При прощании американец изъявил желание подарить мне иллюстрированную книгу, в которой, мол, объективно показывается американский образ жизни, его позитивные и негативные стороны. «Кстати, там есть раздел об американской армии. Это должно заинтересовать вас как офицера, — сказал иностранец. — Если вы согласитесь подняться ко мне в номер, я подарю ее сейчас же». Я отказался от приглашения. Мы встретились на второй день возле ювелирного магазина, и он передал мне книгу, а я отдал ему четвертную за нее.
— Не отказался, взял? — уточнил генерал.
— Взял. Виноват, я не удержался от соблазна: думал найти в той книге полезные сведения для своей диссертации.
— Вы, кажется, записали фамилию и адрес иностранца? — спросил генерал, улыбнувшись.
— И об этом знаете?
— Служба такая!
— Пожалуйста! — Домнин вынул из кармана записную книжку, вырвал листок и протянул генералу.
— Дэвид Форрест, коммерсант, Чикаго, — прочитал генерал. — Это липа, — сказал он, потрясая листком. — Его настоящая фамилия Уильям Гротт. А вы какой адрес дали ему?
— Товарищ генерал, за кого вы меня принимаете? Конечно же, московский, где живет жена. Не мог же я дать адрес объекта!
— А вашей службой Гротт не интересовался?
— Он спросил, где я служу. Я уклонился от ответа, отделался какой-то шуткой о кочевой жизни военных.
— Николай Николаевич, я хотел бы предупредить вас вот о чем: Гротт может попытаться еще раз установить контакт с вами, на то он и разведчик. Вы уж тогда, пожалуйста, не ждите приглашения, сразу заходите к нам.
— Обязательно, товарищ генерал!
— Договорились. Николай Николаевич, нам надо, чтобы вы по фотокарточке опознали того Ивана Ивановича… Товарищ Павлов, покажите карточки, — попросил генерал.
— Значит, все-таки не доверяете мне, проверяете?
— Это связано с другим делом.
Домнин грустно улыбнулся и недоверчиво покачал головой.
Павлов разложил перед ним полдюжины фотокарточек.
Полковник брал каждую и подолгу рассматривал. Дойдя до фотокарточки помощника военного атташе, улыбнулся, снял очки.
— Вот он!
— Вы не ошибаетесь, Николай Николаевич? — спросил генерал.
— Что вы, товарищ генерал, как живого вижу!
— Вот и все, что мы хотели узнать от вас. Извините за беспокойство! — генерал поднялся, давая понять, что разговор окончен.
Поднялся и Домнин, он заметно волновался.
— Владимир Васильевич, а кто все-таки этот человек? — спросил Домнин, ткнув пальцем в стопку фотокарточек.
— Мы же объяснили: это помощник военного атташе полковник Уильям Гротт, разведчик.
— И что же теперь со мной? — спросил Домнин со скрытым волнением.
— Николай Николаевич, ответственно заявляю: у нас никаких претензий к вам нет, — заверил генерал. — Можете спокойно жить и работать.
— Спасибо за доверие! — поблагодарил полковник и вздохнул с облегчением.
9
Наскоро приняв душ и выпив стакан крепкого чаю, Павлов заторопился в отдел. Было раннее, но уже нестерпимо душное утро. Тускло-багровый шар солнца медленно выкатывался из-за горизонта, по раскаленной земле пролегли длинные и широкие трещины, над степью висело зыбкое обманчивое марево. Лето стояла знойное, засушливое. Заросли поблекшей полыни издали были похожи то на лесные чащи, то на большие озера. Все живое изнемогало от жары.
Войдя в кабинет, Владимир Васильевич снял китель; чистая белая сорочка, которую он предусмотрительно надел под китель, чтобы работать в ней, была мокрой, хоть выжимай. Немного отдышавшись, — в кабинете было все же прохладнее, — Павлов вызвал Вдовина, меня и других оперативных работников.
— Ну, что, товарищи, давайте еще раз посоветуемся: надо продумать каждое наше действие, каждый шаг. Или схватим шпиона с поличным, или сведения об объекте будут переданы врагу.
— Владимир Васильевич, хватит ли наших сил? — спросил я. Ночью, проигрывая в уме операцию, я подумал, что нам понадобится немалая помощь.
— Сил хватит. В Москве всю тяжесть возьмут на себя наши столичные коллеги.
Павлов изложил положения, которые, как видно, он успел хорошо продумать. Мы обсудили план предстоящей операции.
Позвонил начальник Особого отдела округа.
— Ну как дела, подполковник? Наверное, не спал ночь? — услышал Павлов знакомый бодрый голос генерала.
— Здравия желаю, товарищ генерал! Сам не знаю — спал или нет.
— А чего ты не удивляешься, что я назвал тебя подполковником?
— Принял за оговорку.
— Поздравляю, Владимир Васильевич, с присвоением очередного звания! Вчера приказ получен.
— Спасибо, товарищ генерал! — поблагодарил Павлов и тут же ответил по форме: — Служу Советскому Союзу!
— К операции готовы?
— Да. Вечером вылетаем. Я и капитан Лавров.
— А он где? — спросил генерал, имея в виду Сарычева.
— Сегодня выехал в Омск. Никакой командировки нет, у него дней пять-шесть осталось от очередного отпуска.
— Понятно. Не опоздаете?
