Кабан плачет, слушая князя.
«Боже мой, бессловесная, но любящая меня тварь», — с нежностью думает о голове зверя Николай Павлович, и вдруг кабан заговорил. Князь слышит его голос, он глух и тих:
— А знаешь, князь, я тебя скоро покину.
— Как?! — горестно и удивленно восклицает Николай Павлович.
— Да, да, — утверждает голова, — я тебя покину. Я от тебя ухожу, прощай, князь!
И князь видит, как глаза кабана сначала туманятся, а потом начинают тлеть, как угли, и вспыхивают огнем.
Тут Разумовский проснулся. Он лежал на овчине у догорающего костра. Как уснул лицом к костру, в той же позе и проснулся. Ломило мышцы плечевого пояса, а когда князь встал и пошел к ручью ополоснуть лицо, покусанное комарами, почуял, как болят ноги. Еще бы! Столько верст вчера отмахал, а от седла отвык, да и не молод уже. Вон они, его спутники, прямо на земле, а какого храповицкого задают. Только один, что на карауле, не спит. Этот одессит умеет держать своих хлопцев крепко, командует ими, как солдатами. Он все больше начинает нравиться князю. Даже жаль, что придется их крепко обидеть при расставании, когда дело будет сделано. Что ж, се ля ви! Такова уж наша жизнь волчья, думает князь.
У ручья он садится на поваленное дерево, лезет в карман за портсигаром, оглядывает местность. Остановились они после вчерашнего утомительного перехода в пологой ложбине, по которой протекает чистая, звонкая, воробью по колено, лесная речка-ручей. Из-за воды и остановились в этом месте. А лесная поросль вокруг жидкая, осинник, но сушняка много, наломали в костер прямо руками. Николай Павлович не стал дожидаться, пока сготовят кулеш, поел хлеба с салом и завалился на заботливо постланную ему овчину.
Где-то около трех, а нет пока и признаков раннего рассвета. Прямо над головой князя висит яркая, высвечивающая все своим мертвенным светом луна. Тихо, только слышно, как хрупают сухим сеном, натасканным ребятами из стога, их расседланные кони. Князю есть о чем поразмыслить, но он долго и с мучительной навязчивостью удерживает в памяти свой странный сон. Разумовский, будто от этого зависит все, пытается угадать, что же хотел сказать ему убитый им когда-то кабан, ведь не так же просто привидится эдакое.
Сейчас ему в этом потустороннем пейзаже кажется, будто сон еще не ушел и ужасно нужно довыспросить вещуна-кабана, что будет с ним, с князем Николаем Павловичем Разумовским, сегодня, завтра, через неделю? Так что же хотел сказать ему кабан?!
«Тьфу! Вот наваждение-то!» — Он опускает руку в холодную, бегущую по каменьям воду, омывает лицо, льет себе ее из пригоршни в расстегнутый ворот гимнастерки, потом вытирает руку о штаны, щелкает портсигаром, закуривает и жадно втягивает густой дым крепкого табака. Князь в свои пятьдесят четыре еще ладен и крепок на вид, но у него уже нездоровое сердце, иной раз будто кинжалом пронзает болью левую сторону груди. Ни во что уже больше не верит князь. И за границу он уже не желает, где сейчас его брат и дочь Лариса, — она так похожа на свою покойницу мать, такая же красивая и такая же своевольная. Потерял он дочь в Крыму во время эвакуации частей Врангеля — надо же ему было тогда, когда началось повальное бегство, самому напроситься командовать заслоном, вот ведь был идиот! Но верил же! Обиднее всего, когда приходится платить вот так, всею оставшейся жизнью за глупость собственную.
Князь делает еще несколько затяжек, прочищает мозги от ненужных дум. Надо, мыслить конкретно и о конкретном, понуждает себя он.
Сегодня в его группе — шестеро, включая самого князя и его человека, которого он сам выбрал из отряда Козобродова за его молчаливость и медвежью силу. Остальные четверо — люди Базилевского во главе с самим одесситом, как его обозначил про себя князь. Сегодняшний переход показал, что вся группа управляема и к делу годится. Сейчас их задача — совершить двухсотверстный марш-бросок от Усть-Лиманска до пункта, намеченного князем на берегу Волги. Прийти они туда должны за день до группы Царя ночи, которому идти будет дальше: ему надо дать крюк еще за двумя соучастниками, а главное, за станкачом «максимом». Итого при встрече их будет пятнадцать, вполне достаточное количество, чтобы совершить то, что задумано. Главное на сегодня — дойти и встретиться. А это не так-то просто. В отряде у князя все имеют красноармейскую форму, сойдут за отряд милиции. С Козобродовым хуже — ему надо экипироваться в деревнях, покупая у населения недостающее. Какие-либо эксцессы в пути следования князь строго запретил. Одна задача — вперед, соблюдая маршрут и время продвижения.
Разумовский вздрогнул, услышав за спиной хруст сухой ветки. Рядом стоял Базилевский.
— Что, князь, не спится?
— Встал… Пора уж и вам. Позавтракать да седлаться. На дневке доспим.
