К ЛИТЕРАТУРНОЙ ИСТОРИИ СКАЗАНИЯ О МАМАЕВСКОМ ПОБОИЩЕ
Беличие битвы на Куликовском поле в 1380 г., осознание ее огромной роли и значения в историческом развитии Русской земли вызывали к этому событию неослабевающий интерес как в ближайшие годы после него, так и в последующие десятилетия. Ни одному историческому событию древней Руси не было посвящено такого количества литературных памятников, как Мамаеву побоищу. О Куликовской битве рассказывают Задонщина, Летописная повесть и Сказание о Мамаевом побоище.
Сказание о Мамаевом побоище дошло до нашего времени в очень большом количестве списков (в настоящее время известно 103 списка). Характерной их особенностью является наличие большого числа разночтений и вариантов в пределах одной и той же редакции. С. К. Шамбинаго[738] разбил все известные в его время списки Сказания (56) на четыре основные редакции. Вновь найденные списки не вносят существенных изменений в предложенную С. К. Шамбинаго классификацию редакций памятника. Мы можем лишь разбить редакции произведения на большее количество вариантов и выделить некоторые списки как явно поздние переработки Сказания[739].
С. К. Шамбинаго при классификации редакций Сказания исходил из предположения, что в основе этого произведения лежит Летописная повесть, развитая путем введения в нее новых эпизодов и дополнений. Поэтому первой редакцией, наиболее близкой к авторскому тексту памятника, он считал тот текст Сказания, где можно было обнаружить явное влияние Летописной повести. Таким текстом является текст Сказания, находящийся в Никоновской летописи.
Следующей по хронологии редакцией, названной им второй, он считал такую редакцию, в которой не столь подчеркнуто, как в первой, прославляется митрополит Киприан и где литовский князь, союзник Мамая, исторически правильно назван Ягайлом. Ту редакцию Сказания, которая по содержанию и текстуально была близка ко второй, но несколько отличалась от нее стилистически и тем, что литовский князь был назван в ней исторически неверно Ольгердом, С. К. Шамбинаго отнес к еще более позднему времени и обозначил ее третьей редакцией. Наконец, четвертой, самой поздней редакцией он назвал ту редакцию Сказания, в которой эпизоды, находящиеся во второй и третьей редакциях, дополнены подробностями и куда, кроме того, включены две большие повести: о посольстве от Дмитрия в Орду и о новгородцах.
Уже в рецензии А. Маркова, рассматривавшей исследование С. К. Шамбинаго[740], отмечалось, что приводимые исследователем текстологические сопоставления не подтверждают его гипотезу. Из них следует, считал А. Марков, что первая редакция более поздняя, чем вторая, и что, в сущности, первая редакция представляет собой компиляцию из второй редакции и Летописной повести.
Схему последовательности редакций и их хронологию, принятые С. К. Шамбинаго, подверг еще более подробной критике А. А. Шахматов, который пришел к заключению, что нужно говорить не о происхождении одной редакции из другой, а об их происхождении от одного общего источника. Шахматов считает неправильным и определение текста Сказания в Никоновской летописи как первой редакции. В данном случае мы имеем явную обработку текста Сказания на основе Летописной повести. А. А. Шахматов считает, что для определения старшинства второй редакции является недостаточным то, что литовский князь назван в ней Ягайлом. «Если мы примем во внимание, — пишет он, — что 2-я редакция обретается в летописных сводах и притом, как оказывается, входит в состав самой летописи, то эту черту (т. е. то, что литовский князь носит имя Ягайло. — Л. Д.) можно объяснить себе и естественною, необходимою поправкой со стороны редактора летописи, только что сообщившего под 6885 годом о смерти Ольгерда»[741].
Позже сам Шамбинаго, очевидно, под влиянием рецензии Шахматова, изменил схему последовательности редакций, назвав первой редакцией ту, которую в своей диссертации считал второй[742].
Таким образом, вопрос о генеалогическом соотношении редакций Сказания и их последовательности, а, следовательно, и о первоначальном виде памятника в настоящее время требует пересмотра.
Прежде Ъсего мы считаем более правильным дать иные наименования редакциям Сказания. Обозначение редакций цифрами нецелесообразно, так как оно заранее предопределяет хронологическую последовательность редакций и невольно заставляет считать, что вторая произошла из первой, третья из второй и т. д. Поэтому мы заменяем нумерную классификацию редакций такой классификацией, которая характеризует наиболее существенный, общий признак всех вариантов, входящих в эту редакцию.
Ту редакцию, которую С. К. Шамбинаго обозначил первой, мы назовем Киприановской, так как это название характеризует ее основную особенность, тот признак, который выделяет ее в отдельную редакцию, — тенденциозное прославление митрополита Киприана.
