Брата же своего князя Владимера Андреевича посла вверх Дону в дуброву, яко да утаитеся от полков, и даст же ему достойных ведомцов своего двора удалых людей 17, еще с ним отпусти воеводу своего известного Дмитрия Волынца. Уже бо нощь приспе противо светоноснаго праздника святыя богородица, уже бо тогда нощь одолжися со днем летним. Еще же бысть тогда теплота в нощи той велика и тихость велми, мразы росныя явишася. Воистинну бо рече божественное писание: «Нощь несветла не верным, верным же просвещение». И рече Дмитрей Волынец к великому князю: «Испытаю, княже, свою примету ратную, кому будет божия помощь. Уже бо нощь сия глубока, а заря похищается». Дмитрей же Волынец, всед на конь свой и поим с собою единаго великаго князя Дмитрия Ивановича, и выехав на поле Куликово и став промеж двема великими силами. Слышав же стук велик и клич, аки гром гремит, трубы многия гласят, а з заде их, аки волы грозно воюще, велика бысть гроза необычно, а по десной же стране вранове кличюще. И бысть глас велик птическ, а противу вранов, аки гора играюще, по рецё же той по Непрядне, аки гуси и лебеди крилома плещуще, необычно грозу подающе.
И обратися на полки руские и бысть тишина велика. Рече Волынец: «Что слышел?» Князь же рече: «Ничто же, но толко видехом великий: «Слышахом, брате, гроза велика есть». И рече ему Волынец: «Что слышел?» Князь же рече: «Ничто же, но толко видехом огненые зари снимахуся, а из них выступает, аки кровь». И рече Волынец: «Молися государь богу, добрыя знамения видятся, но толко призывай бога на помощь неоскудно верою. Но еще, княже, есть у мене примета вторая». И сниде с коня и паде на десное ухо, приниче к земли и предлежит на мног час, и востав, и абие по сем рече ему князь великий Дмитрей: «Что есть примета се, брате Дмитрие, слышав?» Он же не хотя ему сказати. Князь же великий нудив его. Он же рече: «Едина бо примета есть на великую скорбь, а другая на неизглаголанную в род и род по тебе. Я слышал — земля плачет еллинским языком чад своих, а другая страна, аки во свирель плачевную, добре жалостно слышити. Аз же множество тех примет преж сего приях, испытай их при ратном времени и у прежних полков. Се слышах тако же и ныне, надеяся на милость божию и молением сродник ваших новых страстотерпец Бориса и Глеба; аз чаю победы на поганых, а християном много падение будет». Слышав же то князь великий прослезися. И рече: «Тако будет победа християном и державе твоей». Волынец же рече: «Не подобает тебе, царю, в полцех сего поведати, но токмо вели всякому богу молитися и святых призывати на помощь, и в утри рано подвигните колени свои и повели всем воеводам и вся кому вооружитися в доспехи, уже бо оружие непобедимое на противных».
Туто же некто разбойник именем Фома Хабесов поставлен бысть от великого князя Дмитрия Ивановича на реце на Чюре на Михайлове для крепкие сторожи мужества его ради от поганых. Сего уверяя бог разбойника, откры ему видение видети в нощи велико, яко на высоке облаке виде изрядно аки некий полк от востока велик зело, от полуденныя же страны приидоша два юноши светлы в руках имуще мечи остры, и рекоша полковником татарским: «Кто вам повеле отчину на Рускую землю потребити, понеже дарова нам господь бог стрещи отчину свою Рускую землю». И начаша юноши их сещи и не един от них не избысть, отнеле же человек той уверен бысть и целомудр к богу.
Наутрия же поведа разбойник великому князю Дмитрию Ивановичи) единому же: «Виде на небесех видение». Рече же ему князь великий: «Не глаголи, брате, никому же, мудра бо есть вещь сия и страшна. Аще ся будет тако». А сам государь восплакася горько от всего сердца своего и воздев руце свои на небо и рече: «Господи владыко человеколюбие, молитвами святых твоих страстотерпец. Бориса и Глеба помози нам, яко же Моисею на Аммалика и яко же Давиду на Голияда и первому князю Ярославу над Святополком и прадеду моему великому князю Александру над хвалящим римским королем. Тот же король хотел разорити отечество наше Рускую землю, тако же и сей безбожный царь Мамай хощет попрати святую православную веру християнскую, разорити святыя церкви. Не даждь нам, господи по грехом нашим и поели милость свою и просвети нас благоутробием твоим. Не даждь, господи, в посмех раб своих врагом нашим, да не порадуются врази наши и не рекут словеса ложная и неверна, где есть бог их. Бог же наш на небеси и на земли, на нь уповах, помози господи православным християном, иже имя твое призывают».
