Затаился под густой, макающей ветви в воду ветлой. Сделал себе подстилку из сухого прошлогоднего тростника и чутко стал вслушиваться в туман, ожидая услышать знакомые голоса. Тягостно и тревожно было у него на душе.
Когда же и каким образом он, Герка Галанский, по кличке Гимназист, затесался, казалось бы, в совершенно чуждую ему компанию, стал равноправным членом одной из самых опасных в губернии бандгрупп?
Последний год Герка наладился проводить вечера в поселковом «клубе», каковым стал, по существу, буфет на железнодорожной станции. Начинал буфетчик свою ежедневную работу с десяти вечера и продолжал до четырех утра. За это время станция пропускала три пассажирских поезда. В буфете качали пиво, продавали воблу, вареные яйца. В зале буфета стояли с десяток столиков, и всю ночь напролет не было за ними ни одного свободного места. Это ночное заведение стало настолько популярным, что гости сюда приезжали на лошадях и из соседних деревень. Самогонку, продукт властями строго запрещенный, привозили с собой. Пили сами, продавали стаканами и четвертями усть-лиманским завсегдатаям и пассажирам поездов. Шум, гам, у стойки длинная очередь. Пиво качалось медленно, посуды не хватало: стоит один, а берет на целую свадьбу. Да ведь никто и не спешил: ночь долга. А что делать в глухом поселке скучными непогожими вечерами? Ни электричества во многих домах, ни свечей, ни керосина. Буфет на станции сбил с панталыку не одного хорошего парня, развалил не одну хорошую семью. Страстились люди к немудреной радости застольного общения. У кого денег хватало всего на одну кружку, сосал ее, родимую, с долгими передыхами, чтобы как-то оправдать смысл своего пребывания в обществе. Искал глазами, у кого бы еще занять на кружечку, и жадно слушал разговоры за жизнь веселую, что велись за столиками слева и справа.
Был этот ночной «клуб» настоящей малиной для Царя ночи и блатной его братии. Здесь они пропивали добычу, отсюда, столковавшись предварительно с покупателем, выходили ненадолго под тусклый фонарь в станционный садик и «толкали бочата, прохоря и колеса» и всякую иную носильную вещь. За сходную цену шли даже драгоценности. За каждую бандит рисковал шкурой, а умненький мужичок из деревни за четверть мутной самогонки мог схапать и золотое кольцо с бриллиантом.
Эту-то атмосферу, блатную, ядовитую, как губкой впитывал в себя восемнадцатилетний Герка Галанский. Сам Козобродов бывал в «клубе» не часто, и если бывал, то на исходе ночи, обычно под утро. Но дружки его околачивались здесь частенько. Их, конечно, знали, о них перешептывались, им молча и уважительно уступали очередь у стойки, столики в углу зала. Опасливо, но с особой ревностью и завистливостью наблюдал Галанский за парнем цыганской внешности и вызывающего поведения по кличке Щегол. Одет он был, по местным понятиям, с шиком. Почти ровесник Галанскому, лет двадцати, не старше, а ходил по «клубу» шепоток, что Щегол чуть ли не правая рука Царя. «Скажи слово супроть — враз на пику посадят», — говорил с опаской, кивая на Щегла, здоровенный мужик своему приятелю. И вот этот самый Щегол, такой недосягаемый для Геркиного понимания — случилось же этакое! — сам обратился к нему: «Слышь, друг, выручай!»
Блюстители порядка заглядывали в станционный буфет крайне редко. Да и то сказать, драки, тем более поножовщина, здесь почти не случались. Лишь однажды крепко били парни сапогами на заплеванном кафельном полу заезжего уркагана, которого в поселке и знать никто не знал. На другой день буфетчика вызвал к себе предисполкома: «Передай там своим, — сказал, — еще раз такое случится, закрою я вашу богадельню к чертовой матери! Давно у меня руки чешутся сделать это доброе дело». А чтобы у кого сомнения не возникло, что он так и поступит, закрыл буфет на целых три дня: «пивникам на раздумье». Председателева угроза подействовала чрезвычайно. А буфетчик, доселе будто богом обиженный, стал смотреть из-за стойки соколом, чуть что — фистулой: «А ну-ка, прекратите в помещении!» И со всех сторон: «Кончай! Кончай в помещении! Местов больше нетути? Геть отсюдова!» И все стихало. Всякому, даже самому отчаянному, было ясно и понятно, что в помещении буянить уже нельзя. Матюкнуться? Без этого как? А чтобы кулаки в ход либо финку — баста!
Поэтому, наверное, и оставляла милиция сей «клуб» без внимания. Но однажды и в эту заводь была закинута сеть. Видать, поступили в уездное ОГПУ сигналы о тех чертях, что водятся и в этом омуте. Облава была устроена часа в два ночи, а ее участники прибыли на втором по счету за ночь пассажирском поезде. Вооруженные винтовками красноармейцы блокировали, окна и двери, сотрудники ОГПУ и уголовного розыска вошли в зал и сразу же начали обыск. Делали это споро и умело, тасовали присутствующих, кого вправо — кого влево, как колоду карт.
И вот тут-то Герка и услышал приглушенный голос Щегла: «Слышь, друг, выручай!» Ответил Галанский взглядом с готовностью: «Согласен. А чего надо?» Щегол поднял ему со спины куртку и под брючный ремень засунул нечто тяжелое. «Пистолет!» — обомлел Гимназист. Но, спасая Щегла, своего кумира, сумел перебороть страх. Когда настал его черед, пожилой сотрудник прохлопал его по карманам и, глядя укоризненно, проворчал: «Молод ты еще, парень, по кабакам-то шляться».
