Чтобы не создавать лишнего шума, он решил подчиниться. Недовольно сопя, молча побрел за супругой. В хате она спросила:
— Опять яку шкоду совершил? Ты, значит, утек, а я отвечай перед властями?!
— Заболел я дюже, — притворно заныл Фабрици. — Почки разыгрались. Вот и справка.
Жена выхватила бумажку, поднесла к окну. Прочла по слогам.
— ОкрОНО, знать, выдало? — недоверчиво спросила она. — А шо же ты, как паскудник последний, по погребу лазишь? Думаешь, я не слыхала? С того моменту и слежу за тобою. — Вдруг, резко перейдя на ласковый тон, пропела: — Небось брешешь насчет Трускавца?
— Вот те хрест! — перекрестился Фабрици. От напряжения глаза его вылезли из орбит, кадык замер.
— Ну, бог тебе судья. — Жена повернулась и пошла к деревянной кровати.
— Воротила зря, путя не будет, — решил он пошутить, но она не обернулась. Хозяин дома потоптался в нерешительности на месте и затем вышел из горницы.
На шлях пришел, когда солнце поднялось над горизонтом. Подошел первый автобус. Он направился в противоположную сторону от Трускавца, но Фабрици сейчас было все равно, лишь бы подальше от здешних мест. Его гнал из дома какой-то животный страх. Так звери бегут из горящего леса. Вперед, только вперед. Он впрыгнул в автобус. Но это его не успокоило. Нервы были напряжены до предела. Чтобы не обращать на себя внимания пассажиров, он повернулся и стал смотреть в окно. Проехали несколько селений. На одной из остановок сошла его соседка, полная женщина с корзиной. Вместо нее сел военный. Фабрици скосил глаза и разглядел погоны. Это был лейтенант бронетанковых войск. Он немного посидел спокойно, затем начал крутиться по сторонам, ища себе собеседника. Лейтенант тронул костлявое плечо Фабрици, отчего тот вздрогнул всем телом.
— Вы, товарищ, не знаете, что за село мы проехали?
Фабрици, не оборачиваясь, буркнул:
— Я человек больной, — и закашлялся. Все это он проделал нарочно, чтобы отвязаться. «Черт его знает, — думал Павел, — обернешься к нему, а он: «Пройдемте». Фабрици кашлял до тех пор, пока лейтенант не отвернулся от него к соседу слева.
Проехали еще немного, и беглец вдруг почувствовал на своей спине пристальный, сверлящий взгляд. Оглянулся. На него глядел с заднего сиденья крепкого сложения мужчина. Одет он был в штатское. «Попался!» Фабрици правой рукой нащупал в кармане узелок с клеймом и бланками. Вытащил его и потихоньку спустил между сиденьем и стенкой автобуса. На следующей остановке он решил выйти. Вот она, за мостиком сразу. Фабрици закашлялся, встал со своего места, сгорбленный, пошел к выходу. Его догнал тот штатский и подал узелок:
— Вы потеряли, гражданин!
— Мое при мне, — кашляя, выдавил из себя Фабрици.
В этот момент автобус остановился. Павел выскочил, но его догнал мужчина и попросил предъявить документы.
— Пошто прилепились к немощному человеку? — промямлил он. — Вот, читайте. — Фабрици протянул справку окрОНО.
— Значит, в Трускавец направляетесь? А почему же в обратном направлении?
— Я к шурину, денег занять. У меня грошей нема, — не сморгнув, отчеканил «больной». — А без денег, сами понимаете…
Обступили пассажиры из автобуса: спрашивают, в чем дело, кто-то ругнулся по поводу порядков: «Больному человеку пути нет, у самого бы документы проверить. Кто такой?»
— Тихо, товарищи! — остановил их человек в штатском. — Я лейтенант службы госбезопасности Хоменко. Задержал опасного преступника. Вопросы еще есть? Товарищ водитель, прошу вас, продолжайте рейс.
Фабрици увидел по бокам двух плечистых парней с повязками на рукавах. Он их узнал. Они были из соседнего поселка. Помогали местной милиции. Ястребки.
Глава XVВ ПОИСКАХ ПРИСТАНИЩА
После неудачного ограбления вагона с оружием и побега из-под стражи пути Василия Зубана и Станислава Осадчего разошлись.
Зубан, ссылаясь на то, что ему надо навестить своего родственника, отбыл в неизвестном для его компаньона направлении. Задумка у Василия была заманчивая: перевалить Карпаты подальше от здешних мест, пристроиться где-нибудь на Украине и жить себе спокойно в безвестности. Надоело ему это скитальческое, опасное существование. Да и годы уже не те, чтобы скакать, как заяц, по лесам и полям. Но для налаживания новой жизни необходим был документ. Тут-то и пригодился Фабрици, который выписал ему справку на имя Тибора Береша.
Другой причиной его бегства был страх перед неминуемой расплатой за неудачное ограбление. Хустовец ничего никому не прощал, а за такую оплошность назначил бы лютое наказание.
Станиславу не хотелось возвращаться в курень одному, и он стал просить дружка сначала показаться Стефану, а уж потом делай кто что хочет. Но Зубан стоял на своем. На том они тогда и расстались.
В Лужках жил давний друг Зубана Грицко Непейвода. До войны они вместе служили сечевиками, спали на одном матраце, ели из одной чашки. И теперь, вспомнив о нем, Василий так обрадовался, что немедля отправился к нему.
