Машину Чащин решил не брать. До дома всего два квартала. Выйдя из отдела, включил карманный фонарик. Ночь была глухая и холодная. Перед рассветом всегда наступает густая темень. Едва показавшаяся из-за горного хребта ущербная луна тут же зарылась в тяжелые тучи. Жидкий лучик фонаря увяз в густом тумане, как в вате. Казалось, протяни руку — и она упрется в непроницаемую стену.
Постояв немного и приглядевшись к очертаниям домов, подполковник решительно шагнул в вязкую мглу… Шел осторожно, медленно. Было прохладно и неуютно. Города словно и не существовало, дома почти совсем не просматривались, редкие уличные фонари различались только в пяти-десяти метрах. Кругом ни звука, «Вот так ноченька выдалась», — подумал Чащин, ощущая усталость и озноб во всем теле.
Вот еще квартал — и его дом.
Завернул за угол и остановился. Около своего дома заметил силуэт легковой машины. Фары были потушены. Вроде бы никого он не ждал. Вспомнил загадочный телефонный звонок и напряженное сопение в трубке.
«Может быть, засада? А если хуже: открыли дверь и ворвались в дом? А там Клава, сын…»
Усталость и сонливость будто рукой сняло. Он вдруг почувствовал необыкновенную легкость. Так бывало не раз, когда назревала жестокая схватка с врагом. Решил сначала проверить, что с семьей, а затем заняться машиной. Туман плотно прикрывал его от чужих глаз. Прижался к соседнему забору. Быстро прошел его до конца. Тут был лаз. Он не раз пользовался им, чтобы сократить расстояние. Раз, два, и вот он уже у двери дома с черного хода. Здесь никого. Тихо. Открыл своим ключом, проник в коридор. Свет был выключен. Это показалось странным. Но сейчас размышлять было некогда. Он ориентировался у себя в любой обстановке. На ощупь поднялся по лестнице на второй этаж.
Из спальни на пол упала бледная полоска света…
Глава IIIКОНТРАБАНДА
Пилип глянул на светящиеся стрелки своих швейцарских часов — подарок отца, они показывали половину двенадцатого ночи. «Больше поездов до утра не будет, — решил он. — Сейчас достучу до конца участок и — домой, спать». Последние три дня у него были суматошными. Гулял на свадьбе младшего брата. Он живет с матерью в соседнем селе. Обычно в Закарпатье свадьбы играют весной, когда еще в погребах имеются запасы, есть чем угостить гостей, закусить кислое вино. А тут парень решил жениться в первый летний месяц. Отговаривали его, на осень просили перенести свою затею — нет! И слушать не захотел. Настоял на своем. А выпили — брат и открылся. «Хочу, — говорит, — первым в нашем селе при новой власти жениться, чтобы и брак наш оформили по-новому». «Первому, конечно, быть лестно, но я бы все равно отложил это нержавеющее дело до осени», — подумал про себя Пилип.
Он шел в темноту, широко шагая по шпалам, высвечивая фонарем рельсы, время от времени стучал по ним молотком на длинной ручке. Здесь за десять лет работы он знал каждый изгиб рельсов, каждый костыль, вбитый в деревянные шпалы. Свою службу он получил по наследству от отца. Обходчиком работал и его дед. Так уж повелось в их роду: старший сын шел по стопам своего родителя.
Пока Пилип работал обходчиком на отрезке Тересва — Тячев, сменилось две власти — чешская и венгерская. Немного покомандовали фашисты. Но Красная Армия дала им всем понять, кто есть кто. Теперь у власти такие же ребята, как Пилип, от земли и от сохи. Его участок — один из главных. Перед уходом фашисты взорвали несколько тоннелей, и поезда к ним из Украины и России стали идти через Румынию. А его участок почти на границе… Тут надо глаз да глаз…
В одном месте он замедлил ход и осветил фонарем шпалы, внимательно осмотрел их. В прошлом году, еще при венгерской власти, он подавал рапорт о том, чтобы в этом месте заменили три подгнившие шпалы. Но его бумажка так и осталась без ответа. Неделю назад он вновь подал рапорт, только уже новому начальству. Обещали прислать рабочих. Он еще раз осмотрел аварийный участок, посветил на него фонариком, постучал молотком, сокрушенно чмокнул языком и пошел дальше. Ночь была темная-темная. Из нависших над горами туч просачивались капли дождя. Крупные, величиной с горошину, они шлепались на лоб, щеки, стекали с носа, губ. Пилип языком слизывал приятную влагу, и она охлаждала его, разгоряченного ходьбой.
Возвращаясь обратно, он увидел поездные огни. Обходчик пригляделся, они не приближались и не удалялись…
— Что за чертовщина?! — ругнулся он, проведя по глазам рукой. — На ходу спать стал!
Он остановился, досадуя на себя. Посмотрел еще внимательнее: огни не двигались! «Последний поезд, проследовавший из Румынии около часа, должен давно уже быть в Тячеве… Но почему он остановился? Может, авария?» Встревоженный Пилип чуть ли не бегом устремился к поезду. Дремоту как рукой сняло. В нескольких метрах от хвоста он умерил шаг и стал вглядываться в последний вагон. Осторожность никогда не помешает. Это Пилип знал из опыта. За время работы с ним случалось всякое. Дважды при новой власти он спасал поезда от аварии, стреляли в него бандеровцы, но не попали. В лесу много разного люда ходит. Бывали и грабежи. Сделают завал и в остановившемся поезде потрошат кошельки у пассажиров.
