– Ты где шатаешься? – раздалось над его головой. – Впрочем, сегодня мы не работаем…
Кецке хотел что-то добавить, поднял многозначительно бровь, но только громко икнул.
– М-марш в гардеробную! Чтоб духу твоего здесь не было! – закричал он на Тони, решив, что тот явился причиной его икоты.
Кецке был пьян. Едва Тони сдвинулся с места, как тот остановил его.
– Видишь? – Кецке похлопал себя по карману. – Карман набит до отказа! Небось жрать хочешь, а? На, негодяй! Хе-хе-хе… Кецке – что? Кецке – добрый. На вот…
Тони ощутил на ладони холодок монеты и быстро проскользнул в дверь.
Запыхавшись, он вбежал в гардеробную.
Там уже полным ходом шла упаковка. Беспорядочной грудой валялись на полу сброшенные костюмы. Длинные трико были грязны и уродливы. Накрахмаленные жабо потемнели и измялись. Крышки ящиков, куда сваливался этот хлам, были открыты.
Со стен гардеробной уже сорвали афиши и карточки, и сейчас эти голые стены напоминали Тони бесцветное лицо клоуна, когда он без грима.
На досках, которые служили чем-то вроде стола, лежала открытая бонбоньерка с конфетами. В углу выстроилась целая батарея бутылок.
– Откуда всё это? – поморщился Тони.
Его раздражал громкий, неестественный смех Мари. Она стискивала рукой стакан с ликером и, чокаясь с клоуном, чему-то смеялась.
– А-а-а! Вот и ты, Антон? – обернулась Мари к мальчику. – Ешь конфеты.
– Какое благочестие! «Антон!» – усмехнулся клоун. – Почему «Антон»? Тони – это быстрее, моднее и по собачьему. Ха-ха! Не так ли, Машенька-русоманочка?
– Сам русоман! – обиделась Мари. – Слушайте, вы, тверской итальянец, я не люблю умных речей! Да вам они и не подходят. Лучше рассказали бы, как будут убивать слона.
– Тес! Ох, уж эти женщины! Болтливость – мать всех пороков. – Клоун с опаской посмотрел на Тони и усмехнулся. – Нас бьют по уху, а слона – по черепу, за ухом… На, Тони, пей за Ямбо… О, Ямбо, ты наш спаситель.
– Слава богу, хоть из этой дыры выберемся, – вздохнула Мари, протягивая Тони бонбоньерку.
Все конфеты были надкусаны. Тони машинально выбрал большую шоколадку и залпом выпил то, что ему дали.
Через несколько минут голова у него закружилась, ноги отяжелели. Он взглянул на Мари, но та вдруг стала расплываться. Вскоре он уже ничего не слышал.
Тони снилось, будто он научился говорить по-слоновьему. Ямбо рассказывает ему о своей жизни на воле, о том, какие вкусные и сочные травы в джунглях, какое дружное у них стадо.
Только одного надо бояться в джунглях – охотников. Они знают самое уязвимое место – нежную кожицу за ухом. Поэтому их выстрелов слоны боятся больше, чем укусов змей и копий туземцев.
Тони долго говорил с Ямбо. Потом оба, тяжело вздыхая, думают о теперешней жизни в вонючей конюшне. Ямбо жалуется Тони на злых людей. Зная, что их удары для слона – словно муравьиные укусы, злые люди придумали палку с гвоздями на конце.
Ах, если бы Тони знал, как больно Ямбо, когда в кожу вонзается острие палки!
– Ямбо, – вдруг предлагает Тони слону, – давай убежим! Далеко-далеко, хотя бы в джунгли… Или нет… Туда, где нет охотников и цирков.
– Это невозможно, мой мальчик. Видишь? – Ямбо, горестно качая головой, поднимает правую заднюю ногу. Массивной железной цепью она прикована к колу.
– Да нет же, Ямбо, это тоже придумали злые люди. Они это придумали нарочно, чтобы ты думал: «Люди сильнее меня. Они приковали меня, и я никуда не могу уйти». А ты поднатужься… Вот так. Ещё, ещё раз! Готово! Бежим, бежим…
Тони берёт Ямбо за хобот, и чудесный сон обрывается. Тони переворачивается на спину. Из-за пазухи выпадает плакат.
– «Спешите, спешите, спешите! Завтра на полигоне будет расстрелян взбесившийся слон Ямбо. Спешите, спешите!» – читает клоун, и, звонко чокнувшись с Мари, он допивает ликёр…
Тони проснулся. Сквозь пыльное оконце едва пробиваются солнечные лучи и, падая на серебряные шоколадки, разбегаются весёлыми зайчиками по гардеробной.
Тони схватил несколько конфеток и ринулся к дверям.
– Зачем это? Ямбо уже не нужны твои конфеты, – всхлипывая, сказала Мари.
Тони схватил её за руку и прошептал:
– Где Ямбо?
