4
Короткие прерывистые звонки колоколов громкого боя разнеслись по кораблю.
Максимов следил за часами. Время сниматься с якоря. Надел чесанки, кожаное пальто на меху, шапку-ушанку и вышел на мостик. Было свежо и ветрено. Кругом царила привычная деловая суета: с носа доносился голос боцмана, покрикивавшего на матросов.
— Шесть баллов, товарищ капитан второго ранга, — доложил, выйдя из рубки, командир корабля капитан-лейтенант Проскуров.
— Потреплет малость, Виктор Васильевич, только и всего, — весело откликнулся Максимов.
Из темноты сквозь свист ветра снова послышался громкий и ясный голос Проскурова:
— Получено «добро» на выход.
— Передайте на корабли приказание — выходить согласно тактическим номерам, — сказал Максимов и подумал о том, какая нужна предельная точность маневрирования, когда выползаешь из Екатерининской гавани через пролив, зажатый сопками, особенно ночью или в туман. Малейшая ошибка в маневре — и корабль врежется в скалистый берег. Выход в море всегда доставлял Максимову немало беспокойства.
На сигнальном мостике флагмана замигал огонек затемненного ратьера: это передавалось приказание Максимова на остальные корабли дивизиона.
Скоро гул машин усилился, раздались свистки, команда: «Отдать швартовы!» — и, как эхо, донеслось: «Есть отдать швартовы!» Вода забилась о борт корабля, тральщик отвалил от пирса и лег на курс к выходным воротам. Ветер с яростью налетел на высокое ограждение ходового мостика, бессильно бился, обтекал его и завывал в такелаже.
Показались синеватые огоньки в воротах боносетевых заграждений. Буксир оттянул воротя, они раздвинулись в обе стороны. И снова огоньки выровнялись в одну гирлянду.
— Право руля! Так держать! — скомандовал Проскуров, напряженно глядя в темноту, стараясь увидеть огонь белого поворотного буя впереди, по носу корабля.
И тут случилось то, что часто бывает на Севере в любое время года: налетел густой снежный заряд. Максимов и Проскуров поминутно протирали глаза, но все равно ничего не видели, кроме мелькавших в непрерывном потоке снежинок, залепивших лица и меховые воротники кожанок.
— Радиолокационные станции включены? — спросил Максимов.
— Так точно!
Максимов смотрел вперед, выискивая глазами злополучный огонек. Он перешел на левое крыло мостика, где светился маленький экран репитера радиолокации. На нем вырисовывались штриховая полоса — береговая линия Кольского залива, и отдельные черточки — буи на пути кораблей, и такие же маленькие точки, находящиеся в непрерывном движении, — сами корабли.
— Виктор Васильевич! Кажется, сейчас поворот, — тихо сказал Максимов. Он на память знал весь этот путь.
— Так точно! — отозвался Проскуров и через минуту скомандовал: — Право руля! Курс девяносто пять...
Корабль поворачивал в Кильдинскую салму. Снежный заряд остался за кормой, а кругом чернела ночь, и чувствовалось, как низко висели облака. Впереди, на отвесном скалистом берегу, вовремя вспыхнул маяк Кильдин-вест.
Осталось обогнуть мысок, и корабли выйдут из пролива. Ветер заметно крепчал. Длинная океанская волна, как бы набирая силу, медленно подкатила к кораблю и со всего разбега ударила в левую скулу: вода взметнулась и залила ходовой мостик.
Максимов отряхнулся:
— Хорош душ! Да не в такую погоду!
— Зайдите, товарищ комдив, в штурманскую рубку, — предложил Проскуров, — погрейтесь и обсохните.
— А что я оттуда увижу? — бросил Максимов, оглянувшись назад на затемненные огни кораблей. И, судя по тому, как взмывали эти огни вверх и падали вниз, он понял, что действительно на море свежеет.
Теперь уже больше нечего было ждать на пути светящихся вешек или проблесков маяка. Родная земля осталась позади, а впереди сотни миль в сердитом море, под порывами ветра, вниз и вверх, с волны на волну.
— Товарищ комдив, приняли сводку Совинформбюро — доложил радист.
— Ну, ну... — оживился Максимов.
— Наши взяли Мелитополь!
— Молодцы, крепко рванули! Значит, скоро в сводках появится Николаевское направление?
— Появится! Обязательно появится! Наша берет! — с удовольствием подтвердил Проскуров. — А помните октябрь сорок первого под Мурманском? С ножами за поясом и гранатами на ремне! Не думал я тогда, что на корабль вернусь...
— А я не думал живым остаться. Вот видите, как все хорошо складывается!
— Да, хорошо, — сказал Проскуров и, мечтая, добавил: — Война кончится. Надюша вернется в медицинский институт, ведь ей два курса осталось. И будет у нас сынишка, такой белобрысый мальчуган, похожий на Найденыша.
— А что, если дочь?
— Нет, сын, обязательно сын! Надюша тоже так хочет, а раз мы оба хотим...
— Значит, так и будет.
Ветер гнал тяжелую волну. С медленным и тягучим шипением она подкрадывалась к кораблю, набрасывалась на него со свистом и грохотом и уносилась дальше. Тральщик скрипел, но не сдавался.
