— Мне хочется побывать у себя на родине, — заметила она, — и я надеюсь, что вы пригласите меня погостить. А то ведь мне теперь не к кому там прийти, не у кого остановиться.
Клава сначала приняла ее не совсем приветливо: мало ли сослуживцев у мужа. Но вскоре они разговорились. Голос жены потеплел. Ксения имела необычайный дар располагать к себе людей. Она тонко улавливала настроение, характер человека и умело вела с ним беседу. Расстались они, как показалось Чащину, друзьями. Вспомнив о Ксении, Чащин решил, что лучшей кандидатуры ему для предполагаемого дела не найти. На следующий день он выехал во Львов. Ксения приняла его предложение сразу. «Это мне, как будущему юристу, конечно, пригодится, — рассуждала она. — Я согласна». С начальством было труднее разговаривать, но Чащин все-таки сумел доказать им необходимость откомандирования Ксении в распоряжение его отдела. Приехала она к нему домой как сестра жены, но жила в строгой секретности. На улицу не выходила, с соседями старалась не общаться.
Из отдела в курсе был только Зуев. Ксения привезла с собой маленькую собачку по кличке Лучик. Ее поместили в вольер, ухаживал за ней старший лейтенант.
После определенной подготовки Чащин устроил Ксению кладовщицей на графской усадьбе.
Клава была очень рада приезду девушки. Александр Лукич сказал жене, что у нее сейчас отпуск, и она погостит у них, как и договаривались. Но супругу было трудно обмануть. Она делала вид, что верит ему, но догадывалась об истинной причине приезда к ним гостьи. Когда девушка «уезжала» обратно, они попрощались. И вот этот ночной разговор с ним. «Прозорлива, мать. Ничего не попишешь. Ну да ладно, закончится все это, тогда и узнает».
— За поворотом Тячев, — оборвал его мысли шофер, — куда прикажете ехать, товарищ подполковник?
— К вокзалу.
Было одиннадцать часов утра. Солнце стояло почти в зените и нещадно жгло. Внутри «эмки» было душно. Чащин с удовольствием вылез из машины, когда она остановилась около вокзала. С покрасневшими от бессонной ночи глазами, но как всегда бодрый, подполковник направился ко входу. Навстречу ему вышел дежурный по станции. Он поприветствовал его, как старого знакомого, открыл одну из служебных комнат, где и расположился Александр Лукич.
Вошел капитан Кислица. Он был подтянут, сапоги начищены. Видимо, готовился к приезду начальника. Но круглое лицо его с водянистыми мешками под глазами было хмурым.
— Разрешите доложить! — обратился он к подполковнику.
— Кто задержал преступников? — перебил его Чащин.
— Обходчик Пилип. Сейчас я его приглашу. — Кислица вышел и вскоре вернулся с обходчиком.
Чащин поднялся из-за стола и пошел навстречу железнодорожнику. Крепко пожал ему руку. Пилип переминался с ноги на ногу, застенчиво улыбался.
С Михаилом Трофимовичем Пилипом Чащин познакомился почти сразу, как только возглавил отдел МГБ. Возвращаясь из Солотвина, он увидел на обочине дороги богатырского сложения мужчину и под стать ему женщину. Оба красивые, высокие, словно герои из русских былин. Рядом с великаном — две огромные корзины. Велел шоферу притормозить.
— Вам далеко? — спросил подполковник у мужчины. — А то садитесь, подвезу.
— Так нам до сторожки, — обрадовался тот. — Сидай, Катря, коль начальство приглашае. Это моя супруга, — объяснил он Чащину. — Меня зовут Михаилом, по отцу Трофимовичем. Обходчик я. Тут недалеко мой участок… А жинка мне помогае. Як же без жинки… — Они еле разместились на заднем сиденье.
Машина тронулась. Пилип продолжал говорить, его Катерина всю дорогу молчала. Михаил Трофимович рассказал, что они едут из гостей. В соседнем селе живут его младший брат с матерью. В корзинках у них всякие подарки. Есть закарпатское, лучшее в мире, вино. Он предложил стаканчик Александру Лукичу, но тот вежливо отказался, сославшись на предстоящие дела. Вскоре они вышли, но дружба между ними, завязавшаяся так случайно, крепла с каждой новой встречей. Месяц спустя Пилип предотвратил ограбление вагона с трофейным оружием, и вот теперь — поимка контрабандистов.
Александр Лукич довел Пилипа до стола и усадил его на стул. Венский стул под его тяжестью затрещал. Обходчик смущенно улыбнулся, будто извинялся за свой богатырский рост.
— Большое вам спасибо за помощь, — поблагодарил его Чащин, — от всей души!..
— А, пустяки, товарищ начальник, — окончательно смутился Пилип. — Выполнил свой долг, и все тут.
Пилип рассказал во всех подробностях, как было дело, и поднялся со стула.
— Ну, спасибо вам за внимание. А если чего надо, вызовете.
Чащин пошел проводить его до двери. Вернувшись, сел на свое место и вопросительно посмотрел на капитана.
— Дело абсолютно ясное, товарищ начальник, как дважды два. Контрабанду провезли машинист Семак и его помощник Шабала. А возчик Клованич припрятать ее пытался. Все они теперь в наших руках. Клованич пьян до невозможности.
