Только я отослал братишек, как скрипнула входная дверь и женский голос спросил:
— Скажите, пожалуйста, Забегаловы здесь живут?
Из сотен других голосов я сразу узнал бы этот певучий голос!
— Меня товарищ Прохоров просил зайти к вам, — сказала женщина. — Здравствуйте. Вы давно больны?
— Второй месяц, — сказала мама.
— А вы — моряк? — спросила меня женщина. — Я слышала о вас. Приехали навестить маму?
Я что-то пробормбтал в ответ.
— Ну, поглядим, что с вами, милая, — сказала женщина матери, приближаясь к кровати. Меня передёрнуло: неужели она прикоснётся к маме своими погаными руками?
В эту минуту в сенях что-то грохнуло и послышалась возня. Женщина подняла голову и прислушалась.
— Что это? — спросила она, насторожившись.
— А это кот, наверное, подрался с собакой, — тихо ответила мать. — Они вечно воюют.
Милая, славная мама. Кто её надоумил? Она помогала нам в этой игре!
Внезапно женщина поднялась и направилась к двери.
— Не стоит беспокоиться, — раздался в дверях спокойный голос. — Руки вверх!
И старый марочник поднёс к лицу женщины платок с «зелёной стрелой». — Ваш?
Женщина отвернулась.
— Кстати, с вами давно хочет познакомиться один человек.
— Пётр Сергеич! — закричал я.
Да! На пороге стоял Пётр Сергеич, немного запыхавшийся, и, как всегда, весёлый.
— Введите-ка сюда этого типа, — сказал он через плечо. Незнакомый мне старший лейтенант ввёл Прошу.
— Вы пришли за своими трусами? — насмешливо спросил Пётр Сергеич. — Не беспокойтесь, они в надёжных руках. О вашей знакомой мы тоже позаботимся. Вы можете быть совершенно спокойны и за вашего третьего партнера, — он посмотрел на часы: — с поездом в шесть сорок пять он не уедет, хотя он уже загримировался и надел свою ватную телогрейку.
Затем капитан коротко приказал:
— Уведите их!
Старый марочник вышел за ними следом.
— Ну, парень, — сказал Пётр Сергеич, — теперь познакомь меня с Марьей Петровной. Надо попросить у неё извинения за беспокойство и…
В эту минуту появился Петя с кипящим самоваром.
— И… — продолжал Пётр Сергеич, вынимая из кармана два огромных золотистых лимона — величайшую редкость в Решме, — не попить ли нам крепкого чаю с лимоном?
Но тут вбежал Митя и закричал не своим голосом:
— Ваня! Маргаритин дом горит!
Мы с Петром Сергеичем выскочили на улицу.
Глава шестнадцатая, в которой заканчивается история «зеленых стрел»
Когда мы подбежали к Маргаритиному дому, пожарных ещё не было. Кругом толпился народ. Сквозь крышу прорывалось яркое пламя, стёкла лопалась от жары. «А вдруг Маргарита там, в доме?» — подумал я. Но кругом говорили, что дом заперт и пуст. «Наверное, уходя нечаянно заронили огонь», — предположил кто-то. Но я знал, кто поджёг дом. Убегая, подлый враг заметал свои следы.
Вдруг мы услышали отчаянный крик:
— Маргарнточка!.. Маргарита! Она там, в доме!
Мы увидели Маргаритину маму. Она бежала, задыхаясь. Шубка её была распахнута.
— В какой она комнате? — крикнул ей Пётр Сергеич.
— Вот эти два окна…
Капитан скинул шинель.
— Забегалов! Топор!
Петр Сергеич подскочил к дому и выбил топором оконную раму. Одним прыжком он очутился в доме. Обжигая руки, я влез на подоконник и заглянул внутрь.
— Забегалов! Тут пусто. Где она может быть?
Я вскочил в комнату и чуть не задохнулся.
— Рот, рот прикрой! Платок есть?
Всё вокруг пылало… Горели занавески, книги, стол, одеяло на постели.
Маргарита! — крикнул Пётр Сергеич.
С потолка упала горящая балка, и мы еле отскочили. По комнате носилась чёрная копоть, мы едва видели друг друга.
— Маргарита! — закричал я.
В ответ донесся слабый крик. Я кинулся в залу… И невольно отпрянул — пол пылал, как костёр. Разбежавшись, я перепрыгнул через огонь. Пётр Сергеич не отставал от меня.
Мы вбежали в столовую.
— Маргарита! — снова крикнул я…
— Помогите… — раздалось о совсем близко. Мы поняли: отчим запер её в умывальной.
Ударами топора Пётр Сергеевич выбил дверь. Плачущая, перепутанная до смерти Маргарига бросилась мне навстречу.
В это время из столовой донёсся страшный грохот — рухнул потолок. Пётр Сергеевич подхватил девочку на руки.
— Руби дверь, Забегалов крикнул он.
Я ударил по входной двери. Она была очень крепкая, наверное, из дуба, и не поддавалась.
— Руби же, Ваня! Руби!
Стены крупом пылали. Мы были в огненном кольце. Я изо всех сил ударил топором по замку и сбил его. Дверь отворилась.
— Беги! Скорей, Ваня, скорей!..
