П о в е с т к а: Доклад о результатах служебной командировки представителей губУРО в Н—ский уезд в связи с преступной деятельностью оперирующей там шайки Козобродова.
С л у ш а л и: Доклад тов. Добрынина.
Пребывание его в Н—ском уезде и в частности в У—ской волости охватило период времени с . . . . . по . . . . . и совпало с периодом временного затишья деятельности Козобродова, не проявившего себя с . . . . . по . . . . . и даже временно выбывшего вообще за пределы С—ской губернии. Меры, которые могли быть приняты тов. Добрыниным, сводились лишь к установлению характера бандитской деятельности в уезде, условий, активно благоприятствующих ее развитию, и способов борьбы с нею со стороны местных органов дознания.
Первое, с чем пришлось встретиться на месте, это полное отсутствие оперативной работы. Ядро шайки вместе с Козобродовым составляют лишь несколько человек, проживающих тайно у отдельных пособников. Остальные же члены шайки — местные жители, и присоединяются они к Козобродову к моменту действия, примитивно замаскировавшись. А потом расходятся по домам.
Тов. Добрыниным доказательно установлено, что местные органы власти, а также партийные и общественные организации не оказали необходимого содействия милиции; четыре же местных милиционера, сжившиеся, очевидно, с обывательским сельским бытом, своими неумелыми и неудачными действиями помогли Козобродову укрепить свой авторитет и стяжать себе славу неуловимого. Прибытие бывшего начальника Б—ского УРО Пинюгина для борьбы с Козобродовым ничего не изменило в положении дел.
Что касается политических моментов в бандитизме Козобродова, то тов. Добрынин утверждает их отсутствие. Убийство члена партии Солоченко было, по его мнению, случайным, как свидетеля, наткнувшегося на покушение ограбить на проезжей дороге торговцев. Последним удалось ускакать от бандитов на хороших лошадях.
«…Еще ранее, при моем посещении Н—ского уезда, мною была предложена местным органам власти помощь в борьбе с бандитизмом силами губУРО, но от предложенной помощи те категорически отказались, заверив, что справятся сами. Попытка освежить еще в . . . . . аппарат местных органов дознания таким образом не удалась, и только днями с помощью Уисполкома и Укома партии удалось создать в У—ске учетно-розыскной стол во главе с толковым работником.
В настоящее время, согласно директивам из центра, по губернии в уездах производится чистка рядов милиции комиссиями на местах. В отношении Н—ского уезда решено переменить начальника усовмилиции, нач. УРО и пом. Нач. УРО. Местному Укому партии необходимо позаботиться о доукомплектовании милиции членами РКП(б), например из демобилизованных красноармейцев».
«…Аппарат органов дознания в губернии построен таким образом, что при работе на местах ему приходиться лавировать между пользой для дела и местным влиянием. Поэтому необходимо через Губком партии закрепить на местах постоянных сотрудников милиции и УРО и добиваться той централизации аппарата, которой обладают отдел ГПУ и Губсуд.
Я согласен с выводами товарищей из УРО, что политического бандитизма в губернии нет. Возникает другой вопрос, насколько уголовный бандитизм проникается политическими мотивами и какую роль уголовный бандитизм может сыграть в политической обстановке. Я считаю, что, когда по губернии безнаказанно разгуливают уголовные банды, в любом бандитском проявлении может быть заподозрена политическая сторона, и задача наших органов различать ее в каждом отдельном случае. Деятельность же шайки «Царя ночи» сама по себе несколько выходит за пределы чисто уголовного бандитизма — Козобродов, для того, чтобы завоевать к себе симпатию среди крестьян, выдвигает провокационный лозунг: «За бедняков!». В условиях нужды и недорода, имеющей место безработицы — это опасный момент».
«Ввиду того что за последнее время в некоторых уездах губернии отмечается развитие уголовного бандитизма, предложить губернским органам Революционной охраны принять решительные меры для борьбы с этим злом.
Поручить административному отделу в двухнедельный срок составить проект централизации аппарата органов дознания в губернии и представить его на утверждение Президиума Губисполкома».
Часть 2
— Послушай, голубчик, — князь раздраженно толкнул холеной рукою маузер, который лежал дулом к нему на парчовой, цвета червонного золота скатерти меж винных; бутылок и тарелок со снедью. Его всегда злила эта каторжная манера чуждого ему людского элемента, среди которого князь вынужден обретаться в последние годы, обвешивать себя с головы до ног оружием, выставлять его напоказ и дело не в дело держать на взводе и под рукой.
— Послушай, голубчик, — повторил он, едва сдерживая свой гнев, — неужели непонятно, что мне нужен максимальный вариант. Все, что ты мне предлагаешь, мелочь, вздор! Вот уж год, как мы с тобой объявились в родных пенатах. Объявился ты, сказать надо, как тать ночной, но объявился же. А я? Что, по-твоему, князь Разумовский крыса?! Скорпион? Забился в щель — в этот утлый домишко, к старухе, бывшей своей гувернантке, — и жалит? Да ладно бы по-скорпионьи, а то по-комариному, и то не своей рукою… Нет, не желаю… Князья Разумовские никогда не теряли своего достоинства, не были мелкими пакостниками. Ты меня понял, Федор?
Князь Николай Павлович потянулся к наполненной вином серебряной стопке, воспаленным, но трезвым взором по-соколиному глянул в закаменевшее лицо Козобродова.
— Все, — князь выпил вино и заговорил тихо, четко, разделяя слова. — Возможность вести реальную борьбу с совдепией за восхождение на трон царя-батюшки исчерпала себя полностью. До самого донышка этой вот фамильного серебра стопки. — Князь помолчал, опустив седеющую голову, и усмехнулся в усы. — Понимать это я, конечно, начал не сегодня… Но теперь толкую тебе об этом, Федор, своему денщику и другу… Вспомни, как на германской четыре года я — князь! — и ты — мельников сын — делили на равных и смерти опасность, а было, и кусок хлеба. Так слушай же меня, Федор, и верь: нам с тобой сегодня нужен только максимальный вариант.
Федор Козобродов, он же Лага, он же Царь ночи, бережно переложил маузер от князя к себе, посмотрел на Разумовского долгим и преданным взглядом. Заговорил прочувствованно:
— Эх, Николай Павлович, да разве ж я сомневался когда в вашем слове! Ведь я же у большевиков-то в начале гражданской командиром был, а встретил вас и повернул за вами.
Федор тоже влил в себя дозу спиртного, понюхал корку, тряхнул удалой головой.
— Эх! Да я же ведь ни в жизнь не верил во все их лозунги! Братство, равенство, — передразнил кого-то, — глупости это. Я как обмозговал себе поначалу? Идеи эти, мыслю, нужны им будут до срока, чтобы таких, как вы, Николай Павлович, способней было раздеть и обобрать, все ваши земли, богатства — все… и поделиться. Только как поделиться-то? По-братски? Ну уж это, думаю, на-кось, выкуси! Мерси, господа большевички, дурачков из нас не делайте! Дележка, думаю, будет по заслугам, кто ихней революции больше подсобит, Ленину ихнему, тому и куш. Промашка вышла. Признаюся. А кто первый мне тогда глаза раскрыл? Вы, ваше сиятельство. И все ведь сбывается! Хуже и некуда. Кто я сейчас? Бандит. По знати-то мы с вами были на разных ступеньках: я внизу, на вас, князь, глянуть — шапка с головы свалится. А по достатку матерьяльному ежели? Это еще, ваше сиятельство, порассудить надоть — мы с батяней такие б дела закрутили, что народишко местный и перед нами на брюхе бы ползал. А сейчас — все, как вы, князь Николай Павлович, предсказывать изволили, все сбывается. Кому же и верить-то, как не вам. И будет он вам этот самый, вариант. Дайте только срок!
— В том-то и дело, Федор, — по-прежнему брюзгливо отвечал князь, — сроку-то я тебе и не хочу давать. Ты что, не чуешь, как события разворачиваются? По всей губернии столы розыска открывают. Вспомни, как мы охотились на волков, с флажками красными да с егерями, загоном… Как бы и нам с тобой в этот их загон не угодить!
Князь помолчал, усилием воли подавляя в себе раздраженность.
— Послушай, — заговорил уже другим тоном, — а кого это к вам назначили вместо Пинюгина, крестника-то твоего, которого ты с печки валенком шуганул? — Князь знал, как приятна его бывшему денщику такая княжеская похвала. — А? Такого же, поди, Анику-воина? Не разобрался в нем? Может, тоже…
— Да нет, Николай Павлович, — позволил себе перебить князя Козобродов, — этого так просто не испугаешь.
— Ну вот, видишь! — Князь разом стал серьезен, поглядел обеспокоенно. — А что ты о нем сказать можешь?
Федор помолчал, раздумывая, взял в широкую ладонь стопку… Отставил:
— Хотите, расскажу, как я его в лесу встретил, это когда мы от вашего лесника, от Туркина, возвращались.
— Царствие ему небесное, — перекрестился князь. — Хороший был человек Туркин. Сбили мужика с панталыку. Они, эти… — князь выругался грязно. Выругался и поймал себя на том, что он, столбовой дворянин, русский интеллигент, выпускник Оксфордского университета, говорить и мыслить начал на языке «хорьков» и «лагов». Поймал и скрипнул зубами: — У-у, зараза большевистская! Многих добрых людишек они с пути сбили! Жаль Туркина Серафима. Ты хоть, черт лютый, не глумился над ним перед смертью? — повысил он голос.
— Да я же сказывал, и не в моем это обычае — палачествовать. На тот свет отправить хоть кого рука не дрогнет, а мучительствовать не люблю, не знаете меня, что ли?
— Ну ладно, — примиряясь, ответил князь, — рассказывай тогда, как встретились-то.
Та встреча, о которой, рассказал Козобродов князю, произошла на дороге средь молодого ельника. Когда шустрая лошадка выносила таратайку из неглубокого овражка, Вельдяеву и Журлову повстречался верховой. Он будто нарочно поджидал их здесь.