Редакцию, которая по классификации С. К. Шамбинаго называлась второй, мы обозначим Летописной редакцией, потому что текст ее входит в состав летописи.
Редакцию Сказания, которая по классификации С. К. Шамбинаго именовалась третьей, мы назовем Основной, так как она может быть положена в основу всех остальных редакций Сказания.
И, наконец, четвертую, по классификации С. К. Шамбинаго, редакцию Сказания мы назовем Распространенной, так как характерным признаком ее является включение новых подробностей в ряд эпизодов, присущих всем редакциям Сказания. К тому же в нее вставлены две большие самостоятельные повести, которых нет ни в одной из других редакций Сказания. Кроме четырех основных редакций памятника, должны быть отмечены поздние обработки Сказания: западнорусская обработка, редакция летописца Хворостинина, редакция переходная к редакции Синопсиса и редакция Синопсиса.
Каким же образом связаны между собой различные редакции Сказания и какая редакция может быть признана наиболее близкой к первоначальному авторскому тексту произведения?
Во всех редакциях Сказания, кроме Киприановской, митрополит Киприан впервые упоминается в рассказе о посещении его великим князем и князем серпуховским уже после того, как на Москву стали собираться созванные Дмитрием князья. В Киприановской же редакции говорится, что великий князь идет к митрополиту с известием о Мамае сразу же после того, как сам узнает о готовящемся походе татар. Вслед за этим эпизодом вставлен краткий рассказ об истории поставления Киприана на русскую митрополию и о Митяе.
Затем следует рассказ, где митрополит Киприан советует великому князю: «Испытай известно, аще тако есть, и собирай воинства, да не безвестно тя изыщут» (Узнай, и если действительно Мамай идет на Русь, то собирай войско, чтобы не напали на тебя врасплох).
Идейный смысл этих слов очень важен для понимания направленности Киприановской редакции: редактор подчеркивает, что великий князь начинает готовить военные силы для борьбы с Мамаем по совету митрополита.
Мысль о важности роли митрополита Киприана в событиях 1380 г. подчеркивается в Киприановской редакции в ряде эпизодов.
Это придает рассказу о Куликовской битве церковный характер: война с Мамаем — прежде всего война за православную церковь, за христианскую веру. Церковная направленность Киприановской редакции Сказания проявляется еще и в том, что в ней с особой силой подчеркивается роль митрополита Петра как покровителя Москвы и русских. Церковная, официально-религиозная направленность Киприановской редакции обнаруживается и в заглавии, где перечисляются все святые, которые помогли русским в битве с татарами на Куликовом поле.
Киприановская редакция дошла до нас в составе Никоновского летописного свода. Есть все основания предполагать, что она была составлена редактором Никоновской летописи. С. К. Шамбинаго показал, что ряд других рассказов Никоновской летописи, связанных с именем Киприана, отличается тем же стремлением возвеличить роль митрополита в государственной жизни страны. И это связано, по всей вероятности, не со стремлением прославить именно митрополита Киприана, а с тенденцией всей Никоновской летописи.
А. А. Шахматов писал по этому поводу: «Я отвечаю решительным утверждением, что подобное прославление памяти митрополита (Киприана. — Л. Д.) дело не современника, а книжника XVI века, воспитавшегося в известной, определенной литературной среде и применявшего выработанные в этой среде приемы к обработке различных литературных произведений. Составитель Никоновской летописи — типичный представитель этой литературной среды. Весь его труд изобилует примером благоговейного отношения к митрополитам и тенденциозной окраской событий в духе их прославления»[743].
В Летописной редакции Сказания, восходящей, как считал С. К. Шамбинаго, к Киприановской редакции, нет отрывков из Летописной повести, которые читаются в Киприановской редакции.
Шамбинаго объяснял это тем, что в Летописной редакции были выпущены все заимствования из Летописной повести, находящиеся в Киприановской редакции. Данное построение можно было бы еще в какой-то степени принять, если бы в Летописной редакции были выпущены только непосредственные текстуальные заимствования из Летописной повести, но мы не встречаем в ней и переработок Киприановской редакции, сделанных на материале Летописной повести.
Совершенно очевидно, что редактор Киприановской редакции, работая над текстом Сказания, пользовался при этом материалами Летописной повести, включая в свою редакцию отдельные отрывки из нее или перерабатывая на ее материале текст Сказания. Только этим и можно объяснить наличие в Киприановской редакции переработок текста Летописной повести и отсутствие их во всех остальных редакциях памятника. Так как Киприановская редакция Сказания предназначалась для летописи, совершенно естественно, что текст этой редакции подвергся переработке по Летописной повести. Время возникновения Киприановской редакции нужно относить к середине XVI в., поскольку составление основной части Никоновской летописи (до 1520 г. включительно) датируется 1539–1542 гг.