Повести о Куликовской битве — страница 75 из 90

Есть ряд очень веских данных, которые отодвигают время создания Сказания к началу XV в. Так, можно утверждать, что Сказание не могло быть написано позже 1456 г. В этом году произошел резкий разрыв дружественных и союзнических отношений между княжествами Московским и Серпуховским; этот год был последним годом существования княжества Серпуховского. После того, как московский князь заключил в заточение князя серпуховского, автор Сказания не мог бы так усиленно подчеркивать братскую любовь и дружбу между московским и серпуховским князьями.

Кроме того, в Сказании ни разу не назван митрополит Алексей среди святых, помогавших Дмитрию в его битве с Мамаем. Это указывает на то, что Сказание было написано до канонизации митрополита Алексея, т. е. до 1431 г., так как после этого года рядом с именем Петра автор обязательно назвал бы и митрополита Алексея.

Упоминание в Сказании имен гостей-сурожан, часть из которых восстанавливается по различным историческим документам как лица, действительно жившие в то время и которых несовременник событий знать не мог, также свидетельствует о том, что это произведение было написано вскоре после Куликовской битвы[746].

То, что в Сказании Ольгерд и митрополит Киприан представлены как участники событий 1380 г., не ошибка автора, а сознательное отступление от исторической действительности, и потому это не может свидетельствовать о позднем возникновении памятника. Введение в число действующих лиц повествования Ольгерда и Киприана не случайно. Это не эпизодические персонажи рассказа, они тесно связаны со всем его содержанием. Заменить из политических соображений имя действительного союзника Мамая Ягайла Ольгердом автор Сказания мог только при жизни Ягайла (ум. в 1434 г.). Вместе с тем, это могло быть сделано пока была свежа память об Ольгерде: в конце XIV— начале XV в.

В то же время включение в число участников событий 1380 г. митрополита Киприана едва ли могло иметь место до его смерти; при жизни Киприана говорить вопреки «исторической правде о том, что он находился в 1380 г. в Москве, было неудобно. Для Киприана это являлось бы напоминанием об одном из самых неприятных моментов в его деятельности на Руси, напоминанием о том, что во время столь важного для истории Москвы, Русской земли и русской церкви события, как Куликовская битва, он находился в Киеве, так как был изгнан из Москвы в 1378 г. великим князем.

Итак, изображение Ольгерда и Киприана лицами, принимающими участие в событиях 1380 г., свидетельствует о том, что Сказание не могло быть написано раньше 1406 г., года смерти Киприана, и позже 1434 г., года смерти Ягайла.

Сообщение о том, что икона Владимирской богоматери находилась перед Куликовской битвой в Москве, упоминание в памятнике снохи великой княгини, перечисление среди участников похода князей кемских, андомских, карголомских, Прозоровских и курбских — все это общепринято считать анахронизмами Сказания о Мамаевом побоище.

Однако тщательная проверка этих фактов убеждает нас в том, что это не анахронизмы, а отражение действительности в таких подробностях, которые могли быть известны только современнику. Икона Владимирской богоматери могла в 1380 г. временно находиться в Москве. Снохой великой княгини названа в Сказании жена князя серпуховского Владимира Андреевича, двоюродного брата Дмитрия Донского, которому Дмитрий по феодальным представлениям приходился «в отца место». Княжества Кемское, Андомское, Карголомское, Прозоровское и Курбское появились в составе княжеств Белозерского и Ярославского в конце XIV — начале XV в., и в том же XV в. они вообще прекратили свое существование. Таким образом, есть все основания приурочить возникновение Сказания к определенному времени, а именно к первой четверти XV в.[747]

После смерти Дмитрия Ивановича Донского в 1389 г. на московский великий княжеский стол сел его сын Василий Дмитриевич. Чем же характеризовалось время его княжения?

Во внутренней жизни страны Василий Дмитриевич продолжал политику своего отца: укрепление Московского княжества, увеличение территории за счет присоединения к Москве новых земель, заключение союзов с самостоятельными княжествами и подчинение их своему влиянию.

В 90-х годах XIV в. Орда была сильно ослаблена нашествием Тамерлана. Это вызвало изменение политики московского князя. Об отношении великого князя московского к Орде в этот период мы можем судить, исходя из текста грамоты Едигея, посланной им Василию Дмитриевичу после 1408 г. В ней он упрекает московского князя за его пренебрежительное отношение к ордынским послам, за то, что Василий Дмитриевич сам ни разу не бывал в Орде и братьев и детей своих не присылал с тех пор, как там сел на царство Темир-Кутлуй, наконец, за то, что Василий перестал давать «выход», т. е. дань.