Максимов с облегчением подумал: «Украину освобождают. Значит, скоро можно будет что-нибудь узнать об Анне и ребенке. Только бы они уцелели!»
5
Еще в детстве была у Шувалова привычка схватить горбушку хлеба, пару кусков сахару и бежать на улицу к ребятам играть в бабки или в лапту. Жевать на ходу куда вкуснее.
Сейчас тоже было не до завтрака: ему принесли два бутерброда с маслом, несколько кусков сахару, и он жевал прямо на мостике, время от времени поглядывая в бинокль.
Прошла ночь. Еще день. Корабли уже находились далеко.
Все то же серое пустынное море катило пенистые водяные горы, на них, кряхтя, взбирались корабли, переваливаясь с одного вала на другой и зарываясь в пене...
Полчаса назад от капитана второго ранга Максимова был семафор: «Встреча с транспортами в 14.00». Между тем время вышло, а никаких транспортов нет и в помине. С ходового мостика донеслись иронические слова Трофимова, с удовольствием водившего пальцами по своим чапаевским усам:
— У них всегда так: планируют одно, получается другое. А еще нас, грешных, в плохой организации упрекают.
Шувалов косо посмотрел на Трофимова, поняв, в чей огород брошен камень, но ничего не сказал, тем более что заметил ухмылку Зайцева.
— Ничего не попишешь, — процедил Зайцев. — Они начальство. Им все можно...
Не один Шувалов — все замечали, что между командиром и помощником с первого дня установились добрые отношения. Никому и в голову не могло прийти, что эти контакты возникли не вчера, а имеют свою давнюю историю. Во всяком случае, все считали это хорошим признаком, и когда секретаря парторганизации Анисимова спрашивали в политуправлении флота: «Как твой новый командир? Как Трофимов?» — он отвечал с удовлетворением: «Ничего, сработались...»
Внимание Шувалова привлекали проблески ратьера, замелькавшие на флагманском корабле.
— Что там пишут? — спросил Зайцев, подойдя к крылу мостика и перевесившись через ограждение.
— Комдив приказывает приготовиться к повороту на девяносто градусов.
— Ну вот тебе, еще поворот! Может, теперь домой пойдем? — бросил Зайцев, искоса посмотрев на Шувалова; ему доставляло удовольствие подначивать комдива в присутствии его любимца.
Транспорты опаздывали, и оставалось одно: маневрировать в этом районе до тех пор, пока не произойдет встреча. После очередного поворота Шувалов заметил в сгущавшейся дымке неясный силуэт и доложил на ходовой мостик.
За первым транспортом из мглы показался другой, потом — два катерных тральщика, сопровождавшие их.
— Наконец-то ползут, — пронеслось среди матросов, которым тоже изрядно надоело бесполезно «утюжить» воду.
Широкие, пузатые транспорты выползали из сумеречной пелены, висевшей над морем.
Шувалов оторвался от бинокля и обратился к стоявшему рядом напарнику:
— Слышь ты, салага! Думаешь, мы болтались по вине нашего комдива?
— Не знаю.
— Смотри, как они чапают. Это же надо иметь терпение. Вот и рассчитай рандеву с ними.
На фоне темнеющей дали и пенящихся гребней все яснее выступали контуры приближающихся судов с их высокими, отвесными бортами, мачтами, надстройками и трубами, из которых валил клочковатый дым, повисавший в небе, подобно небрежным мазкам художника.
Тральщики шли навстречу транспортам, с флагмана уже передавали ратьером: «Будем конвоировать вас до места назначения. Все распоряжения получать от меня».
Наступило самое ответственное время, это чувствовал Зайцев и приказал сигнальщикам усилить наблюдение. Сам он устроился на левом крыле мостика и сосредоточенно смотрел вперед.
Корабли сближались. На переднем транспорте различались крохотные фигуры людей, скопившихся на палубе. Они приветливо махали руками. Можно понять их радость: застрять в начале войны где-то у черта на куличках, месяцами мечтать о доме и вот наконец-то при виде боевых кораблей ощутить счастье близкого возвращения на Большую землю.
На флагманском корабле замигал ратьер — передавалось приказание комдива: «Кораблям занять места согласно ордеру № 1».
Тральщику Зайцева, чтобы оказаться слева концевым, прежде требовалось произвести сложное маневрирование.
— Лево руля, курс сорок пять! Рулевой тотчас ответил:
— Начали поворот.
Через две минуты он доложил:
— На румбе сорок пять!
Зайцев впервые видел такую картину построения конвоя и неотрывно следил за тем, как флагман отделился от остальных кораблей и скоро занял место в голове колонны.
Два маленьких катерных тральщика, сопровождавшие транспорты до точки рандеву, повернули обратно и скрылись, возвращаясь в базу.
Тщеславие мучило Трофимова, подтачивало его когда-то деятельную натуру. Он отлично видел все просчеты Зайцева на первых шагах командования кораблем, потому что сам был неглупым, знающим офицером и к тому же обладал боевым опытом. Он мог бы стать правой рукой командира, но не захотел. «Никто еще не въезжал в рай на моей шее — не тот случай». Если к нему Максимов относился равнодушно, то к Зайцеву, это от Трофимова не ускользнуло, — откровенно неприязненно, значит, при случае постарается отомстить, и тогда... Он решил быть тенью и эхом Зайцева. И не бол