— Нет. Но на всякий случай я предупредил омских товарищей.
— Хорошо, желаю успеха! — сказал генерал и повесил трубку.
Мы поздравили Павлова с присвоением звания подполковника.
— Спасибо! — поблагодарил Владимир Васильевич и дал понять, что сейчас не время отвлекаться. Деловой разговор продолжили.
Мы перебрали все известные нам способы связи вражеских агентов со шпионскими центрами, обсудили уязвимые места каждого из них, коварные и хитрые уловки, на которые следует обратить внимание.
— Мне кажется, самое трудное для обнаружения — это тайник, — сказал Вдовин.
— Личную встречу тоже не всегда обнаружишь: она может быть мгновенной, в толпе, под видом случайной, — дополнил кто-то.
Потом детально разобрали, продумали, как надо действовать в том или ином случае.
План операции выглядел так: Павлов и я вылетаем в Москву и вместе со столичными чекистами встречаем Сарычева в аэропорту Быково, где тогда делал посадку самолет рейса 931. Если Сарычева встретит Гротт или другой человек и они подозрительно обменяются какими-либо предметами, оба будут задержаны. При этом нужно сделать так, чтобы Сарычев в первый момент не знал о задержании связника.
В случае контакта через тайник устроить засады с таким расчетом, чтобы задержать подозреваемых при закладке и изъятии информации.
— Ну что ж, товарищи, вроде бы все предусмотрено, — сказал Павлов. — Максим Андреевич, летим в восемнадцать ноль-ноль спецрейсом, пошли собираться в дорогу.
Шестого июля подполковник Сарычев прилетел в Омск, на рейсовом автобусе доехал до агентства Аэрофлота. Начальником городского агентства, как потом стало известно, работал его приятель, когда-то служили вместе в полку санитарной авиации. Сарычев заранее договорился о билете на восьмое число и все-таки испытывал тревогу: выполнит ли приятель свое обещание, не забудет ли о нем?
Сарычев еще раз просмотрел расписание. На Москву было три рейса, его интересовал только один — девятьсот тридцать первый, о котором он известил Ивана Ивановича.
Начальник агентства тепло встретил старого знакомого, позвонил диспетчеру и дал указание оформить билет на нужный рейс. Сарычев поблагодарил его за дружескую услугу.
Он медленно шагал по раскаленным улицам, держась теневой стороны. Очень хотелось пить, но возле киосков, торгующих мороженым и газированной водой, толпились большие очереди. А к пивным вообще нельзя было подступиться. Пришлось терпеть до дому.
Евдокия Никифоровна колобком каталась вокруг мужа.
— Что с тобой? — обеспокоенно спрашивала она. — Похудел, осунулся…
— Ничего, все хорошо.
— И телеграмму не подал.
— Неожиданная и срочная командировка в Москву, — соврал Сарычев. — Вот билет на восьмое число. Нужно бы на завтра, но не смог достать.
После обеда Сарычев закрылся в спальне и попросил, чтобы ему не мешали.
— Состоятся важные встречи с высоким начальством, нужно подготовиться, — объяснил он свое уединение.
Однако вещее женское сердце Евдокии Никифоровны чувствовало, что с мужем творится что-то неладное.
Когда Степан Ильич вышел к ужину, к нему подсел сын Игорь и стал расспрашивать о Москве. Он несколько раз ответил сыну невпопад, чем еще больше встревожил жену.
Ел без аппетита, даже от рюмки водки отказался, чего раньше с ним не случалось. Ночью Евдокия Никифоровна решительно атаковала мужа.
— Степа, скажи, что случилось?
— Ничего, все нормально.
— Ты говоришь неправду. Я же чувствую, вижу. Ты зачем едешь в Москву?
— Я же сказал, по делам.
— Степа, ты что-то скрываешь…
— Замолчи! — зло оборвал Сарычев и повернулся спиной к жене. Та расплакалась. Степану Ильичу хотелось успокоить ее, но что он мог сказать? Открыты правду нельзя, а ложь — плохое утешение. Евдокия Никифоровна долго всхлипывала и уснула со слезами на глазах.
Весь следующий день они были предупредительны, ласковы и внимательны друг к другу, поездки в Москву старались не касаться. Но в аэропорту в день отъезда Евдокия Никифоровна вновь заговорила о том, что ее тревожило:
— Милый, я чего-то боюсь… Такое ощущение, что мы больше не увидимся, — говорила жена, смахивая слезы.
— Ну что ты, как попугай, твердишь одно и то же, — сердился Сарычев, не видевший никакой опасности в предстоящей поездке: все было хорошо продумано. Лишь в глубине души таилось смутное сознание того, что ступает на край пропасти, но даже самому себе он сейчас не признался бы в этом.
Объявили посадку, Степан Ильич взял со скамьи черный портфель, поцеловал жену и помахал ей рукой. Самолет взлетел и лег на курс, покачивая блестящими крыльями, а Евдокия Никифоровна все стояла у железной решетчатой ограды и тихо утирала платком бежавшие слезы. Предчувствие беды давило сердце.
Мы прибыли в Москву вечером, остановились в гостинице, где нам были заказаны места. Утром отправились в МГБ. Нас принял полковник Андреев. Владимир Васильевич доложил о возникших обстоятельствах. По отдельным репликам полковника можно было заключить, что он уже в курсе дела: