— Ну так, — кивнул чекист.
— Это с тем, чтобы объединиться, а если те не пожелают, заставить их убраться.
— Вот видишь, Коля, что значит, ты человек образованный, сразу суть ухватил!
— Но почему именно этого Базилевского надо копировать, — не поддался на похвалу Журлов. — И чего им, одесситам, делать в этой глухомани?
— Почему Базилевский, спрашиваешь? — глаза Чурбанова стали очень хитрыми. — А слава о них? Это ты учитываешь? Нам нужна такая банда, чтобы Козобродов с князем сразу к ней потянулись. О том, что банк грабанули, весь С—в гудит, и слухи самые невероятные. Уверен, и до вас они докатятся. А то, что мы взяли эту банду, если кто и слышал, все равно не верит. «Таких чертей разве пымаешь?» — скопировал Чурбанов обывателя. — Взяли мы их чисто, без шума, в пять утра, тепленьких с постельки сняли. И что важно, у одного из налетчиков здесь, в Усть-Лиманске, дядька двоюродный проживает. На допросе узнали. Попросить пришлось, чтобы написал он нам записку к дяде под нашу диктовку. Вот с этой самой запиской мы к нему и заявимся. Ну как, гожусь я в атаманы? Как там по Ломброзо?
— И грима не надо, — заверил его Николай, — только бороду еще и топор в руки.
— Чего, чего?.. — Чурбанов, подыгрывая, сделал обиженное лицо, выпятил вперед свою квадратную челюсть и замигал глубоко посаженными глазами. Не выдержав, оба расхохотались, почувствовав при этом друг к другу особую приязнь, которую рождает обычно взаимопонимание.
— Нет, а ты вообще-то прав, — заговорил наконец Чурбанов, отсмеявшись. — Базилевского по внешности и манерам я, конечно, копировать не буду. Что делать, не похож я на одесского фраера. Сидит во мне потомственный бурлак, ну что ты хочешь!
— Да-а, вот под Стеньку Разина тебе…
— А что ты думаешь, таким-то я им еще больше по вкусу придусь. Он, Федька Лага, если на то пошло, в жисть не станет иметь дела с интеллигентами: надуют; как пить дать! Вот князюшка — этот, пожалуй. Ну да у меня есть легенда, которая и тому и другому по нраву придется. Кстати сказать, и Базилевский никогда бы не связался с Козобродовым. Это ребята знаешь какие? Артисты! Базилевский, например, когда мы его взяли, два дня пищу не принимал. Угадай причину? Привык он, видишь ли, культурно кушать — пришлось нам ему из ресторана прибор принести. Послушай, — окончательно посерьезнев, перешел на прежний тон Чурбанов, — есть у тебя верный человек из твоей команды, который знает всю подноготную вашего села: кто, кому, за что и почем? Ты меня понял?
— Есть, — без раздумий ответил Журлов и назвал Вельдяева. — Я его хочу аттестовать на старшего милиционера, — добавил. — Сейчас он у меня здесь будет. Познакомить?
Чурбанов подумал и распорядился:
— Значит, так, засаду на сегодня отменяй. Я с ним, с Вельдяевым твоим, потолкую и уйду. И давай договоримся о связи.
— А где остановишься, подумал? — спросил гостя хозяин.
— Не твоя та забота, Коля, — успокоил Журлова Чурбанов.
Прошло уже около трех месяцев с того злополучно-го утра, когда свершилось злодейское убийство лесника и его снохи, а для Герки не было дня и даже часа, на которые бы он сумел выдернуть из памяти острую занозу воспоминания. Оно, какие бы заботы ни одолевали его душу, находило в ней свое особенное, болевое место. И токало, и токало. Чего больше было в его душе — страха ли возмездия, жалости ли к убиенным, гадливости ли к себе, к своим новым друзьям, окунувшим руки в человечью кровь? На них, на своих дружков-приятелей, Герка смотрел теперь совсем другими глазами, будто сквозь запыленное, загаженное мухами оконце. Уныние, серость и тоска — вот фон, на котором развивались теперь события его молодой жизни. А они развивались. Его дружки не оставили Герку в покое. Наоборот. Теперь он был им свой, повязанный с ними самой крепкою веревкой.
А почему, собственно, на Герку так подействовало участие в убийстве старика и женщины? Ведь тем, кто пригласил его на то убийство, наверняка казалось, что он уже готов был к такому шагу. Однажды пьянствовал Герка со Щеглом у себя дома. Матери не было. Еще не привыкший к спиртному организм с готовностью воспринимал его пьянящую силу.
Уже после второй рюмки все стало казаться Герке легко и просто. Сам себе он представлялся удальцом, а его новый друг Щегол вызывал в кем такое восхищение и такую преданность, что, если бы кто наставил на него пистолет, Герка с абсолютной готовностью заслонил бы своего дружка собственным телом. Щегол, видимо, чувствовал Геркино настроение и был в этот вечер с ним, как никогда, откровенен. Он впервые тогда рассказал ему о своем участии в мокром деле. А было это, с его слов, так.
Встретили они втроем — дело было в Тамбове — поздним вечером прилично одетого, подвыпившего мужчину. Наставили ножи: «Гони монету!» Тот безропотно вытащил портмонет. «Все?» — «Ей-богу! Ни копейки». «Мы уже отпустить его хотели, — рассказывал лениво Щегол, — да был с нами один, такой дурило, трахнул его кастетом, тот и с катушек. «Это, — говорит нам, — так, на всякий случай». Присел потом над ним, обшмонал ему карманы, а они — битком монетой. Понял? Вот гад! Обмануть ведь хотел, кого! Мы ему за это — перо в бочину! И пикнуть не успел. А этот хохмач вынул у него из кармана пенсне и на грудь ему — вместо свечи, по-те-ха!».
Щегол от души хохотал, вспоминая ту картину. И Герка тоже смеялся. А потом спросил, почуяв при этом холодок под сердцем:
— А ты сам, лично, кого-нибудь убивал?
— Я? — переспросил Щегол и, разливая водку по стопкам, равнодушно ответил: — Лично я двоих угрохал. Вот этой вот рукой. — И он показал Герке свою сильную, но нерабочую руку. И тогда Герке не показалось отталкивающим и жутким, что его друг способен убить и даже убивал ни в чем перед ним не повинных людей. Его даже восхитило, как Щегол произнес: «двоих угрохал». Не убил, а «угрохал», лично!
И вот он тоже «угрохал». Кого? Женщину, мать! Он, маменькин сыночек! «Не убивал я! Не убивал!» Но напрасно вопиет он себе в оправдание эти слова. Царь ночи сказал тогда твердо, будто приговор вынес: «Ты убил!» Или нет, он, кажется, сказал не так. «С первой кровью тебя, сынок». Но ведь это то же самое: «Ты убил!» И никому не докажешь обратное. Да сейчас и для самого Герки, чем ни дальше уходит время от того страшного часа, становится все яснее: да, это он убил. Ведь он стрелял, и в этом все! Попал не попал, а пуля летела к цели. Желая того или не желая, а пулю выпустил в сторону мелькавшей на капустных грядах бегущей женской фигуры. Ее остановила, заставила рухнуть на сырую землю его, Геркина, пуля! И его, Геркина, подлость…
А вечером того страшного дня, как и обещал Козобродов, была пьянка. В какой-то тесной душной комнате, зажатый между столом и высокой, с никелированными шарами на спинке кроватью, сидел Герка и пил вместе со своими новыми дружками… с соучастниками, пожалуй, в самом тяжком на земле преступлении — убийстве человека.
В усть-лиманском народном доме (по-нынешнему, в Доме культуры) раз в неделю, обычно по воскресеньям, «пускали ленту» (кинокартину крутили). Народу всегда было много, билеты продавались и на сидячие и на стоячие места. До сеанса и после в большом фойе с колоннами и буфетом играл духовой оркестр. Оркестранты — пацаны из технического училища — наяривали поочередно и краковяк, и «Марсельезу», и вальс «На сопках Маньчжурии». Играли старательно и очень громко. Потому, наверное, оркестр слушали, толпясь в теплую погоду на улице, у входа в клуб. Когда же в буфет вкатывали бочку с пивом, в фойе было не протолкнуться.
В тот вечер перед началом сеанса качали пиво.
Начальник УРСа Журлов, когда бывал свободен, считал долгом посещать массовые мероприятия и, надо сказать, не тяготился этим. Молодому парню да разве ж неохота на людей посмотреть и себя показать. А местные девушки уже давно заприметили и глаз положили на светлоглазого молодца, жаль только, уж больно строгого и неприступного. Так ведь начальник же, понимали. Потому и не судили, а каждая про себя думала, как мосточек к нему навести.
Успешная работа сотрудника милиции немыслима без сочувствия и помощи населения. А они, эти помощь и сочувствие, приходят к сотруднику лишь вместе с авторитетом, который создает ему не должность, а личные качества и заслуги. Невеликие дела успел свершить в Усть-Лиманске Николай, а все-таки оценку себе уже получил. Доверять ему стали сегодня один, завтра — другой. И помогать стали. В основном информацией. Так ведь информация-то какого рода? Ненадежному ведь ее не доверишь. Доверь, поди, болтуну, дураку или пьянице — вмиг без головы останешься.
Что же заставило этого неказистого, первый раз его Николай видит, мужика подать ему знак: мол, разговор есть? А когда отошли, заговорил взахлеб, испуганно косясь по сторонам:
— Слышь, начальник, вон в том углу, где пиво, вишь того, высокого, в серой кепке и пиджак на нем серый? В сапогах который, в хромачах… Ну да, тот самый, а рядом с ним, вишь, какой-то еще пониже ростом? Так у того, длинного, наган за поясом. С правого бока, под пиджаком. Сам видел, когда он деньги доставал. Наган, слышь, это точно! — Сказал и тут же исчез в толпе.
Получив информацию, Николай огляделся, надеясь увидеть кого-либо из сотрудников. Вельдяев с женой обещал быть… Не увидав никого, решил действовать один. Смелость — это черта характера, это само собой, но, кроме того, у работника уголовного розыска вырабатывается и чисто профессиональное — действовать ради результата, когда личная безопасность не имеет значения. И помощника он поискал себе лишь с целью надежнее обеспечить задержание. Не найдя никого, стал приближаться к тем двоим. Подошел. Они его не замечали. В руках у них — по кружке пива. Тот, у кого наган, еще желторотик, ему года двадцать два, не больше, второй среднего роста, плотный, постарше, ему около тридцати. Пиво они выпили, и кружки у них тут же отобрали жаждущие из очереди. Кружек, как всегда, не хватает. Старший вытащил из кармана кисет. «Стоп! Пока не развязал, надо действовать — табак ведь это тоже оружие». Николай сделал шаг и, представившись, попросил длинного предъявить документы. Разумеется, документов не оказалось.