нового друга.
Прошло несколько дней. За это время я получил от старого марочника целую кучу чудесных парок.
Наступила оттепель, и теперь я ходил по городу во всей своей флотской форме. В Решме моряк — явление вообще редкое, а четырнадцатилетний матрос — целое событие.
Меня упросили выступить в своей старой школе, где теперь учились мои братишки, и рассказать о том, как я воевал. Ребята внимательно слушали меня, а потом без конца расспрашивали о боях.
С этого дня все школьники, даже незнакомые, здоровались со мной на улицах. А после того, как я побывал в школе у девочек, где токе рассказывал о своей боевой жизни, все девочки мне стали улыбаться при встрече и притом страшно краснели. Одна из них предложила мне переписываться, когда я уеду обратно на флот, и подарила мне свою карточку. У неё были белокурые волосы, и она говорила на «о», как все жители Решмы. Звали её Маргарита. Маргарита была хорошим товарищем. Она раздобыла у брата прекрасные марки и подарила их мне. А в воскресенье пригласила меня в театр, на утренник для школьников. Мы сидели в третьем ряду и смотрели «Коварство и любовь» Шиллера. После театра мы вместе пошли домой.
— У тебя отец есть? — спросил я.
— Нет. Отца убили в самом начале войны. Но месяц назад мама снова вышла замуж.
— За кого?
— За артиста. Он сегодня играл Фердинанда.
— Такой молодой?
— Нет, это он на сцене молодой, а дома ему — тридцать два года.
— Он не обижает тебя?
— Нет, он довольно добрый. Но отец был добрее. Он. меня так любил! Он до войны был инженером на Химкомбинате. И добровольцем пошёл на фронт.
— Ну, а в театр ты часто ходишь? — постарался я переменить разговор.
— Как только есть время… Через маму и отчима я всегда могу достать пропуск… Хочешь, ещё пойдём?..
Вдруг сзади нас раздался хриплый голос старого марочника:
— Мой молодой филателист! Не можете ли вы мне оказать маленькую услугу? Не достанете ли вы мне на сегодняшний вечер билет? Я целую вечность не был в театре, а сегодня дают «Гамлета». И играет прекрасный актер…
— Это мой отчим, — вставила Маргарита.
— Я вам за это, — продолжал марочник, — презентую несколько отличнейших марок.
Мне был ужасно противен этот старик, и я вовсе не хотел оказывать ему услугу. Но Маргарита вмешалась в разговор.
— Конечно, я вам достану пропуск, — сказала она.
— А где вы живёте? — спросил я.
— Зачем вам знать, где я живу? Вы меня найдёте на почте.
Вот хитрый старичишка! Никому он не говорят, где живет.
— Хорошо, мы занесём, — обещала Маргарита.
— Спасибо, большое спасибо, девочка. И вы тут же, молодой человек, получите свои марки. До свиданья.
Наконец-то он отвязался от нас!
— Я хочу, чтобы у тебя была самая лучшая коллекция во всей Решме! — сказала Маргарита.
— Ну, значит, ты настоящий друг! Я, конечно, когда уеду на флот, стану писать тебе письма.
Мы условились с Ритой, что на другой день вечером я обязательно приду к ней в гости. Будет понедельник, выходной день в театре, и вся её семья будет дома.
Глава девятая, в которой Иван Забегалов попадает в ловушку.
Наверное, только что пришёл поезд, потому что от вокзала шли люди с чемоданами и с мешками… Вдруг я увидел в толпе высокую женщину с ребёнком на руках, и сразу мне почему-то вспомнился городок на Чёрном море, норд-ост, снежная буря я та женщина, которая унесла ребёнка из развалин разбитого дома. Эта женщина была одета совсем иначе — в рыжий тулуп, но меня словно что-то подтолкнуло, и я пошёл за ней. Мне показалось, что ребёнок у неё неестественно тяжёлый.
Женщина вошла в пустынный и глухой переулок, спускавшийся к реке. Я крался за ней мимо бесконечного забора. Вдруг она оглянулась. Я прижался к стволу берёзы, и женщина меня не заметила. Она повернула вправо и вошла в ворота. Окна этого дома были заколочены, и вид у него был совсем нежилой. Я стоял, не шевелясь, ожидая, что будет дальше. Не прошло и минуты, как женщина вышла. Ребёнка при ней не было! И прежде чем я успел опомниться, она перебежала через улицу и скрылась в противоположных воротах.
«Двор проходной, она уйдёт за реку», — подумал я. И как раз в это время в переулке появился человек в ватной телогрейке. Не заметив меня, он вошёл в те самые ворота, где женщина оставила ребёнка. Через несколько секунд он вышел обратно с ребёнком и быстро зашагал по переулку. Я кинулся за ним. Он свернул за угол и вошёл в какую-то калитку.
