В самые тяжкие дни Анна была рядом. А сегодня она в неизвестности, и он ничем не может ей помочь. Эта мысль последнее время не выходила из головы, заставляя страдать, мучиться.
Он опять подумал о Зайцеве. Практицизм! Неужели это и есть девиз нашего века? И дружба, и любовь — все должно быть подчинено каким-то выгодам? Может быть, за три года он отстал от жизни или люди стали другими? Во всяком случае, мысли, услышанные им от Зайцева, не укладываются в сознании. Так мыслить — значит опошлять самое прекрасное, что есть у людей. Нет, с этим согласиться нельзя, оно противно его натуре, никогда он подобным образом не рассуждал. Да разве мог он с практической точки зрения рассматривать свои отношения с Анной? Разве можно забыть ее, поскольку она где-то в оккупации? И неизвестно, жива ли... И связать свою жизнь с другой женщиной?! Нет, ни в коем случае! Разлука любовь бережет.
Спускаясь по лестнице, Максимов поймал себя на мысли, что считает ступеньки. Вот уж действительно подходящее занятие! Он вышел на улицу. В этот полуденный час чуть-чуть, на короткое время, пробивался рассвет, чтобы снова уступить место томительной полярной ночи. Сейчас Максимов вернется и прикажет командирам кораблей явиться на инструктаж. И опять встреча с Зайцевым. Было бы счастьем никогда с ним не видеться!. Но что поделаешь...
3
Максимова разбудил телефонный звонок. Он снял трубку и услышал голос начальника штаба охраны-водного района.
— Почиваете? Рассказывали мне о вашей вчерашней дуэли с Зайцевым. Молодец, поставил его на место.
«Уже знает! Что значит большая деревня. Вечером чихнешь — наутро все известно».
— Да, поцапались малость, — сухо ответил Максимов. — Чем обязан вашему звонку?
— Штаб флота назначил вам двухчасовую готовность, Прошу прибыть ко мне за заданием.
— Когда прикажете?
— Сейчас.
Начштаба, должно быть, понял, что Максимову не хотелось говорить о вчерашней перепалке, и при встрече в своем служебном кабинете больше к этой теме не возвращался. Он откинул белую шелковую занавеску, закрывавшую карту. Острие коротенькой деревянной указки заскользило по синеве карты, остановилось в проливе между двумя островами. Начштаба, по привычке приглаживая редкие волосы вокруг плеши, подробно и неторопливо объяснил правительственное задание: провести суда с зимовщиками и их семьями, возвращающимися из Арктики на Большую землю.
— Сколько судов?
— Два крупных транспорта.
— А вы думаете, три тральщика обеспечат их конвоирование?
Начштаба развел руками:
— Что поделаешь?! Остальные корабли на другое дело нужны. Вот боевой приказ. Действуйте! Учтите, немецкие подводные лодки зачастили в Арктику. С мыса Желания доносят: там дважды наблюдали перископы. Одна лодка чуть-чуть не потопила транспорт. Хорошо, немцы промазали, а то бы пяти тысяч тонн продовольствия как не бывало... По-честному скажу, меня не только лодки беспокоят. Ведь там немецкий рейдер бродяжничает, зимовщиков обстреливал. Так что вы будьте готовы, Держите связь с нами и авиацией...
* * *
После обеда в кают-компании флагмана собрались командиры кораблей, командиры боевых частей, политработники. Максимов присел к столу и не торопясь раскурил папиросу. Зорким взглядом встречал он появление каждого нового человека. Зайцев вошел вместе с инженером-механиком — добродушным усатым толстяком, казавшимся намного старше своих лет. На Зайцеве было то же щегольское плащ-пальто и на высокой фуражке — целлофановый чехол.
«Если я все время буду думать о нем, грош мне цена. Отныне Зайцев для меня как все! Дело, прежде всего дело!»
Зайцев четко приложил руку к козырьку:
— Разрешите присутствовать?
Максимов кивнул.
Служебное заседание началось с того, что Максимов огласил приказ командующего флотом, потом развернул карту с проложенным на ней курсом кораблей. Длинная изломанная линия тянулась от острова Кильдин через все Баренцево море. Путь предстоял далекий и опасный. Надо быть готовыми ко всему.
Потом Максимов достал кальку походного ордера, объяснил порядок построения, встречи с судами и конвоирования их в Архангельск. Когда он закончил, Зайцев заметил:
— На кораблях некомплект личного состава. Максимов повернул к нему голову:
— Какие корабли вы имеете в виду?
— Да у меня, например...
— Доложите, кого вам не хватает.
— Командир отделения сигнальщиков в госпитале.
— Хорошо. На время похода к вам будет прикомандирован командир отделения сигнальщиков с флагманского корабля старшина первой статьи Шувалов.
Офицеры с удивлением переглянулись. Они не понимали, чего ради комдив пошел на такую жертву, отпускает своего сигнальщика, которого по одному почерку, быстроте и четкости передачи семафора узнавали на всех кораблях. Таких виртуозов днем с огнем не сыщешь. Трудно без него придется Максимову...