Приспевшу же сентября в 8 день великому празднику Рожества святей богородицы, святящю пятку, восходящу солнцу, бысть же мгляно суще, яко дым, и начаша же стязи простиратися християнстии и трубы гласити и арганы бити и многи сурны гласящи. Уже руские князи и воеводы и удалые люди, сердца их наполнишася ярости, идущим кождо под своим знаменем. Полцы же идуще по повелению великого князя и по уставу воеводы Волынца. А трубы гласяще, под своим стягом кождо своего воеводы. Наставшу же по второму часу дни и начаша от обоих полков страшно гласити трубы и снимахуся гласы трубныя во един глас, слышати грозной. В той же час видети милосердием божиим и молитвами святых и святителя Петра митрополита, рускаго заступника, и преподобнаго старца Сергия трубы же татарские онемеша, а руские ноипаче утвердишася. Полцы же еще межу собою не видятся, зане же утро мгляно, яко дым, но велми земля грозно стонет, велику грозу подает от востока и до запада и до моря. В то время по всем градам заморским велика гроза бысть, что земля стонет необычно в Цареграде. Цареградский же царь во страсе велице бысть и в недоумении велице бысть, что сие будет. И глагола ему воин его: «Видел есми видение, царю, за 7 дний преж сего страха: Приидоша страшный образом звери мнози на овчие стада и поядоша их и мало от них осташася, мало овец. Малые же овцы на лвовы стада образы устремишася на лвы и поядоша тех злых зверей и до единаго зверя, но аз мыслих, царю, много про сие видение, что есть таковое, и аз, царю, начал велика гроза побоища на земли, но не вем, где будет».
Князь же великий перескачючи с коня на конь и ездя по полком, глаголюще со слезами: «Отцы и братия, князи и бояре и дети боярские и молодые люди! Господа ради подвизайтеся и святых ради церквей и веры ради християнские не помышляйте земнаго ничто же. Аще. ли смерть нам приключитца, то живот вечный имамы видети. Ныне же, братия милая, потщимся на свое дело вси от мала и до велика, венцы победными увяземся от Христа бога и спаса душам нашим». Теми же словесы утвержающе полки своя.
И паки приехав под свое знамя под черное, и сседе с того коня на иного и совлече с себя приволоку червчату в царскую облечеся. Того же коня своего даст под любимаго своего постелника под Михаила Брянцу и приволоку свою на него облече, иже бе ему любим паче меры. И повеле ему стояти на том коне в той приволоце в свое место великого князя. Уже бо гроза есть велика, земля стонет, поле же Куликово перегибается, а реки, аки живы, с мест своих выступиша. Князь же великий Дмитрей Иванович, став на своем месте, воздев руце свои на небо, молящеся богу, глагола: «Боже, помози ми». И возложи князь великий Дмитрей руце свои на небо и в недра свои и вынем живоначалный свой крест, на нем же бысть воображены страсти Христовы, а в нем же бысть живоносное древо. И восплакася горко: «Се же бе конечное, надеюся, честный кресте господень, иже сим образом явивыйся православному греческому царю Констянтину, егда на бранех сущу с нечестивыми, спасовым образом победи их[459] и не могут обрезании человецы противитися, противу креста господня взирати. Тако удиви милость свою на мне, на рабе своем». Се же глаголаше.
Приидоша же в то время великому князю Дмитрию Ивановичю книги от преподобнаго игумена Сергия, в них бе написано сице: «Государю Руские земли великому князю Дмитрию Ивановичю и всем князем и воеводам и всему православному войску мир и благословение, от бога отца вседержителя творца небу и земли, преподобнаго отца Сергия. Светися, государь, веселыми очима и сердцем мужайся и крепися, призывай бога на помощь; господь бог поможет ти, имеши любедити противных, яко же прежде рекох тебе. Сего не к смерти будет ти, но к славе велицей». Слышав же князь великий Дмитрей Иванович таковое[460] писание к себе от преподобного старца Сергия и нача плаката от радости любезно и нача целовати посланника. И утвердися сердце государю великому о послании от преподобного старца Сергия, и еще[461] даст великому князю посланник от старца оного посланный хлеб богородицын. Князь же великий сьеде хлеб пречистые богородицы и простер руце свои на небо и возопи гласом великим: «О, велико имя пресвятыя богородица, помогай нам молитвами твоего угодника преподобнаго Сергия». И вседе на конь свой и взем палицу железную и подвижеся прежде сам ис полку своего битися от горести сердца своего за святыя церкви и за веру православную и за свою обиду великую. Мнози же сынове рустии и князи и богатыри, держаще его, возбраняюще ему глаголаше: «Не подобает тебе государю Руские земли великому князю самому в полку битися. Тебе, государю, подобает под стягом стояти, а нам подобает пред тобою государем мужество свое показати, тобя, государя, господь упасет милостию своею. Тебе, государю, почему разумети, кого тебе как пожаловати или дарити. Мы же, государь, все за тебя, государя, готовы главы своя положити. Тебе подобает о себе стояти, а нам, рабом твоим, подобает своими главами послужити ласковому государю. Тебя, государя, бог соблюдет, а нас не будет, и ты, государь по нас память твориш, яко же Леонтий князь память творил Феодору Тирону в книгах псаломских. Памяти ради написати повеле руских князей. Аще ли тебя, государя, единаго изгубят, то от кого нам чаяти чести и жалованья. Аще ли спасемся, а тебя единаго не будет, чей успех будет и будем вси, аки стада овчии, не имамы пастыря. И приидут на[462]