Я выбежал, увидел толпу людей, мать Маргариты, снег в чёрных пятнах — и зашатался. Ко мне подбежали пожарные и принялись меня тушить. Только тут я понял, что загорелся. А минуту спустя крыша с грохотом рухнула внутрь дома…
На следующий день под вечер мы с Петром Сергеичем уезжали. Нас провожали мои братишки, мама, Маргарита с матерью.
— Я буду писать тебе каждую неделю, Маргарита, — сказал я, — и ты пиши мне. А на каникулы я обязательно приеду в Решму. Ведь мы с тобой — друзья?
— На всю жизнь, — сказала она тихо и пожала мне руку.
Мама меня поцеловала, братишки попрощались со мной. Прозвенел звонок — и поезд медленно тронулся.
Мы с Петром Сергеичем уселись в купе. Я ещё раз взглянул в окно, но уже не было видно ни платка, которым махала мне Маргарита, ни старого вокзала.
Пётр Сергеич вынул из походной сумки пачку носовых платков с вышитыми зелёными стрелками, пересчитал — их было ровно двенадцать — и, словно продолжая начатый разговор, сказал:
— Мы переловили их раньше, чем они успели нам навредить.
— Скажите, — спросил я, — вы знали, что актёр и докторша — «зеленые стрелы»?
— Конечно, — усмехнулся Пётр Сергеич. — Но вот на так называемого Прошу ты наскочил чуть-чуть пораньше нас. И за это тебе спасибо.
— Постойте! — воскликнул я. — Значит, вы тогда ещё, когда мы с вами прощались в городе Н., знали, что в Решме есть «зелёные стрелы»?
— Само собою разумеется.
— Но как вы это узнали?
— Секрет нашей работы, — весело сказал Пётр Сергеич.
И я понял, что больше мне ни о чём расспрашивать не полагается.
За окном вспыхивали и гасли на ветру золотые искры. Поезд уносил нас всё дальше и дальше на юг к любимому Чёрному морю.
Игорь Всеволожский СОБАКА ПОЛКОВНИКАРис. В. Цельмера
Глава первая, в которой командир германской подводной лодки фон Шиллингер заставляет задуматься полковника Скворцова
Эту немецкую подводную лодку выловили в Чёрном море сетями, как рыбу. Её даже не пришлось глушить глубинными бомбами. Ей некуда было податься. Раньше она, отдежурив своё на позиции, возвращалась в Констанцу или в Варну. Теперь и в Констанце и в Варне её угостили бы отнюдь не горючим, а скорее всего залпами из добротных орудий. И она металась по морю до тех пор, пока не иссякли запасы продовольствия и топлива. Последнее её выступление было совсем глупым: лодка всплыла в нескольких кабельтовых от берега и пустила снаряд в проходивший мимо пассажирский поезд. Но тут налетел на лодку давно выслеживавший её корабль и подцепил, как рыбак подцепляет камбалу. Лодка пыталась нырнуть, но здесь, неподалеку от берета, было мелко. Стальные цепи мигом опутали её с носа до кормы. Люки поневоле открылись — и подводные фрицы принялись выскакивать наружу.
Два рослых матроса провели командира лодки капитана фон Шиллингера в салон командира корабля капитана второго ранга Ерохина. В салоне, кроме командира корабля, сидел представитель того отдела, который весьма интересуется пленными фрицами. Это был большой, широкоплечий человек с бритою головой и с длинными жёсткими усами, флотский полковник Николай Васильевич Скворцов. Все офицеры на флоте считали его умником, добрейшей душой и интереснейшим собеседником. Он знал несколько языков и даже с фрицами умел разговаривать так, что они, сами того не ведая, выбалтывали всё, что ему было нужно. Полковник казалось, совсем не интересовался Шиллингером. Он вынул из бокового кармана кителя зелёный плюшевый кисет и трубку и принялся набивать её табаком. Это была необычайная трубка, если можно так выразиться, двухярусная. В обыкновенную, обкуренную давным-давно трубку была ловко ввинчена вторая — ввиде прекрасно выточенной головы сенбернара. Когда полковник, набив табаком собачью голову, закурил, глаза собаки вдруг засверкали.
— Садитесь, — сказал пленному немцу капитан второго ранга Ерохин.
Он ненавидел и презирал этого мерзкого: фрица. Он знал, что фриц — попросту подводный бандит, торпедировавший суда с женщинами и детьми, эвакуированными из Севастополя. Ерохин считал его вдобавок и хулиганом: ведь не иначе, как хулиганством, можно было назвать обстрел пассажирского поезда. Но советский офицер должен обращаться с пленными корректно, — на то он и советский офицер. И к тому же этот морской фриц мог кое-что порассказать, особенно по поводу снятого с его лодки человека в полувоенной форме, какую часто носят у нас ответственные работники, с двумя орденскими ленточками в петличке. Человек этот, отлично говоривший по-русски, сразу же заявил, что ни на какие вопросы он отвечать не намерен.
Фон Шиллингер сел в удобное кожаное; кресло. В иллюминаторы струился солнечный свет и падал на лицо подводного пирата — не слишком старого, но и не слишком молодого, с двумя железными крестами на груди. Он старался казаться спокойным. Вдруг взгляд его упал на трубку полковника. Немец побледнел, пальцы у него задрожали.
— Простите, пожалуйста, — сказал он, — не скажете ли вы мне, откуда у вас эта трубка?
— Скажу, — ответил полковник, глядя прямо в лицо пирату. — Но только в том случае если вы в свою очередь ответите на один мой вопрос.