епились.
Это мы слышали от верного самовидца, который был в полку Владимира Андреевича. Он поведал великому князю: «В шестой час этого дня видел я над вами небо открывшееся, из него вышло облако, как багряная заря, опустившись низко над полком великого князя. То облако было наполнено руками человеческими, и те руки были над великим полком, как бы проповеднически или пророчески. В седьмой же час дня то облако держало много венцов и опустилось над полком на головы христианские».
Поганые уже начали одолевать, христианские же полки оскудели — уже мало христиан, а все поганые. Видя же такой урон русских сынов, князь Владимир Андреевич не мог терпеть и сказал Дмитрию Волынцу: «Какая польза в стоянии нашем, какой будет у нас успех, кому будем пособлять? Уже наши князья и бояре, все русские сыны жестоко погибают от поганых, как трава, клонятся». И сказал Дмитрий: «Беда, князь, велика, но еще не пришел наш час: начинающий не вовремя получает для себя вред; колосья пшеничные подавляются, а сорняки растут и буйствуют над благородными. Но потерпим немного до подходящего времени и в тот час воздадим своим противникам. Ныне только вели всякому воину молиться богу прилежно и призывать святых на помощь, будет с этого часа благодать божия и помощь христианам». Князь же Владимир Андреевич поднял руки к небу и прослезился горько и сказал: «Боже, отец йаш„сотворивший небо и землю, дай помощь роду христианскому. Не дай же, господи, порадоваться врагам нашим, мало накажи и много помилуй, ведь милость твоя бесконечна». Сыны же русские в полку его горько плакали, видя своих друзей, побиваемых погаными, непрестанно стремились они в бой, точно званые на свадьбу, чтобы пить сладкое вино. Волынец же запрещал им, говоря: «Подождите немного, буйные сыны русские, будет ваше время, чтоб утешиться, есть вам с кем повеселиться!» Пришел восьмой час дня, южный ветер потянул позади нас. И закричал Волынец громким голосом: «Князь Владимир, наше время приспело и час подходящий пришел». И сказал: «Братья мои, друзья, дерзайте, сила святого духа помогает нам!» Единомысленные же друзья выехали из дубравы зеленой, точно соколы приученные оторвались от золотых колодок, ударили на великие стада журавлиные, на великую силу татарскую. А знамена их направлены крепким воеводою Дмитрием Волынцем. Были они, точно отроки Давидовы, сердца их были, как у львов, точно лютые волки напали на овечьи стада, и начали поганых татар немилостиво убивать.
Поганые же половцы увидели свою погибель, закричали на своем языке, говоря: «Увы нам! Русь снова перехитрила: меньшие сражались с нами, а добрые воины все сохранились». И обратились поганые в бегство и побежали. Сыны же русские, силою святого духа и помощью святых мучеников Бориса и Глеба, гнались и убивали их, точно лес рубили, точно трава под косою подстилается под конские копыта русских сынов. Поганые бежали и кричали: «Увы нам, чтимый наш царь Мамай! Вознесся ты высоко и в ад сошел». Многие наши раненые и те помогали убивать поганых без милости: один русин сто поганых гонит.
Безбожный же царь Мамай, видя свою погибель, начал призывать своих богов: Перуна, и Салавата, и Раклиа, и Гурса, и великого своего пособника Махмета[640]. И не было ему помощи от них, ибо сила святого духа, как огонь, сжигает их. Мамай же, видя новых людей, которые, как лютые звери, рыскали и гнали татар, как овечье стадо, сказал своим: «Побежим, никакого добра уже мы не можем ждать, но только бы свои головы унести». И побежал внезапно поганый Мамай с четырьмя людьми в лукоморье, скрежеща зубами своими, плача горько и говоря: «Уже нам, братья, в своей земле не бывать, а жен своих не ласкать, а детей своих не видеть, ласкать нам сырую землю, целовать нам зеленую мураву, а с дружиною своею уже нам не видаться, ни с князьями, ни с алпаутами».
Многие русские гнались за ними, но не одолели их, потому что кони их утомились, у Мамая же кони были целы, и он убежал. Эта победа случилась по милости всемогущего бога и пречистой его матери божией, молением и помощью святых страстотерпцев Бориса и Глеба, которых видел Фома Кацибеев, разбойник, когда стоял на страже, как написано прежде этого. Некоторые гнались за татарами, достигали их и возвращались, каждый под свое знамя.
Князь Владимир Андреевич стал на костях[641] под черным знаменем. Грозно, братья, зреть тогда и жалостно видеть и горько смотреть на человеческое кровопролитие, как морская вода, а трупы человеческие, как сенные стога: быстрый конь не может скакать, а в крови по колени бродили, а реки по три дня кровью текли.
Князь же Владимир Андреевич не нашел своего брата, великого князя, в полку, но только литовских князей Ольгердовичей, и велел трубить в ратные трубы. Подождал час и не нашел великого князя, начал плакать и кричать и по полкам ездить сам, и не нашел и говорил всем: «Братья мои, русские сыны, кто видел или кто слышал вождя нашего и начальника?» И сказал: «Если пастух погиб, то и овцы разойдутся. Для кого честь будет, кто явится победителем?» И сказали литовские князья: «Мы думаем, что он жив, но тяжко ранен. Не лежит ли он среди мертвых?» Другой же воин сказал: «Я видел его в седьмом часу крепко бьющимся палицею своею с погаными». Иной же сказал: «Я видел его позже: четыре татарина напали на него, он же крепко бился с ними». Некто князь, именем Стефан Новосильский, сказал: «Я видел его перед самым твоим нападением, идущего пешим с побоища, тяжко раненным. Но я не мог ему помочь, потому что преследовали меня три татарина, милостью божиею едва от них спасся, а много зла от них принял и крепко пострадал».