В 1408 г. эмир Едигей, объединивший большую часть Орды, организовал военный поход на Москву. После Тохтамышева разорения 1382 г. нашествие Едигея было самым сильным и жестоким. Хотя ему не удалось взять Москву, но ее окрестности он начисто разорил. Были сижжены и разграблены Переяславль, Ростов, Дмитров, Серпухов, Верея, Нижний Новгород. С Москвы был взят «окуп» в размере 3000 рублей. Из высказываний летописца в эти годы можно сделать вывод, что нашествие Едигея и его успех объяснялись внутренними раздорами между русскими князьями, хитрой политикой Едигея, который сумел поссорить великого князя литовского Витовта и Василия Дмитриевича и, ослабив тем самым княжество Московское, нанести ему поражение. В известиях летописи о событиях 1408 г. проводится мысль о необходимости объединения вокруг Москвы для борьбы с внешним врагом.

С Литвой у русских княжеств, без сомнения, было гораздо больше общего, чем с Ордой: московский князь был тесно связан с литовскими князьями родственными отношениями (Василий Дмитриевич был женат на дочери великого князя литовского), в состав Литовского великого княжества входило большое количество княжеств и земель с коренным русским населением. Православная часть населения Литовского великого княжества подчинялась митрополиту., имевшему свою резиденцию в Москве. Особенно сильно обозначилась близость православного населения Литовского великого княжества к единоплеменному населению Северо-Восточной Руси после Кревской унии 1385 г., в результате которой в Белоруссии и на Украине упрочилось положение католической церкви и усилилось значение литовских и польских магнатов. Это вызвало усиленный переход русских князей, имевших владения в пограничных землях Литовского великого княжества на востоке, на сторону московских князей.

Но нельзя забывать и того, что литовские князья угрожали самостоятельности русских княжеств. Литва была так же враждебно настроена к Москве, как и Золотая Орда. Все это создавало двойственное отношение к Литовскому великому княжеству: с одной стороны, стремление к союзу с украинским и белорусским населением Литовского великого княжества, с другой — настороженное, враждебное отношение к Литве, как к старому врагу Русской земли.

Новым в политике Василия Дмитриевича, по сравнению с политикой его отца, было отношение к митрополиту Киприану. Время княжения Дмитрия после смерти митрополита Алексея характеризуется неурядицами на митрополичьем столе, что явилось в какой-то мере нарушением традиционного для московских князей прочного союза с митрополитом. Особенно тесный союз и взаимная помощь установились в свое время между митрополитом Петром и Иваном Калитой, что, без сомнения, способствовало усилению власти московского князя. Дмитрий же Иванович Донской находился во враждебных отношениях с митрополитом Киприаном. Василий Дмитриевич пытается возродить традиционные дружественные отношения — тесный союз и дружбу — между митрополитом и великим князем московским. Одним из первых мероприятий в начале его княжения явился вызов в Москву митрополита Киприана, находившегося в Киеве. В 1390 г. Киприан вернулся в Москву, где ему была устроена торжественная встреча. Во все время своего княжения Василий Дмитриевич стремился привлечь на свою сторону митрополита. В этом нужно видеть проявление тонкой и умной политики московского князя: митрополит Киприан был связан узами дружбы с литовскими князьями. При возрастании литовской опасности для западной окраины Руси московскому князю было выгодно иметь на своей стороне такого человека, как митрополит Киприан. Вопрос о роли митрополита. в государственной жизни того времени имел чрезвычайно важное значение. И это отразилось на Сказании о Мамаевом побоище.

После Едигеева нашествия в 1408 г. вопрос о взаимоотношениях с Ордой, о татарской опасности вновь остро встает в общественной и политической жизни Руси. Нашествие Едигея показало, что Орда еще сильна и опасность татарских набегов на Русь была реальной и страшной. Но пример Куликовской битвы свидетельствовал о том, что с этой опасностью можно успешно бороться, что Москва способна нанести сильное поражение Орде.

Именно в это время, когда ордынская опасность как бы была забыта, а потом со страшной неумолимостью вновь дала себя знать после грандиозного Едигеева нашествия, должен был появиться усиленный интерес к недавнему прошлому, когда московский князь, объединив вокруг Москвы остальные княжества Северо-Восточной Руси, нанес жестокое поражение татарам. Нашествие Едигея снова пробуждает мысль о необходимости единения русских князей для борьбы с внешним врагом, так как в победе Дмитрия Донского видели силу единения русских князей, русских земель во главе с Москвой, великим князем московским. Эта мысль отчетливо звучит в высказываниях летописца тех лет. Она же является и основной мыслью Сказания о Мамаевом побоище.

3

В соответствии с этой основной идеей памятника строится и вся его образная система. Это не только рассказ о битве с татарами, но своего рода панегирик великому князю московскому, приближающийся к агиографическим похвалам.

Для произведений древнерусской литературы особенно характерна публицистичность. Публицистическая заостренность Сказания о Мамаевом побоище определила выбор автором действующих лиц своего повествования, характер освещения тех или иных событий.