— Вы это точно установили? Может быть, притворяется? — вставил Чащин.
— Пьян. Слово через губу не перевалит, — без тени сомнения продолжал утверждать капитан. — В ящиках, выгруженных из-под паровоза, оказались отрезы драпа и шевиота, шелковый трикотаж, румынские сигареты в твердой упаковке и что-то сыпучее вроде курительной махорки. — Он минутку помолчал, собираясь с мыслями, затем продолжил: — У всей поездной прислуги взял письменное объяснение. Главный кондуктор Буряк и вагонный мастер Непорожний к контрабанде непричастны.
— Я это уже слышал по телефону. Но с чего вы сделали такой категорический вывод?
— Из их объяснительных, где они написали, что не успели выяснить причину остановки поезда.
— Вы внимательно слушали рассказ Пилипа? Помните, он сказал: «Поезд проследовал из Румынии около часа». Во времени обходчик ошибиться не мог. У Буряка было достаточно времени, чтобы дважды сходить к паровозу и обратно. Он просто вас обманул. По инструкции, главный кондуктор должен знать причину остановки поезда. И он ее знал прекрасно. Вторая ваша оплошность в том, что вы не уяснили такого факта: поезд не может отправляться без команды опять же главного кондуктора. А здесь именно тот случай, когда и эта инструкция была нарушена. Кондуктор и машинист — это одна шайка. После телефонного разговора я думал, что вы примете меры к задержанию Буряка и Непорожнего на ближайшей станции, хотя бы в Хусте. Однако и этого не произошло. Плохо, капитан, из рук вон плохо! — Чащин помолчал немного, поглаживая пальцем левой руки переносицу, что всегда означало сильное волнение, и спросил: — Вы выяснили, каким образом контрабандистам удалось обмануть работников таможни? Осматривали паровоз?
Кислица виновато молчал.
Чащин отпустил его. Тот вышел из кабинета с красными пятнами на лице, будто из парной. Александр Лукич остался один. Закурил. «Что случилось с парнем? Кадровый офицер. Почти одногодок. В органах госбезопасности не новичок. А ошибки допустил непростительные. Может, просто устал? Как-никак четыре года без отпуска. Обязательно надо поговорить с ним. А может, чем-то болен? Что-то мне не нравятся его мешки под глазами». Чащин достал блокнот-памятку и аккуратно вывел: «Кислица. Надо поговорить».
Глава IVОТКУДА БЕРУТСЯ ШПИОНЫ
Станислав Крамер сумел по фиктивному документу о непригодности к воинской службе, полученному в госпитале после небольшого ранения, уйти от фронта и даже был списан по чистой. Уехал в Мюнхен, куда, по слухам, переселился его отец. Но поиски его были тщетны. После долгих мытарств по городу ему наконец удалось найти место официанта в закусочной. Ее владелец направил Крамера на медицинское освидетельствование. Вот когда особенно перетрусил он, опасаясь разоблачения симуляции. Но врач дал заключение только о пригодности его к работе в питейном заведении. И вот Крамер при деле. Жизнь его налаживалась, и казалось, что все самое жуткое позади и что он зря терзал себя сомнениями.
В это утро он поднялся с особенно приподнятым настроением. На дворе стояла прекрасная погода. Он прошелся с наслаждением по чисто убранной комнате и остановился у стула, на спинке которого висел тщательно отутюженный костюм. Это сделала его соседка по площадке. За несколько шиллингов она убирала его комнату и стирала белье. Но особая предупредительность ее крылась в другом: она видела в нем своего будущего зятя. У бедной женщины была красивая дочь. Звали ее Марта. Она нравилась Станиславу. Он иногда заходил в их каморку, неся под мышкой сверток с угощениями. Ему это ничего не стоило: хозяин разрешал брать остатки после гостей — господ офицеров. Шла война, с продуктами было туго. Поэтому для матери и дочери каждый приход к ним Крамера был праздником. Обычно за чаем Станислав бросал на Марту пылкие взгляды, а она, видя их, смущенно опускала глаза и буйно краснела. «Женюсь, — думал про себя Крамер, — вот поднакоплю денег и женюсь». Эта мысль, как назойливая муха, вертелась у него в голове. Он вставал из-за стола, раскланивался и уходил. Мать просила Марту проводить гостя. И так каждый раз.
Он потянул носом и уловил запах цветущей черемухи. Этот запах напоминал ему беззаботное детство. Мать и дочь знали это и всегда, после чистки его костюма, немного брызгали на него духами, которые хранили еще с довоенных времен.
Крамер быстро оделся и за полчаса доехал до своей закусочной. В эти ранние часы у них бывало не много народу. Станислав научился распределять свои силы. С утра он работал без напряжения, расслабленно. Зато к вечеру становился как сжатая пружина. В это время в их заведение набивались любители пива, и среди них попадались важные персоны, которым хозяин его всегда старался услужить. Из кожи вон лез тогда и Крамер.
Было утро, и Станислав экономил свои силы. Он видел, как за последний столик в углу грузно плюхнулся на стул толстяк, но не заторопился к нему. Сделав нужную паузу, наконец встал, медленно приблизился к клиенту и склонил голову в ожидании. «Молодой еще, а уже распух, как на дрожжах», — подумал о посетителе Станислав.