— Где, по вашему мнению, наибольшая вероятность встречи? — спросил Андреев, когда Павлов закончил доклад.
— Трудно сказать, Иван Васильевич, у вас больше опыта в таких делах.
— Может быть, на вокзале? — предложил Андреев. — Там в толчее можно легко затеряться.
— Разрешите, товарищ полковник? — попросил я, поднимаясь.
— Сидите, сидите. Пожалуйста!
— В открытке Сарычев сообщил рейс…
— Не исключена встреча и в аэропорту, — перебил Андреев, уловив мою мысль. — Но если будет Гротт, он не пойдет там на открытую связь: в аэропорту людей сравнительно немного, и поэтому каждый шаг легко контролируется.
— А если в электричке? — подсказал Павлов.
— Это более вероятно, хотя… Могут вообще не встречаться. Впрочем, пусть они ломают голову, где им встретиться, наше дело — не проглядеть ни одного их действия, движения, шага, — заключил полковник. — Значит, так: завтра в назначенное время группа наших сотрудников будет в Быково. В пятнадцать тридцать я заеду за вами в гостиницу.
Восьмого июля группа чекистов, переодетых в штатское, собралась в аэропорту Быково. В справочном бюро сообщили, что рейс 931 ожидается по расписанию, а вскоре по радио передали, что самолет, совершающий 931-й рейс по маршруту Омск — Москва, произвел посадку.
— Внимание, товарищи! Не проглядеть бы нам его, — предупредил Андреев.
В группе пассажиров, подъехавших с летного поля на аэрофлотском автобусе, мы с Павловым издалека узнали Сарычева. Тот был в темно-сером костюме, в правой руке — старый портфель черного цвета, на левой перекинуто габардиновое пальто.
Андреев подошел к группе сотрудников и предупредил их о появлении Сарычева.
Сарычев сел в рейсовый автобус, курсирующий от аэропорта до Казанского вокзала, купил билет и стал ждать электричку. Вскоре послышались гудки и грохот поезда. Короткая остановка. Сарычев сел в четвертый вагон, туда же вошли Андреев и его товарищи. Павлов и я сели в соседний вагон.
В здании вокзала Сарычев купил пачку папирос, прошел в зал автоматических камер хранения и, заняв очередь, стал терпеливо ждать, когда освободится ячейка. Внешне он был спокоен: не озирался, очевидно полагая, что все идет благополучно.
Наконец его очередь подошла, Сарычев положил портфель в ячейку и, набрав код, захлопнул дверцу; постоял на привокзальной площади, покурил, затем на такси приехал на Большую Полянку, где, как позднее установлено, жил его фронтовой друг, недавно демобилизованный из армии.
Все понимали, что неспроста Сарычев положил в камеру хранения легкий портфель; обычно туда сдают громоздкие или тяжелые вещи.
При осмотре портфеля в нем было обнаружено двадцать три катушки фотопленки, аккуратно уложенные в плоскую картонную коробку; серая папка с черными завязками, в ней — письменное сообщение на двенадцати листах об объекте «П».
Подозрения подтвердились: Сарычев является агентом иностранной разведки. Ячейка автоматической камеры хранения использовалась в качестве тайника.
Естественно было предположить: либо полковник Гротт, либо кто-то из его коллег, извещенные Сарычевым, попытаются изъять находящиеся в портфеле шпионские материалы.
Помощники полковника Андреева несли бдительную службу, не спускали глаз с ячейки: нельзя было допустить, чтобы секретные сведения о важном объекте попали в руки противника.
Минули сутки, вторые — никто не появлялся. Сарычев мотался по магазинам, побывал на ВДНХ; о своем злополучном портфеле, казалось, совсем забыл.
Гротт вышел из дому во второй половине дня. Дождь, моросивший с утра, кончился; освещенный теплыми лучами июльского солнца, город ожил, засверкал всеми цветами радуги. Полковник — он был в штатском — минут двадцать ходил по улицам, внимательно оглядываясь, а потом остановил такси и доехал до Красной площади. Гротт редко пользовался служебной машиной с бросающимися в глаза дипломатическими знаками, попутный транспорт помогал быстрее затеряться в толпе.
В ГУМе Гротт бесцельно и рассеянно осмотрел выставленные товары, а затем быстрым шагом дошел до станции метро. В руках у него был небольшой черный портфель.
На Казанском вокзале полковник Гротт уверенно открыл ячейку камеры хранения, в которой лежал портфель Сарычева, очень похожий на его портфель, и, видимо, хотел обменять портфели. Но в это время к нему подошел крепкий мужчина в форме железнодорожника и пригласил в оперпункт милиции.
— Какое имеете право? — возмутился Гротт.
— Почему у вас два портфеля? — в свою очередь спросил железнодорожник. — Пройдемте, пожалуйста, со мной, разберемся.
Гротта привели в комнату милиции, где его ожидали Андреев и Павлов.
— Вы утверждаете, что оба портфеля ваши? — спросил Андреев.
— А вы что, принимаете меня за вора? — вопросом на вопрос ответил Гротт. — Кому какое дело, сколько у меня портфелей.
— Что в них? — спросил Андреев, кивнув на портфели, которые Гротт не выпускал из рук.