— Давай, князь, еще раз посмотрим карту, где мы и как дальше…
Разумовский достал из кармана наклеенный на материю лист «десятиверстки», расправил бережно. Оба склонились над картой.
— Вот пункты еще на три ночевки, а здесь будем дожидаться Козобродова.
То, что встреча их не состоялась, — вина «его величеству»: для Царя ночи понятие дисциплины стало слишком условным. Путь его группы навечно зафиксирован в документах госархива.
С—скому губернскому прокурору
Собранными сведениями удалось установить, что означенная банда первый раз появилась на границе Царицынской губернии 6 августа 1923 года, вооруженная шашками, винтовками и револьверами, выдавая себя за отряд милиции Т—ского округа.
На хуторах Рогачева и Раковского Усть-Медведицкого округа забрали штампы и печати сельсовета.
7 августа сделали налет на кордон лесничества около села Старый Кондарь, забрали пять седел, две винтовки.
8 августа выехал из города Елани отряд под командой уездного военного комиссара Суркова, который 9 августа настиг банду возле мельницы Бореля, где бандиты пытались отсидеться. Завязалась перестрелка, в которой бандиты ранили милиционера. Затем банда направилась в Камышинский уезд. Сурков преследование бросил.
За бандой начал погоню начальник золотовской милиции с отрядом. В селе Даниловка у сочувствующего им кулака Самсонова бандиты выяснили, что в девяти верстах от села находится отряд милиции. Тогда, бросив лошадей, бандиты переехали на лодках на другую сторону Волги, где в заливных лугах хоронились до 12 августа, затем спустились вниз…
Летом, примерно в начале первой декады августа, в лесах нашего края была обнаружена небольшая бандитская шайка. В то время я работал в селе Золотом, которое было центром уезда.
Хорошо помню, как во второй половине дня меня срочно вызвали в уездный комитет партии, где секретарь товарищ Кальнов и заворготделом товарищ Зимин мне объяснили, что в районе Золотого появилась банда, которую надо ликвидировать. Для этой цели был мобилизован отряд ЧОНа — 20 человек, а я назначен его командиром, так как уже имел опыт борьбы с бандами Вакулина. В наше распоряжение был предоставлен небольшой буксирный пароход «Камелия». К вечеру отправились вниз по Волге.
Мне было сказано, что начальник золотовской милиции Егор Степанович Давыдов уже выехал со своими людьми на лошадях и что нам предстоит с ним встретиться, чтобы действовать сообща.
По пути следования мы остановились у пристани Нижняя Банновка узнать что-либо о нахождении банды, но ничего существенного не выяснили. Стало уже совсем темно, когда мы дошли до села Лапоть. В этом волжском селе у председателя сельсовета я узнал, что во второй половине дня на пяти верховых лошадях семеро подвыпивших, вооруженных до зубов бандитов с удалыми песнями и плясками въехали в село и направились к берегу Волги. Там они бесцеремонно захватили лодку и уехали вниз, а лошадей бросили на берегу. Где находится банда в данное время, нам неизвестно.
Возвратившись на пароход, мы направились дальше. У села Даниловка стали на якорь. В село я послал своего помощника Зацеляпина. Часа через два он возвратился и объяснил, что виделся с начальником милиции, все спокойно, преследуемая нами банда в Даниловке не появлялась, а якобы, по слухам, проехала на лодке луговой стороной Волги вниз.
Ввиду того что нам было указано за пределы своего кантона не выезжать, а бандиты исчезли неизвестно куда, мы, посоветовавшись, решили возвращаться обратно в Золотое. Снявшись с якоря, пароход отчалил от берега, а через несколько минут нас обошел почтовый пароход «Володарский». Время было шесть часов утра, солнце поднялось уже высоко…
«С песнями и плясками» — так показали жители села Лапоть. А ведь, откровенно-то говоря, Козобродову и его правой руке Платону Хорьку было далеко не весело. Точнее сказать, они были угрюмы и даже более того — злы, как собаки. А Платон чуть было и пулю не влепил в своего непутевого братана Якова и в его пьяного дружка Левку Щегла. Вот они, эти два идиота, с них все беды-то и начались, это точно! Ведя в поводу лошадей, нагруженных пулеметом, лентами и другим оружием, вопили сорванными, сиплыми голосами похабные частушки, вихлялись и приплясывали под свой собственный аккомпанемент на глазах выглядывающего из-за плетней сельского люда.
Федор Козобродов тоже вел в поводу лошадь, где в седле еле держалась раненная в руку выше локтя пулей, выпущенной чоновцами в перестрелке у мельницы, одетая в мужское платье его зазноба Зинаида Меньшова. Ее Царь ночи взял с собой не как активного помощника в деле, а как будущую жену, когда дело удастся сделать и они с князем рванут в Ташкент. Не вертаться же за Зинаидой обратно в Усть-Лиманск и не оставлять же ее, такую кралю, какому-нибудь фраеру! И вот надо же, какая невезуха! Никого и не задели, а будто бы только в нее, в Зинку, метили — гады! Рана, по сути, чепуховая, но, во-первых, баба, опять же крови много вытекло; удирали, некогда было как следует перевязать. И зно