Князь же Владимир сказал: «Братья и друзья, русские сыны, если кто найдет моего брата живым, тот поистине будет у нас первым». И рассыпались все по великому, страшному и грозному побоищу, ищучи победителя победы. И наехали на убитого Михаила Андреевича Бренка: он лежит в одежде и в шлеме, что ему дал князь великий. Иные же наехали на убитого князя Федора Семеновича белозерского, считая его великим князем, потому что он напоминал великого князя.
Два же неких воина отошли в правую сторону дубраву, один именем Федор Сабур, а другой Григорий Холопичев, оба родом костромичи. Немного отъехали они с побоища и нашли великого князя избитого и тяжко раненого и утружденного, отдыхающего под сенью срубленного березового дерева. И увидели его и слезли с коней, поклонились ему. Сабур вскоре возвратился сказать об этом князю Владимиру. И сказал: «Князь великий Дмитрий Иванович здоров и царствует вовеки». Все же князья и воеводы, услышавши об этом, быстро устремились и упали у его ног, говоря: «Радуйся, князь наш, древний Ярослав, новый Александр, победитель врагов. Честь этой победы принадлежит тебе». Князь же великий едва сказал: «Скажите мне, как теперь». И сказал князь Владимир: «Милостью божиею и пречистой его матери, помощью и молитвами сродников наших, святых мучеников Бориса и Глеба, и молением русского святи теля Петра и пособника нашего и вооружителя игумена Сергия и тех всех святых молитвами враги наши побеждены, мы же спаслись».
Князь же великий, услышав то, поднялся и сказал: «Сей день сотворил господь, возрадуемся, люди, и возвеселимся!» И еще сказал: «В сей день господень веселитесь, люди! Велик ты, господи, и чудны дела твои. Вечером водворится плач, а утром радость!» И еще сказал: «Хвалю тебя, господи, боже мой, и почитаю имя твое святое, ибо не предал нас врагам нашим и не дал хвалиться тем, кто замыслил злое против меня. Суди их, господи, по делам их, я же, господи, уповаю на тебя». И привели к нему коня, и сел он на коня и выехал на великое, страшное и грозное побоище и увидел, что из его войска убито очень много, а поганых татар дважды вчетверо больше того убито. И обратился к Волынцу и сказал: «Воистину, Дмитрий, не лжива примета твоя, подобает тебе всегда быть воеводою».
И начал с братом своим и с уцелевшими князьями и воеводами ездить по побоищу, восклицая от боли сердца своего и слезами омываясь, и говорить: «Братья, русские сыны, князья и бояре, и воеводы, и дети боярские! Судил вам господь бог умереть такою смертью. Положили вы головы свои за святые церкви и за православное христианство». И недолго проехав, наехал на место, где вместе лежат убитые князья белозерские: так крепко они бились, что один за другого умер. Тут же поблизости лежит убитый Михайло Васильевич. И князь великий, став перед ними, перед любимыми воеводами, начал плакать и говорить: «Братья мои, князья, сыны русские, если имеете смелость, помолитесь богу о нас, ведь я знаю, что послушает вас бог, что вместе с вами у господа бога будем».
И потом приехал на иное место и нашел своего наперстника Михаила Андреевича Бренка, а поблизости от него лежит стойкий страж Семен Мелик: А поблизости от них убитый Тимофей Волуевич. И князь великий, остановившись перед их трупами, прослезился и сказал: «Братья мои возлюбленные, ради меня он убит. Какой раб может так господину служить, как вы: ради меня сами на смерть добровольно пошли. Воистину древнему Авису[642] подобны, который был в войске Дария Персидского, и этот так сделал». Лежал тут же и Мелик. И сказал великий князь: «Крепкий мой страж, твердо охраняем я твоею стражею». Пришел и на иное место, увидел Пересвета чернеца, а рядом с ним лежит поганый печенег, злой татарин, как гора. И тут поблизости лежит знаменитый богатырь Григорий Капустин. И князь великий обратился к ним и сказал: «Видите, братья, своего зачинателя, ибо этот Александр Пересвет, пособник наш, благословлен был игуменом Сергием и победил великого, сильного, злого татарина, от которого многие люди испили бы смертную чашу».
И отъехал на иное место и велел трубить в ратные трубы, созывать людей. Храбрые же витязи, достаточно испытав свое оружие на поганых половцах, со всех стран едут под трубные звуки. Идут весело, ликуя, песни поют, одни поют богородичные, другие мученические, иные же псалмы: это и есть христианское пение. Каждый воин едет, радуясь, на трубный звук. Когда же собрались все люди, князь великий стал посреди них, плача и радуясь, об убитых плачется, а о здоровых радуется. Говорил же он: «Братья мои, князья русские и бояре местные, и служилые люди всей земли. Вам подобает служить, а мне по достоинству вас хвалить. Когда же даст мне господь и я буду на своем столе, на великом княжении, в граде Москве, тогда стану вас по достоинству одаривать. Ныне же так сделаем: каждый пусть похоронит ближнего своего, да не будут отданы на пищу зверям тела христианские».