Щегла, хотя у него ничего не нашли, увели с группой задержанных во время обыска. Настроение у завсегдатаев буфета было испорчено. Один за другим они начали расходиться. На улице Герку окликнул мужик лет сорока — это был Химичев-старший: «Давай сюда, Гимназист, чего тебе Щегол передал». «Смотри-ка ты, — удивился Галанский, — и кличку мою знает». Ничего не ответив, он отдал пистолет. «Прикуси язык», — услыхал вслед угрожающе.
Дня через три Щегла отпустили. За оказанную услугу, чего Герка меньше всего ожидал, тот выказал ему свою большую благодарность. Демонстрируя дружкам свое расположение к Галанскому, приглашал его за свой столик, заставляя ему уступать место таких известных в поселке оторвяг, при встрече с которыми у Герки голова в плечи уходила. После нескольких выпивок Щегол сдружился с Геркой окончательно, даже домой к нему стал заходить. Хмелея, откровенничал, рассказывал и о сегодняшних своих похождениях с Царем ночи, и о том, как веселился и шкодничал в Тамбове — Щегол пожил и там. А однажды, видимо проникнувшись к Герке полнейшим доверием, предложил: «Пойдем завтра с нами. Фартовое дельце Козоброд затевает». Галанский был так зачарован своим героическим корешом, что согласился с охотою. Здесь он во второй раз столкнулся с Химичевым-старшим. В то время он еще не знал, что это не менее опасный бандит, чем сам Царь ночи.
В тот раз они бандой в восемь человек остановили, разложив на рельсах костер, товарный поезд и ограбили пассажиров двух прицепленных к поезду теплушек. Все было сделано ловко, весело и нагло. На лица себе налетчики повязали косынки, и Герка потому никого из них не запомнил. Награбленное в мешках и баулах погрузили на сани и увезли куда-то в лес. А Гимназист и его новый приятель возвращались домой одни и налегке. Через неделю Щегол передал Галанскому сто рублей — долю в деле. Таких денег Герка и в руках-то не держал, но, сказать откровенно, и вкуса к ним у него еще не было. Гораздо более он обрадовался пятизарядному нагану — «это тебе от Царя ночи» — и десятку патронов к нему.
Во второй раз Герка участвовал в ограблении квартиры нэпмана в крупном селе соседнего уезда, куда они добирались поездом почти всю ночь. В пути Герке было ужасно весело сознавать, что вот они, два верных, лихих товарища, едут среди этих ничего не подозревающих мешочников и сами как будто не отличаются от них, а на деле! Галанский каждую минуту ощущал под рукой в кармане опасную сталь своего нагана.
Сбор банды был назначен на два часа дня в поселковой чайной. Из всех Герка узнал только Козобродова и Химичева. К дому нэпмана шли семеро. Хозяин, трусливый и жадный, никак не хотел показывать, где у него запрятаны деньги, пока атаман не пальнул у него над ухом из пистолета. Тогда только сообразил «классовая вражина», что шутки с ним шутить не станут. Банда, получив деньги, увязывала все, что поценнее, в узлы, когда произошла потеха: к дому подбежал поселковый милиционер. «Граждане! Где здесь стреляли?» — обратился он с вопросом к трем бандитам, стоящим на страже перед воротами. «Пойдем, мы тебе покажем», — ответили ему. Пока шли через двор, отобрали у молодяка винтовку и дали раза, чтобы не сомневался, с кем имеет дело. Перед атаманом предстал уже не полномочный представитель власти, а перепуганный деревенский парень, которого лишь месяц назад уговорили работать в милиции и всего лишь с неделю, как доверили оружие. Козобродов долго и строго смотрел на блюстителя порядка, потом изрек: «Вот что, паря, полезай-ка ты на печку и лежи там, как мышь, носом к стенке. А ты, — бандит ткнул пальцем в Герку, — возьми его винтовку и чуть что, прямо в…» Дружным хохотом встретила банда такое мудрое решение. А Герка, он и сам не предполагал, что такой он молодец, поддел блюстителя под тощий зад, когда тот чуть было замешкался, и крикнул на общую потеху: «А ну, стрекозел, швыдче давай!» Ловко это у него получилось.
И снова возвращались с налета приятели налегке. А через неделю Герке — опять его доля. Денег столько, и с матерью не грех бы поделиться, вот только как скажешь? Эти два дела были для Герки чем-то вроде бы и не реальным, вроде игры. Только денежки в кармане оказывались всамделишные, на которые можно было пить, гулять, купить себе кепи, туфли-штиблеты, подарить торгсиновскую кофту Татьянке.
Почему же после третьего приглашения, сделанного Химичевым, так тоскливо заныло сердце? Может быть, именно потому, что не Щегол позвал его на дело? Так или иначе, до липкого пота давило на душу нехорошее предчувствие.
Чутко вслушивался он в предутреннюю тишь, но услышал и увидел всадников, уже когда они с шумом скатывались по сыпучему откосу к пруду. Лошади их, уйдя по самые бабки в топкий берег, раздувая ноздри и фыркая, потянулись к воде.
— Где этот мамкин сынок? Спит, поди, — прогугнил голос, и Герка узнал младшего Химичева. — И чего этот Козоброд велел нам его с собою тянуть?