– Подлецы! Негодяи! – вдруг закричала Мари. – Ах, Антон, Антон! – Она заломила руки и простонала: – Если бы ты мог понять, какую гнусность они совершают!
– Где Ямбо? Где Ямбо? – твердил своё Тони.
– Что ты орёшь? Твоему Ямбо лучше, чем нам. Он уже, наверное, на том свете. – И Мари залилась слезами.
– Убили? Неправда! – кричал Тони.
– Неправда? Они всё могут. Вот взяли и объявили твоего слона бешеным. А публике – что? В кои-то века увидишь, как слона убивают. Повалила… Столько денег на полигоне набрали да ещё наберут. Ого-го! Этому паршивцу антрепренеру даже не снилось! – Плечи Мари затряслись, и она снова залилась слезами. – А нам не нужны такие деньги, грешно их брать…
– Убили Ямбо?
– Да нет, наверно, только повели на полигон.
Толпа на полигоне шевелилась, гудела. Тони нырнул в самую гущу её и быстро заработал локтями. Нет, пробраться невозможно. Всё труднее и труднее протискиваться сквозь плотное кольцо зевак. Слева от Тони – женщина, повязанная узорчатой шалью. Она теребит своего соседа и быстро тараторит:
– Начнут торговать – бери сразу.
– Эвон, нашла дурака! – огрызается сухощавый мастеровой. – Заработанные гроши выбрасывать на такую погань!
– А чем торговать изволят-с? – осведомился стоявший рядом чиновник.
– Нечто не слыхали? Слонячьими волосами и кожей. Люди сказывают, счастье приносит. Все болезни как рукой сымает, – торопливо объясняет женщина.
– А ничего, что он бешеный?.. И дорого просят-с? – не унимается чиновник.
– Гляньте, бабоньки, солдаты! – завопил в стороне старушечий голос.
На плац вышел взвод солдат. Щеголеватый молоденький офицерик перекинулся двумя словами с антрепренером. Подошедший клоун что-то разъяснял солдатам. Толпа заволновалась, подалась вперёд.
Виновник всех волнений, прикованный цепями к четырём столбам, спокойно жевал капустные листья. Ямбо нисколько не тревожило такое сборище народа. Слон привык выступать и не в манеже. Ямбо ждал дрессировщика, но его всё ещё не было. Музыка почему-то не играла.
Вдруг Ямбо насторожился, замер. Где-то совсем близко раздалось знакомое: «Ямбо!» Слон радостно затрубил. На плац стремительно вырвался Тони.
Переводя дыхание, Тони огляделся и, увидев рытвину, в которой был слон, крикнул:
– Не смейте, не смейте убивать Ямбо! Он хороший, он умный! Не смейте! Он не бешеный слон… – Голос сорвался, но Тони кричал. Ему хотелось, чтобы каждый услышал этот крик и понял, что Тони не может жить без Ямбо. Пусть посмотрят все, как он, маленький Тони, подбежит к Ямбо, возьмёт слона за хобот, и тогда всем станет ясно, что слон здоров. Ведь он не трогает даже маленьких.
Тяжёлые цепи сдерживали Ямбо. Переминаясь с ноги на ногу, слон тянулся хоботом к Тони.
– Этого ещё недоставало! Чего они медлят? – прошипел антрепренер.
– Приготовьсь! – Самодовольно улыбнувшись, офицер поднял затянутую в белую перчатку руку.
– Ваше благородие, мальчонка… – растерялся унтер.
– Кому я сказал?! – взревел офицер.
– Где Кецке? – нервничал антрепренер.
– Кецке уже с утра пьёт за упокой души спасителя Ямбо, – усмехнулся клоун Ганти и, услужливо кивнув антрепренеру, поспешил к Тони.
Тони вырывался, кусался, кричал. Несколько человек отделились от толпы.
– Помогите! Мальчишка обезумел! – задыхался клоун. – Скорее! Скорее!
Тони оттащили в сторону. Раздался нестройный залп. И всё смешалось: хрип Ямбо, гул толпы, частые выстрелы. Тони беспомощно повис на чьих-то руках.
– Никак, задохнулся? Куда его? – спросил рослый парень.
– В цирк, голубчик, – нетерпеливо махнул рукой клоун и, сунув оторопелому парню пятиалтынный, скрылся.
На следующий день труппа покинула город. Но не было в ней ни доброго, старого Ямбо, ни маленького акробата Тони. Память о первом держалась, пока у антрепренера были деньги, а второго нередко вспоминала Мари. Особенно тогда, когда она починяла костюмы, изрезанные Тони из мести за друга Ямбо.
Так и канула бы вся эта история в вечность, если бы не старый, пожелтевший листок одесской газеты с набранным крупным шрифтом заголовком объявления:
«Спешите! Спешите! Завтра на полигоне будет расстрелян взбесившийся слон Ямбо».