Этот простой вопрос поставил Гротта в тупик. Он Так растерялся, что не находил ответа.
— Что в ваших портфелях? — повторил вопрос Андреев.
— Я есть иностранец, вы не имеет правов! — проговорил Гротт на ломаном русском языке.
— Не притворяйтесь, полковник Гротт! Вы же прекрасно говорите по-русски, — сухо остановил Андреев. Он пригласил понятых и приступил к составлению протокола.
— Я требую вызвать представителя моего посольства, — заявил Гротт. — В отсутствие такового я отказываюсь отвечать на ваши вопросы.
— Что ж, ваше требование законно, — согласился Андреев.
Оставив Гротта под охраной Павлова и сотрудника милиции, он прошел в соседнюю комнату и позвонил в министерство.
— Хорошо, Иван Васильевич, ждите. Мы сейчас позвоним в американское посольство, — пообещал начальник отдела.
— Как поступить с Гроттом?
— Оформите протокол, подробно опишите содержание материалов, находящихся в портфелях. Гротта задержите и доставьте в министерство, освободим после допроса.
— А если он откажется от подписи?
— В первый раз, что ли? Сделайте отметку об этом в протоколе, подпишите вы и понятые.
Примерно через час приехал консул; он спокойно выслушал сообщение Андреева о причинах задержания Гротта и безучастно наблюдал за действиями сотрудников МГБ.
В присутствии понятых открыли портфель со шпионскими донесениями Сарычева и описали содержащиеся в нем материалы. Затем приступили к осмотру портфеля, принадлежащего самому Гротту; там была крупная сумма советских денег, пятьдесят катушек специальной фотопленки и инструкция, в которой подробно излагалось очередное шпионское задание; перешифровальные таблицы и наставление, как пользоваться ими.
— Я ничего не понимаю! Это провокация! — возмущался Гротт.
Консул, видимо, понял, что никакой его протест уже не поможет помощнику военного атташе; что-то со злостью бросил Гротту на своем языке и покинул комнату оперативного пункта милиции.
Протокол подписали понятые. Андреев был немало удивлен тем, что Гротт, несколько минут тому назад так горячо возмущавшийся, не отказался от подписи; должно быть, смирился с постигшей его участью.
— Я могу уезжать? — спросил Гротт, решивший, что с подписанием протокола вопрос исчерпан.
— Нет, господин Гротт. Мы освободим вас позднее, придется потерпеть немного.
Гротта доставили в МГБ СССР; часа через три туда привезли и Сарычева, оформили протокол о его задержании.
Предварительное следствие было поручено старшему следователю майору Ермолаеву. Дело не относилось к категории сложных: не всегда следствие начинается со столь убедительных доказательств. При задержании Гротта и Сарычева были изъяты неоспоримые улики. А во время обыска в омской квартире Сарычева обнаружен миниатюрный фотоаппарат для пейзажных съемок.
Экспертиза дала заключение, что фотоснимки и сведения, содержащиеся в письменном сообщении Сарычева, которое он пытался передать помощнику военного атташе США, составляют государственную тайну; передача их вражеской разведке нанесла бы большой ущерб безопасности нашего государства. Графическая экспертиза подтвердила, что шпионское донесение написано Сарычевым.
Прошло два месяца.
Майор Ермолаев вызвал Сарычева, чтобы объявить ему об окончании предварительного следствия и сообщить, что он имеет право ознакомиться со всеми материалами дела, заявить ходатайства о дополнении следствия.
Подполковник Павлов, находившийся в те дни в служебной командировке в Москве, зашел в кабинет следователя, с которым был хорошо знаком: когда-то вместе учились в чекистской школе. Он предварительно получил согласие на это — очень хотелось поговорить с Сарычевым, понять причину его падения.
Сарычев дочитывал последние страницы; увидев Павлова, он поднялся.
— Садитесь, — разрешил Владимир Васильевич, рассматривая Сарычева.
— Степан Ильич, как вы дошли до такой жизни? — спросил Павлов, придвинув стул к Сарычеву и усаживаясь.
— Как? Сам два месяца думаю об этом, а разобраться не могу.
— Попытаемся вместе разобраться.
Сарычев взглянул исподлобья и как-то жалостливо усмехнулся.
— Давайте попробуем, — согласился он. — Теперь мне терять нечего. Одно условие: я стану вслух думать, а вы без большой надобности не перебивайте меня. Согласны?
— Да, конечно. Андрей Иванович, вы не возражаете? — спросил Павлов, обращаясь к следователю.
— Не возражаю. Больше того, обещаю, что этот разговор будет не для протокола.
— Спасибо! — печально поблагодарил Сарычев, провел ладонью по бледному, обросшему рыжеватой щетиной лицу и закрыл глаза, вероятно обдумывая, с чего начать рассказ?
Мы терпеливо ждали, понимая, как трудна для него эта исповедь.
— Родился и рос в деревне, — начал Сарычев глуховатым голосом. — Мой отец был трудолюбивым и прижимистым крестьянином. Назначение своей жизни видел в том, чтобы наживать добро. Ради этого готов был жить впроголодь, недосыпать, терпеть любые лишения и страдания. Я, как себя помню, всегда по мере сил своих