Геннадий хотел что-то сказать, но открылась дверь, и в рубку вошел Максимов вместе с командиром корабля и флагманскими специалистами.
Таланов вытянулся и подошел к Максимову:
— Товарищ командующий! Боевая часть один к походу готова. Командир БЧ капитан третьего ранга Таланов. — Он не мог скрыть волнения и запинался.
Максимов поздоровался с ним и с Кормушенко.
— У вас смонтирован новый комплекс. Ну как, довольны? — спросил Максимов.
— Так точно, довольны, — отчеканил Таланов.
— Идем, похвастайтесь.
Таланов с видом заботливого хозяина хотел забежать вперед. Перед ним неожиданно выросла широкая спина Максимова, который первым направился вниз. Таланову ничего другого не оставалось, как пропустить всех и, замыкая шествие, войти в пост последним. Максимов уже рассматривал пульт управления, и само собой получилось, что рядом с ним оказался командир электронавигационной группы лейтенант Кормушенко.
Максимов интересовался новой аппаратурой, приказал дать питание, то и дело наклонялся к приборам, сигнальным огням, спрашивал Кормушенко, что и как... Геннадий подробно объяснял и все время видел стоявшего поодаль обиженного, уязвленного командира боевой части и даже заметил, как тот кусает себе губы. Зато Максимов был в хорошем настроении, смеялся, шутил и, судя по всему, остался доволен и штурманским комплексом, и лейтенантом Кормушенко.
— В походе будет возможность все хорошенько проверить, а когда вернетесь, дайте в гидроотдел флота заключение, — наказал он и со всей свитой удалился.
Геннадий, хоть и не чувствовал за собой никакой вины, испытывал все же некоторую неловкость. Он подошел к насупившемуся, хмурому Таланову, хотел что-то сказать, но тот резко отвернулся и стал молча подниматься в рубку. Геннадий не отставал от него.
— Товарищ командир, вы, кажется, на меня обижены, — осторожно заговорил он первым.
— «Обижен» — не то слово, Геннадий Даниилович. Я удивлен! Просто удивлен! — Таланов старался себя сдержать, и только нервные движения рук, которыми он перекладывал карты, выдавали его душевное состояние. — Вы лишены элементарного такта. Есть офицеры старше вас, тоже могли бы дать объяснение — к примеру, командир корабля или командир боевой части. Если бы ваш друг пришел сюда — другое дело, а то ведь командир соединения. Впрочем, вы, наверно, и при министре бы не постеснялись, выскочили на первый план. Получилось: все дураки, один вы умный...
Геннадий покраснел:
— Что вы, товарищ капитан третьего ранга! Да у меня и в мыслях такого не было...
— Не знаю, было или не было, а факт остается фактом, — резко сказал Таланов и замолк, углубившись в изучение карты.
Геннадий долго не смел поднять голову.
* * *
...В поздний час по трансляции донесся всегда чуть хриповатый голос старпома:
— По местам стоять...
Несколько легких толчков. Винты пришли в действие, и грузная махина стала удаляться от пирса.
Впереди лютое Баренцево море, не знающее покоя, беспощадное к людям и кораблям. Сколько жизней поглотило оно, когда лодки этой же дорогой уходили навстречу врагу! Глухая ночь, шторм, свирепая волна с разбегу налетала на корабли, перекатывалась через рубку. Командир и сигнальщик привязывали себя к тумбе перископа, чтобы не оказаться за бортом, и часами стояли, мокрые, продрогшие, не выпуская из рук биноклей. И, как подобает впередсмотрящим, кошачьими глазами впивались в темноту и сквозь снежные заряды не упускали того, что на их языке просто называлось «целью»...
Бывало и так. Командир радировал: «Пришли на позицию. Ведем поиск». Затем в эфире наступало долгое мучительное молчание, оно длилось неделями и месяцами. А на берегу ждали, волновались. «Ну как?..» — спрашивали друг друга. И слышали один ответ: «Не отвечают». Понимали, что все кончено, а все-таки не хотели верить, всякое придумывали, лишь бы не потерять надежду увидеть своих друзей в добром здравии.
Так со славой жили рыцари морских глубин, честно воевали и погибали, не думая о смерти.
* * *
...Походная жизнь катилась по-обычному размеренно и вместе с тем напряженно от вахты до вахты, с короткими промежутками, во время которых надо поесть, отдохнуть, с кем-то повидаться, что-то выяснить.
Геннадий смотрел на путевую карту: светящийся зайчик автопрокладчика будто проползал узким извилистым проливом в направлении открытого моря.
Только что прошли траверз выходного маяка.
Таланов был неразговорчив, сидел на разножке, наблюдая за Геннадием. Оно понятно — первая вахта! Как бы лейтенант не допустил ошибки. А он посмотрит на шкалу курсов, на автопрокладчик, на указатель скорости, подумает, сделает запись. На первый взгляд, все просто, а если разобраться — расчеты, расчеты, расчеты, напряженная работа мысли. Правда, на него работает сейчас весь штурманский комплекс, сообщает данные о месте корабля. Но какие бы точные ни были машины, приборы, а без живой души не обойтись, и, вероятно, она всегда будет умнее самой совершенной тех пики.