Идти было легко. После принятого решения Зубан почувствовал облегчение. Все страхи и заботы отошли на второй план, а через некоторое время он и совсем перестал о них думать. «Давно бы так, и жил бы как человек. Свободный, ни от кого не зависимый».
В лесу было тихо и спокойно. Однако он по привычке держал ухо востро, не пропускал без, внимания лесные шорохи. Самым страшным для него было — встретиться с человеком. Зубан хотел уйти тихо, без свидетелей.
Темнело, когда он добрался до лесной чащобы, где был в полной безопасности: пой, кричи «караул!». — никто не услышит. Зубан примостился на стволе вырванного бурей дерева, сунул в нос понюшку табака и громко чихнул всласть, без оглядки.
Проснулся он, когда забрезжил, рассвет. На деревьях гомонили птицы. Справа прямо над ним заводил песню соловей. Бывший лесничий смахнул с лица остатки сна и задумался. Вспомнилось довоенное житье, когда он с ружьем и собакой бродил по этим местам. Тогда он здесь был полным хозяином. Лесничего Василия Зубана знали в округе, и одни уважали, другие побаивались. Он был представителем власти, и все его действия охранялись законом. Теперь он превратился в бродячего пса, без имени и крова. Случись сейчас с ним что-либо — заболей он или умри, — никто не вспомнит о нем, не прольет слезу. Стало жалко себя. «Но только не это, — спрыгнул он с дерева, — только не раскисать!»
Он достал из кармана табак и с ладони запихал целую щепоть в обе ноздри. Чихнул так, что в ушах зазвенело. «Так, — крякнул он и присел на пенек, — ближе к делу! Пора», — и торопливо зашагал на восход солнца.
Зубан решил идти в Лужки малолюдной Верховиной, удаленной от основных железнодорожных путей. Там он знал многие захолустные села, тайные горные тропы. Ущелья, труднопроходимые леса не пугали его. Он боялся людей.
Миновав Торуньский перевал и расположенные по обеим его сторонам кладбища, Зубан вошел в село. Грицко дома не было. Хмурая, неразговорчивая его жена ничего вразумительного не сказала. Он попросил у нее пристанища.
— Вон в сарае топчан. Там дожидайся, — бросила она и быстро ушла в хату.
Зубан обрадовался и этому. После дороги ноги гудели, тело налилось свинцом. Он повалился на топчан и тут же захрапел. Спал он долго. Жена Грицко несколько раз заглядывала к нему: живой ли? И, убедившись, что живой, уходила. На третий день Зубан прошелся по селу. Потоптался у конторы совхоза, среди рабочих. Присмотрелся к директору, кадровику. Затем, осмелев, перешагнул порог директорского кабинета, пустил слезу:
— Вот мой документ, — протянул он справку на имя Тибора Береша, — ищу работу.
— Откуда прибыл? — поинтересовался руководитель хозяйства.
— Из Закарпатья. Жену фашисты убили, сам, вишь, — он поднял изуродованную руку, — на фронте. Жить в тех местах тяжело мне. Вот и странствую.
— Работы полно. Иди скотником.
Навозные запахи, черновая, тяжелая работа пришлись не по душе бандиту, привыкшему к безделью. «Поднакоплю деньжонок, а там видно будет», — успокаивал он себя.
Прошло несколько недель. Жена Грицко привыкла к Василию и стала приглашать его в дом. Он у нее столовался. Жизнь постепенно налаживалась. Пока Зубан жил в отведенном ему сарае, но за зиму она обещала договориться с соседкой, у которой на задах пустовала небольшая хатенка. Срубили для сына, а тот так и не вернулся с войны. По вечерам при свете лампы-семилинейки они пили чай и мирно беседовали. У них было о чем поговорить. Так бы и шло своим чередом…
Однажды после сытного завтрака Зубан с женой Грицко пришел на ферму. Подошел бригадир и шепнул на ухо:
— Кубыть, Грицко вбит. Слыхал?
— Не слыхал я, — оторопело выкатил на него глаза Зубан. — С чего ты?
— Банду разгромили. Гутарють, там обнаружили труп Грицко Параськи. Вбит он!
— Ты только его жене ни-ни… — попросил Василий, — я сам скажу…
Он отошел от бригадира. В руках его вилы ходили ходуном, бил нервный озноб. «Допытаются теперь. А ты что в хате Грицка делаешь? Возьмут тепленького». Он воткнул вилы в навоз и незаметно вышел на улицу. Задворками, чтобы не увидела жена Грицка, прошел к себе в сарай, собрал немудреные пожитки и покинул село. Больше всего он сейчас сожалел, что мало заработал денег.
Шел он открыто, не обходя селений. На его липовой справке была отметка, что он рабочий совхоза. Это единственное его радовало и успокаивало. В селах он видел, как после военной разрухи люди разгребали пепелища и возводили новые дома, строили школы, клубы; по полям деловито тарахтели, таща за собой плуги и культиваторы, тракторы. Видел спокойную жизнь людей, и его потянуло домой, к себе в Закарпатье. В душе он надеялся, что с Хустовцем покончено, эмгебисты выловили всех его «друзей», и теперь никто не помешает ему начать новую жизнь.
Несколько дней он метался в поисках укромного места у себя на родине. Старых знакомых старался обходить стороной. И вот непредвиденная встреча в магазине с Антониной Данченко. Надо сделать так, чтобы бывшие родственники окончательно запутались. Он вспомнил, что недалеко от этих мест живет тетка Антонины. Глупая, старая, выжившая из ума женщина. Ее легко провести. А от нее пойдет к остальным.