И впрямь, сколько всего в жизни связано с Шуваловым! Максимов помнил стриженного наголо салажонка, которого мать просила «держать построже, спуску не давать», а он, этот самый салажонок, воспользовался добрым к нему отношением и такое устроил... Но как раз этот случай их сперва разъединил, а потом сблизил, и Максимов стал для него не только начальником, командиром, но чем-то гораздо больше — духовным отцом, он сумел привить ему интерес к книге, наукам, воинской специальности. И странное дело: чем больше Максимову приходилось возиться с Василием, тем больше тот привязывался к нему. Максимов считал себя неважным воспитателем, и если Шувалов стал хорошим сигнальщиком и честным парнем, то это не заслуга Максимова, а просто так сложились их отношения.
Война их разлучила. Максимов изредка вспоминал о Шувалове, но не имел понятия, где он и что с ним. Что он мог погибнуть — об этом Максимов старался меньше всего думать, ведь парень был молодой, крепкий, даже невозможно было представить, что его уже нет на свете. Все больше будни вытесняли мысли о прошлом, воспоминания, весь облик людей, с которыми когда-то вместе пришлось служить. Война становилась единственным смыслом жизни, с ней были связаны самые сильные переживания. Все остальное, что происходило до войны, казалось не настоящим, не главным. Милое, приятное, но не главное в жизни.
Вот почему встреча с Шуваловым на Северном флоте явилась для Максимова полной неожиданностью. В тот день он поздно вечером возвращался на корабль. Едва вступил на палубу, как перед ним появилась фигура в коротком полушубке, ушанке, надвинутой так низко на глаза, что и лица-то было не разобрать. Парень вплотную подошел к Максимову и спросил тихо:
— Не узнаете, товарищ командир?
Он сорвал с головы ушанку, и тогда Максимов узнал. По глазам узнал. Потому что все остальное было незнакомое: темные волосы, гладко выбритые, до синевы, скулы, взрослое, возмужавшее лицо. Сейчас оно смеялось, и глаза, темные, смешливые, смотрели ласково.
— Шувалов?
— Так точно!
Максимов не сдержался, обхватил его за плечи и повел в каюту.
— Не чаял я, товарищ командир, когда-нибудь свидеться. А вместе с тем не терял надежды...
— Откуда ты, Василий? Когда прибыл? Как дела вообще? Мать здорова? Рассказывай все как есть...
Максимов был слишком взволнован этой встречей. И так же, перемежая свою речь восклицаниями, отвечал ему Шувалов:
— С Балтики я. Из Таллина отступали, тонул, чуть богу душу не отдал. За мину схватился, верите ли, товарищ командир. Всю ночь на ней продержался. Она меня и спасла. А мамаша погибла. Нету. А вы-то как?
— Да я, вот видишь... Живу, воюю... Что ж, служить вместе будем? Хотя ты уже старшина, у меня и должности для тебя подходящей нету.
— Товарищ командир, не в должности дело, я хоть в матросы обратно, только бы с вами...
— Ладно. Найдем что-нибудь подходящее.
Так снова начали служить вместе Максимов и Шувалов. И если бы не Зайцев — молодой, неопытный командир корабля, — Максимов никогда не согласился бы остаться в этом походе без Шувалова.
* * *
ТЩ-205 стоял рядом с флагманским кораблем, и потому Максимов начал осмотр кораблей с него. У трапа никого не оказалось. По дороге к каюте командира откуда-то вынырнул дежурный и скомандовал: «Смирно!»
— Где командир корабля? — спросил Максимов.
— Отдыхает.
Максимов взглянул на часы и покачал головой.
В сопровождении вахтенного офицера Максимов пошел дальше и увидел прислонившегося к переборке Шувалова.
— Вы кого-то ждете?
— Командира.
— Давно ждете?
— Час двадцать минут.
— Сейчас командир вас примет. Максимов постучал в дверь.
— Кто там? — откликнулся сонный голос.
Зайцев открыл дверь и юркнул за бархатную занавеску.
— Богато живете, товарищ капитан третьего ранга, Слишком долго почиваете.
Из-за занавески послышался виноватый голос:
— На то и существует адмиральский час.
— Час, а не два...
Вахтенный получил разрешение выйти, и Максимов с Зайцевым остались наедине.
— У вас какие-то странные порядки: старшина сигналыциков должен часами ждать приема.
— Ничего страшного, на то он и старшина,
— Нет, такого не должно быть. У нас здесь с уважением относятся к людям. К людям, а не к званиям, — подчеркнул Максимов.
Зайцев повел глазами по сторонам и ничего не ответил. ...После ухода Максимова Зайцев наконец вызвал к себе Шувалова.
— Значит, прибыли для дальнейшего прохождения службы?
— Никак нет, на один поход, товарищ капитан третьего ранга, — отчеканил Шувалов. И подумал: «Должно быть, комдиву трудно служить с таким человеком, как Зайцев».
— На один или на два, это мы еще посмотрим, — с раздражением сказал Зайцев. Затем, помедлив, он вызвал помощника, приказал разместить Шувалова в кубрике и обеспечить всем необходимым.