Вышли в открытое море, легли на курс, и Таланов счел за благо отдохнуть.
Едва за ним закрылась дверь, как тут же показалось широкое добродушно-улыбчивое лицо мичмана Пчелки.
— С вахты сменився, — сообщил он, — и хочу побачить, где мы идем.
Наклонившись к карте, он щурился, усталые глаза казались совсем крохотными и утопали в веках.
— Дюже быстро, — произнес он с удовлетворением и, подняв голову, уставился на Геннадия: — Що это вы у нас худеете?
— Перед походом было много работы, а кроме того — неприятности с начальством.
— А що случилось? — участливо спросил он.
— Да вот...
И Геннадий поведал о своем разговоре с капитаном третьего ранга Талановым, доставившем ему столько огорчений...
Пчелка слушал не перебивая, только хмурился, и на лбу его веером расходились морщины.
— Пустяки, товарищ лейтенант. Ей-богу, пустяки... У всех людей есть какие-нибудь причуды. Посердится-посердится и забудет. Он у нас не злой чиловик...
— Причуды причудами, но зачем изображать меня выскочкой и подхалимом?
— Ему так показалось, товарищ лейтенант. Вси люди, вси ошибаются, а вы докажите, що вин не прав. Ничого. Обойдется. Все буде гарно...
Он крепко, по-дружески сжал руку Геннадия и удалился.
И буквально через две-три минуты после ухода мичмана вернулся Таланов. Не мог он за полчаса выспаться, между тем вид у него был свежий, отдохнувший, даже, кажется, помолодел малость.
— Попил чайку, — сообщил он таким тоном, будто между ними ничего не было, — и усталость как рукой сняло. Советую и вам, Геннадий Даниилович. Вы себе не представляете, какое чудо крепкий чай, да еще с кислинкой экстракта...
Неожиданная перемена удивила и отчасти обрадовала Геннадия: то хмурился и сидел индюком, а тут опять душа человек. Что сие означает?
— Я видел, секретарь к вам зарулил, — как бы невзначай заметил Таланов.
— Да, интересовался, где идем, посмотрел на карту и ушел.
— Вы бы ему напомнили: вахта — святая святых, нельзя людей от дела отрывать.
— Я не отрывался, мы с ним говорили всего две-три минуты...
— Ну ладно, это я так, между прочим. — Таланов перевел свой взгляд на карту и воскликнул: — Ого, здорово, уже прошли!
— Так точно, полный ход дали. Теперь легли на курс ноль, — доложил Геннадий и направился в гиропост.
Через сорок минут была смена вахты, и Геннадий! сделав доклад командиру, получил разрешение на отдых.
— Не забудьте выпить чайку, — дружеским тоном наказывал Таланов, и Геннадия вдруг охватила досада! он сердился на себя, сознавая, что действительно позволил себе бестактность, плохо подумал о Таланове. А он, оказывается, прямой человек, высказал все, что накипело, и опять такой же.
На пути встретился командир корабля и недовольно глянул на Геннадия:
— Что вы тут расхаживаете?
— Реактор хочу посмотреть, товарищ командир.
— Делать вам нечего. Поспали бы лучше, а то, станется с вас, прогуляете время, а на вахте носом клевать придется...
— Не беспокойтесь, товарищ командир, — проговорил Геннадий и пошел дальше. Ему действительно хотелось увидеть реактор. Не на якоре — в мертвом виде, а на ходу, во время движения корабля. Открыв тяжелую массивную дверь, он очутился в коридорчике и встретил знакомого энергетика.
— Привет, товарищ лейтенант, — улыбнулся тот. — Чем обязаны вашему приходу?
— Просто хочется посмотреть.
— Не боитесь?
— Чего же бояться. Служим-то вместе, на одном корабле. Только разве что нас отделяют переборки...
— Не обижайтесь. Был тут у нас один чудак. Мчался мимо реактора полным ходом. А мы крутимся вокруг него целыми днями, и ничего не случается...
Геннадий посмотрел на его круглое лицо с завидным румянцем и подумал: такую цветущую физиономию не грешно поместить на обложке журнала «Здоровье».
Энергетик взял Геннадия за плечо:
— Идемте! Ничего сверхъестественного вы не увидите. Но все же...
Они вошли в отсек, большую часть которого занимал пульт управления атомной энергетической установкой. В самом деле, на первый взгляд ничего особенного, как везде — офицеры за пультом, а перед ними циферблаты, шкалы, кнопки. Но за всем этим будничным, привычным — сложный мир ядерной физики, высшей математики, электроники...
— Прошу сюда!
Энергетик подвел Геннадия к толстому смотровому стеклу, через которое опять-таки ничего особенного нельзя было увидеть. Стенки котла — и все.
— Смотрите, все это и есть реактор. Увы, процесс распада ядра увидеть невозможно. Поверьте на слово: какие-то ничтожные граммы ядерного горючего унесут нашу махину хоть на край света...
Об этом было сказано просто, без желания удивить штурмана.