[277] за ны ко общему владыце. День бо злы належат вещи, идут бо на ны поганий, напрасно ополчишася. Тя бо господь прояви последнему роду нашему, яко светило светлое на свещнице за ны молитися, да неприидет рука грешнича и не погубит нас, ты бо страж земли Русския». И скончав молитву и поклонися митрополиту. Митрополит же благослови его и отпусти и дасть ему христово освящение церкви зборныя и с клиросы во градныя врата Фроловския и во врата Николския и Костянтинооленския, со живоносными кресты и с чюдотворными иконами, да всяк иже воин благословен будет. Князь же великий Дмитрей Иванович з братом своим со князем Володимером Ондреевичем иде во церьковь небеснаго воеводы архистратига Михаила, и биша челом святому его образу и приступи ко гробом православных князей и прародитель своих, и ркуще: «Хранители православныя, поборницы наши, аще имаете дерзновение ко господу, помолитеся о нашем согрешении, яко великое приключение нам и чадом нашим, ныне убо подвизайтеся с нами». И се рек изыде из церкви. Княгини же великая Овдотья и княгини княж Володимерова Ондреевича и иных православных князей княгини с воеводскими женами стоят туто и проводы деют, а во слезах и во кричанин ни единаго не может слова рещи от жалости сердца. Княгини же великая Овдотья отдасть конечное целование великому князю, а во слезах не может слова прорещи. Князь же великий мало удержася от слез, но не прослези бо ся народа ради, а сердцем жалостно плакате, тешаше свою великую княгиню и рече: «Жено, аще бог по нас, никто же на ны». И прочая княгини и вреводския жены тако же с своими князи и бояры отдаста конечное целованье, и возратишася с великою княгинею.
Князь же великий въступив в златое свое стремя и седе на любезный свой конь, и вси князи и бояре вседоша на свои кони и воеводы поехаша. А солнце им со востока сьяет, а по их кроткий ветрец веет. Уже бо тогда, аки соколи, рвахуся от златых колодиц, а то рвахуся князи белозерския ис камена града Москвы, выехали своим полком. Урядно бо бяше полцы их видети, яко достоит им избивати полки татарския, бе бо храбро их видети войско. Князь же великий отпусти брата своего Брашевскою дорогою, а белозерския князи отпустил Болвановскою дорогою, а сам князь великий поиде на Котел дорогою. А спереди ему солнце сьяет и добре греет, а по нем кроткий ветрец веет. Но того ради не пошли одною дорогою, яко не мощно им вместитися.
Великая же княгини Овдотья с снохою своею и с ыными княгинями и с воеводскими женами вниде во свой златоверхий терем набережный и седе под южным окном и рече: «Уже бо на тя конечное зрю на своего государя великого князя». А в слезах не может слова прорещи и слезы льются, аки речныя струя. И воздохнув с печалию и съшибе руце к переем и рече: «Господи боже, призри на мя смиренную и сподоби мя еще видети государя своего, славнаго в человецех, великого князя Дмитрея Ивановича. Дай же ему помощь крепкия руки его победити враги его. И не сотвори, господи, яко же за мало лет брань была крестьяном со еллины, от Батыя до Кальския рати и до Мамаева побоища, лет 158. От таковаго же спаси, господи, и не дай же, господи, погибнути оставльшемуся христьянству, да славится имя твое святое. От тоя бо брани Русская земля уныла, уже ни на кого же надежи не имам, но токмо на тебя всевидящего бога. Аз же имею две отрасли еще млади суще, Василья и Юрью, егда поразит их зной сь юга или ветр подвеет их з запада [278], то не могут терпети, а противу бо ему что сотворю. Но возрати, господи, отца их по здорову, то и земля спасется, а они царствуют в веки».
Поят же с собою князь великий от гостей сорожан 10 человек, поведаниа ради, аще что случится тайно, оне поведают вборзе на Москве: 1 — гостя Василья Капцу, 2 — Сидора Олферьева, 3 — Костянтина Волка, 4 — Кузму Ковырю, 5 — Семена Онтонова, 6 — Михаила Сараева, 7 — Тимофея Весякова, 8 — Дмитрея Черного, 9 — Ивана Шиха, 10 — Дмитрея Саларева. Тогды же возвеяша силнии вётри по Березовице широце. Тогда воздвигошася великиа князи руския, а по них дети боярские, успешно грядут, аки чаши медвяныя пити и стеблия виннаго ясти. Но не медвяныя чаши пити, ни стеблия винного ясти, но хотят чти добыти и славного имени в веки. Возвеявшу со востока ветру, а в нем гром и молния. Но ни гром, ни ветр, но стук стучит и гром гремит по зоре по ранней: возится князь Володимер Ондреевич реку Москву на Красном перевозе Брашевском.