«Уйдёт!» — подумал я и, не раздумывая, проскочил в калитку за ним следом. В полутьме я увидел пустой двор, крыльцо и дверь, в которой торчал толстый ключ. Стараясь, чтобы не скрипнули ступеньки, я на цыпочках подеялся на крыльцо.
Кругом всё было тихо. Я толкнул дверь — она слегка приоткрылась. Вошёл в тёмные пустые сени и остановился, не зная, куда дальше итти…
Вдруг кто-то с силой оттолкнул меня к стене, Дверь с грохотом захлопнулась, и я услышал, как ключ два раза повернулся в замке.
Я остался один в темноте.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ, в которой Иван Забегалов встречает в Решме «зеленую стрелу»
Ловушка! И я сам виноват, что попал в неё!
Я прислушался… В доме было тихо. «А вдруг они меня подожгут здесь, как там, в Н.? — мелькнула мысль. — Ну нет, так просто им не удастся покончить со мной. Будь, что будет!»
И я стал изо всех сил барабанить в дверь кулаками и кричать. Быть может, кто-нибудь из прохожих услышит.
Когда я уже совсем охрип и отбил себе руки, на дворе послышались шаги. Старческий голос спросил недовольно:
— Эй! Кто стучит?
— Откройте! Меня заперли…
Ключ два раза повернулся в замке. Дверь распахнулась.
— Это вы, молодой филателист? — удивленно спросил тот же старческий голос. — Как вы попали сюда?
Я увидел — кого бы вы думали? — старого марочника! Я сказал ему, что мы играли тут с товарищами, и они подшутили надо мной. Заперли и убежали.
— Плохие шутки, — недоверчиво покачал головой старик. Очень плохие шутки. Ну, что ж, идите… Э-э, молодой человек, это не вы обронили?
Нацепив свои очки, старик внимательно разглядывал маленький носовой платок.
— Нет, это не ваш платок, — сказал он задумчиво сам себе.
Я увидел в уголке платка небольшую зелёную стрелку. Точно такая же была вышита на платке кассирши кино «Аврора» в городе Н.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ, в которой Иван Забегалов убеждается, что попал впросак
Мне было необходимо поделиться с кем-нибудь всем, что я узнал. Рассказать о женщине, передавшей ребёнка, и о том, что «непрошенные гости», о которых говорил Пётр Сергеич, каким-то образом очутились в Решме. Но не со старым же марочником мне делиться! Почему он очутился на краю города, в пустующем доме? Может быть, он тоже — «зелёная стрела»? И сколько их, «зелёных стрел»? Одна? Две? Три? Десять?
Придя домой, я застал мать в постели. Она мучительно кашляла. Я опустился на колени подле кровати и прижался щекой к её руке. Рука была сухая и горячая.
— Доктор у тебя был?
— Нет, завтра будет. Ты где пропадал, сынок?
— Я? У одного знакомого был, у Проши с Химкомбината… Я с ним в поезде познакомился.
Я сказал неправду, чтобы не огорчать мать. И сразу же решил; конечно, надо пойти к Проше и рассказать ему всё!
На другой день я поднялся чуть свет.
Через час я уже стоял в бюро пропусков комбината. Девушка в будке сказала мне, что пропуск мне она выдать не может, но сейчас вызовет товарища Прохорова в проходную. Через несколько минут ко мне вышел Проша.
— Ты? Наконец-то пришёл, Ваня — русский моряк? — приветствовал он меня так весело, что я почувствовал: вот этот мне поможет. Я торопливо рассказал ему про вчерашнее. Проша сказал:
— История, действительно, весьма подозрительная. Зачем им понадобилось запирать тебя в пустом доме? И что это за ребёнок такой? Ты говоришь — мужчина в телогрейке? А шапка у него какая? Впрочем, ты погоди минутку, надо предупредить, что я ухожу.
Я понял, что Прошу история заинтересовала.
Когда мы вышли на улицу, он спросил:
— Так что же, пойдём в милицию? Или нет, впрочем, давай походим. Мужик в телогрейке — не иголка, может, отыщется. Ты хорошо его запомнил?
Я сказал, что лица не видел, но узнать, может быть, смогу.
И мы зашагали по дороге в город.
Часа полтора мы месили почерневший мокрый снег вокруг базара, и я насквозь промочил свои флотские ботинки. Мне хотелось есть. А Проша неутомимо кружил и кружил до прилегающим к базару улицам и зорко всматривался в каждого прохожего. Но ни женщины, похожей на ту, которая шла с вокзала вчера с ребёнком, ни человека в телогрейке не было видно. Вдруг Проша взял меня за плечо.