Поезд находился на небольшом удалении от четвертого пикета. Паровоз был под парами. Подойдя к нему ближе, Пилип увидел, что возле тендера кто-то копошится. А чуть поодаль под насыпью он различил силуэт лошади с повозкой. Обходчик пригнулся и чуть не ползком придвинулся еще ближе. Теперь он отчетливее видел, как чьи-то руки выбрасывали из-под паровоза плоские ящики, а человек в шляпе с пером, стоящий на бровке железнодорожного полотна, подхватывал их и относил на подводу. «Контрабанда!» — резанула мысль. Пока обходчик обдумывал последующие свои действия, из-под тендера вылез мужчина. Он тихо сказал что-то «шляпе», легонько хлопнул его по плечу ладонью и полез в паровозную будку. Вскоре послышался скрежет сцепления, шум спускаемого пара, и поезд тронулся, не дав сигнального свистка. У полотна дороги остался только человек в шляпе, который грузил ящики на подводу.
Он дождался, пока пройдет последний вагон, затем сдвинул шляпу на глаза и, покачиваясь, пошел к лошади. Контрабандист был небольшого роста, но крепко сложенный. Пилип прикинул свои возможности и решил, что с этой «шляпой» он справится легко. К тому же парень, кажется, был под хмельком.
Сунув в карман фонарик, Пилип одним рывком сдернул с себя поясной ремень и в два прыжка догнал парня. Сбил его на землю и навалился на него всей своей шестипудовой тяжестью. Незнакомец изворачивался, пытался освободиться из цепких рук обходчика, но тот все же скрутил его, взял за шиворот, поволок, как куль с мукой, к повозке. Около лошади контрабандисту все-таки удалось вскочить на ноги. Он кинулся на Пилипа, пытаясь ударить его ногой в живот, но тот своей ладонью, будто лопаткой, пристукнул его по шее, и он притих. Обходчик легко кинул парня на телегу, сам взгромоздился рядом и подстегнул лошадь вожжами. Повозка скрипнула и тронулась с места.
Пилип подъехал к своей путевой будке и постучал кнутовищем в окошечко. На крыльцо вышла его жена, дородная, высокая, под стать мужу.
— Шо ломишься в окно аль нема двери? — проворчала она заспанным голосом. — Я тильки трошки забылась.
— Отоспишься ще, век велик, — добродушно отозвался обходчик и посветил фонариком на лежащего на подводе мужчину, прибавил с усмешкой: — Дивись, Катря, якого богатого гостя я тебе доставил, ха-ха-ха, — гоготнул он. — Тильки вин оказался квелый да мало разумный… от горилки. Развезло его совсем. Ты чуток постереги его, а я пойду позвоню капитану Кислице.
Оставив жене фонарь и молоток на всякий случай, Пилип исчез в темноте.
Жену Александр Лукич нашел в спальне. Она лежала на кровати, чуть прикрывшись розовым тканьевым одеялом. Его шаги разбудили ее, и она открыла глаза. При свете ночника их спальня казалась особенно уютной, здесь всегда ему было хорошо и спокойно. И сейчас он вдруг почувствовал такую усталость, что готов был, не раздеваясь, повалиться на подушку.
Клава села на краешек кровати, опустила босые ноги на пол. Длинная коса ее, которую днем она укладывала на затылке, была распущена, каштановые волосы волнами рассыпались по плечам, падали на грудь. После рождения Витьки жена немного пополнела, кожа на шее и плечах стала нежной, атласной, грудь округлилась, отчего вся фигура ее стала необычайно стройной, женственной. Александр Лукич подошел и поцеловал ее в щеку.
— Здравствуй, дорогая. Мы ведь не виделись, кажется, два дня. — Он заглянул ей в глаза. — Со-о-онные, — нарочито протянул он.
Она в ответ виновато улыбнулась и потерла их кулаками.
— Ты зачем встала? — вдруг встрепенулся он. — Спи, спи. Есть я не хочу. Давай до завтра. То есть до сегодня, до утра. — Он легонько обнял ее за плечи. Она прижалась к нему, теплая, домашняя. За последний месяц он видел жену только спящей или на минутку проснувшейся. Он иногда думал, насколько хватит у нее терпения вот так ласково встречать его без слез и упреков. Клава с ним была нежна и приветлива, не докучала лишними вопросами, недовольными репликами, что выбивало бы его из нормальной работы. Она, видимо, понимала это. За это Чащин был ей очень благодарен. «Вот налажу все здесь, — обычно говорил он ей, потому что говорить было что-то надо, — получше разберусь в обстановке, и будет полегче. Пришлют мне зама, и тогда освободится масса времени». Она слушала, кивала головой, и по ее лицу нельзя было догадаться, как она воспринимает его успокоительный монолог. Но пока все хорошо. Он провел рукой по ее шелковым волосам.
— Как Витька?
— Спит.
— Мне никто не звонил?
— Капитан Кислица. Там у них какое-то ЧП. Он просил, как придешь, позвонить ему на станцию Тячев.
— А ты мне минут тридцать назад не звонила?
— Нет. А что?
— Да так. Возможно, кто-то ошибочно попал ко мне. Спрашиваю: «Кто», а в трубке лишь дыхание, и никто не отвечает. А дышит, будто за ним гнались только что.