Князь же великий приехал на Коломну в суботу, на память святаго отца Моисея Мурина. Туто же быша мнози ратницы и воеводы стретоша его на речке на Северке. Епископ же Герасим стрете его во вратех градных со живоносными кресты и с чюдотворными иконами и со всеми клиросы, и оградив его крестом и молитву сотворив: «Спаси, боже, люди своя». Во утрия же день повеле князь великий выехати всем воеводам на поле Дебиче и всем людем сниматися во святую неделю по заутрени. И начата мнози гласы ратных труб трубити и варганы степути и стези ревут наволоченыя в саду Панфилове. Сынове Рустии наступиша поля Колсцменския, яко не мощно их никому же презрети. Князь же великий выеха з братом своим и виде множество людей и возрадоватися и уряди коемуждо полку воеводу. А к себе приим князи белозерския, храбри бо бяше, а брату своему дал князи ярославские. А правую руку себе уряди, а левую руку брата своего князя Володимера. А князя Глеба дрютцкого передовой полкъ, Дмитрей Всеволожь, да брат его князь Володимер, коломенского же полку воевода Микула Васильевич, володимерского же полку воевода Тимофей Волуевич, костромского же полку воевода Иван Родивонович Квашня. Переславской же воевода Ондрей Серкизов. У князя же у Володимера воевода Данило Белеут, Констянтин Конанович, князь Федор елетцкой и воевода мещерской. Князь Юрьи да князь Ондрей с своими полки приидоша.
Князь же великий урядив полки и повеле им Оку реку возится. Заповеда же всякому человеку, хто пойдет по Рязанской земле, по вотчине их, да никто же не прикоснетца ни единому власу земле их. Сам же взем благословение от епископа Коломенского и перевезеся Оку реку. И ту ставше послаша третью сторожу избранных витязей и рече им: «Нолни своима очима видитеся с татарскими полки». А посла Семена Мелика, Игнатья Креня, Фому Тынину, Петра Горского, Карпа Олексина, Петрушу Чюрикова, и иных многих посла с ними. И рече князь великий Дмитрей брату своему князю Володимеру: «Поспешим, брате, противу безбожных сих печенег и не отовратим лица своего от безстудных сих. Аще нам случится смерть, то дома живучи умрети же, а от смерти не избыти нигде же». И рече: «Всяк идый путем призывает родители своя и сродник Бориса и Глеба».
Слышев же то князь Олег рязанский, яко князь великий Дмитрей Иванович собрал воя многа з братом своим со князем Володимером Ондреевичем и идет противу безбожному Момаю, а сердцем своим не упал, но твердою своею верою крепко хощет с печенеги битися и имеет упование на единаго бога, князь же Олег нача с места на место преходити и нача глаголати ко своим бояром: «Не качаемому делу неудобь разумети. Аще бы ми мощно послати ко многоразумному Ягайлу таковаго вестника, како мыслити нам, уже бо застал пути наши, но аз убо чаях по правилом, яко не подобает великому князю противу безбожнаго царя стояти. Ныне убо что се здумал, откуду сей хощет помощи, противу безбожнаго царя стояти. И рекоша ему бояре его: «Мы слышахом за 15 дни до сего дни, но тебе того не смели поведати, сказывают в вотчине его калугер имянем Сергей свят и прозорлив велми, но тот де и благословил его и вооружил противу нам, но еще и от своих калугер дал ему пособников». И слышав то Олег нача боятися и нача ратовати на свои бояре: «Почто ми есте преже сего дни не сказали, дабы шед умолил царя, да ничто б зла сотворил, но горе мне, изгубих си ум. Но паче не аз един оскудех умом, но и боле мене разумел Ягайло литовски, но и тот оскудех умом, не оного же взыщет бог, но мене. Он имеет закон гугниваго Петра, аз же имех правый закон, но что ради зло сотворих. Того бо ради о мне рече: «Аще раб не сохранит закона господина своего, то бьен будет много». Ныне убо что сотворю и которому вдамся, что ми здумал мои худый ум, чтоб ныне приложился к великому князю Дмитрею и поработал бы ему, но он не приимет мя, ведает бо измену мою. Аще ли приложуся к поганому Момаю, то поистине буду враг на веру христьянску, яко оного новаго Святополка земля мя пожрет. Не токмо княжениа лишен буду, но и живота гоньзнуся. Аще бо господь по них, то никто же им может зла сотворити, но и еще об них молитва прозорливаго старца к богу. Аще ли ни единому от них помощи не сотворю, то в прок ото обоих, како могу прожити. А ныне которому присягу имею.
Ягайло же, по прежереченному уроку своему, совокупи Литвы много, и Варяг, и Жомоти, поиде на помощь к Момаю. И прииде Ягайло в. Одоев и слыша, яко Олег рязанский убояся, и пребысть Ягайло оттолева, не подвизался из Одоева, и нача разумети суетнаго своего помысла, и виде совокупление свое раздно, и нача рватися и сердитовати, и нача имати паны своя: «Егда не достало мудрости человечи, николи же бо Литва от Резани не приимаше разума, иже изведени есмя от ума от князя Олга рязанского, сам бо ныне погибл есть: пребудем убо зде, донде же услышим Московского победу».
В то же время услышели князь Ондрей полотцкий и князь Дмитрей брянский Олгердовичи, что велика туга належит великому князю Дмитрею Ивановичи) московскому и всем православным христьяном от безбожнаго царя Момая. И рекоша: «Отъидем мы к великому князю московскому на помощь, беста бо есми отцем и братом ненавидими, но богом возлюблени, бе бо есмя едино крещение, от мачехи своея княгини Анны, яко клас доброплодный тернием подавляеми». Не свещаста бо ся промежи собою князи, и посла князь Ондрей к брату своему ко князю Дмитрею тайно грамоту, в ней же писано: «Веси ли, брате мои милый, яко отец наш отверзе нас от себе. Но паче отец небесный присвой ны к себе и дав нам закон свой ходити по нему и отрешитися нам пустошные суеты. Но скончаем подвиг добрый Христу, начальнику христьянскому. Пойдем, брате, к великому князю на помощь. Ныне, брате, великому князю московско