Семидесятые — восьмидесятые годы в истории Испании были годами сравнительно интенсивного развития капитализма. Предав революцию, буржуазия пошла на компромисс и вступила в союз с помещиками и аристократической военщиной. В парламенте, разыгрывая комедию буржуазной «демократии», правительства консерваторов-помещиков и либеральных буржуа сменяли друг друга, не внося никаких улучшений в жизнь трудового народа. По-прежнему нестерпим был гнет феодально-клерикальной реакции, но к этому прибавился еще и гнет капиталистический. Возникали новые классовые конфликты, и новые общественные силы выходили на историческую сцену. Подъем рабочего движения, первые рабочие стачки, организация социалистической партии были предвестьем ожесточенных классовых битв.
Чуткий и зоркий художник-демократ, Бенито Перес Гальдос не мог не заметить и не отразить в своем творчестве новых господ жизни — буржуа и новый отряд обездоленных — рабочих. С восьмидесятых годов в творчестве Гальдоса все более значительное место занимает антибуржуазная тема. Эта тема стала одной из центральных в цикле «Современных романов», включающем в себя около двадцати пяти произведений, которые создавались между 1881 и 1915 годами.
Замысел этого цикла в какой-то мере напоминает замысел «Национальных эпизодов». И здесь писатель создает широкое эпическое полотно, стремясь запечатлеть все стороны жизни испанского общества. Несомненно, что замысел этот складывался под влиянием примера Бальзака, создателя «Человеческой комедии», чьими произведениями писатель зачитывался и восхищался с юношеских лет. Взятый в целом цикл дает как бы анатомический разрез современного Гальдосу общества, показывая различные его слои и вскрывая в будничных, повседневных фактах острые драматические коллизии. Именно стремлением показать современное общество как нечто целое, где люди оказываются связанными друг с другом не только личными, но и общественными узами, и было продиктовано то, что многие персонажи «Современных романов», подобно героям «Человеческой комедии», переходят из произведения в произведение, в одних оставаясь второстепенными персонажами, в других выдвигаясь на первый план.
Многие зарубежные исследователи характеризуют творчество Гальдоса начала восьмидесятых годов как «натуралистический период». Однако это положение, на наш взгляд, нуждается в существенных оговорках. Действительно, на некоторые романы этого времени, такие, как «Обездоленная» (1881), «Мука» (1884), «Запретное» (1884–1885) и др., эстетика натурализма Золя оказала безусловное влияние. Это сказалось и в преувеличенном внимании Гальдоса ко всякого рода болезненным, патологическим отклонениям от нормы, и в следовании теории наследственности, и в желании законами биологической борьбы объяснить развитие общества, и в подчеркнутой «объективности? повествования. Но все же влияние Золя на Гальдоса имело и другую, гораздо более существенную сторону. Подобно Золя, Гальдос в эти годы обращается к изображению жизни социальных низов города, рисуя ужасающую нищету и страдания, на которые обрекает простого человека капитализм. Едва ли не первым в испанской литературе Гальдос изобразил в своих романах также и фабричных рабочих, хотя и не понял исторического значения этой социальной силы и не вышел за пределы филантропического сочувствия их бедственному положению. Подобно Золя, Гальдос своими произведениями, развивая традиции критического реализма, бросал новой, капиталистической Испании не менее грозные и убийственные обвинения, чем Испании феодальной в романах предшествующего периода.
Позднее, во второй половине восьмидесятых годов, не без благотворного влияния русской литературы, в особенности Тургенева и Льва Толстого, Гальдос избавляется от элементов натуралистической поэтики, сохранив и углубив критическое отношение к буржуазному обществу. Очень ярко это обнаруживается в повестях о ростовщике Торквемаде, представляющих собой одно из наиболее примечательных явлений в серии «Современных романов».
Первая в этом цикле повесть «Торквемада на костре» была завершена писателем в феврале 1889 года. Однако задолго до этого зловещая фигура Торквемады несколько раз появлялась на страницах других его произведений.
Франсиско Торквемада вышел из низов. В молодости он был алебардщиком. В 1851 году, женившись на донье Сильвии, он унаследовал от нее небольшой капитал в двенадцать тысяч реалов и тотчас же пустил его в оборот, ссужая под огромный процент запутавшимся в долгах студентам. В этой роли Торквемада появляется впервые в романе «Доктор Сентено» (1883). Здесь этот «жестокий и холодный человек» завлекает в свои сети талантливого поэта-неудачника Алехандро Микиса. К услугам Торквемады прибегает также и госпожа Росалиа Брингас, героиня одноименного романа (1884), в своей безудержной жажде нарядов и «светской жизни» всегда нуждающаяся в деньгах. К этому времени, то есть к весне 1868 года, Торквемада уже обладал обширной клиентурой, но по-прежнему жил в грязной и мрачной конуре. В эти «годы своего ученичества», как иронически замечает Гальдос, «Торквемада, прикидываясь бедняком, ходил неумытый, в отрепьях, то и дело скреб грязными руками подмышки и икры, точно его заедали вши…» Словом, в те дальние времена Торквемада, которого клиенты прозвали «Гобсеком» и «Душегубом», был как две капли воды похож на классический тип ростовщика, запечатленный в произведениях Бальзака. Но «в наше беспокойное время никто не властен, сохранить неизменным свой облик, а потому «Душегуб» и проделал, сам того не замечая, путь от ростовщичества метафизического до позитивного», — замечает Гальдос.
В том же 1868 году, сразу после начала «Преславной революции», Торквемада купил два дома в Мадриде. Реставрация удвоила его капитал, и все последующие изменения в политической жизни Страны лишь помогали ростовщику накапливать богатства
После смерти доньи Сильвии, когда бразды правления в доме Торквемады перешли к дочери Руфине, метаморфоза была завершена, и мало-помалу Торквемада стал замечать в себе особые признаки общественной значимости, ощутив, что он в полной мере стал «собственником и рантье». «В характере Торквемады было нечто устойчивое, не поддающееся воздействиям века: он не менял своей манеры говорить, и основные понятия и приемы его ремесла также оставались неизменными». Таким мы и видим Торквемаду на страницах повести, когда пять лет спустя после смерти доньи Сильвии над головой скряги разразилась новая беда.
Гальдос не случайно дал своему герою фамилию Торквемады. Эта фамилия уже давно приобрела печальную известность у испанцев, напоминая им о доминиканском монахе XV века Томасе Торквемаде, «Великом инквизиторе», отправившем на костер свыше восьми тысяч «еретиков». Франсиско Торквемада — это «Великий инквизитор» современности, как бы говорит Гальдос. Никто не назовет числа его жертв, ибо в отличие от своего однофамильца он не прибегает ни к пышным судилищам, ни к эффектным сожжениям на костре тех, кто попадает в его лапы, но он столь же жесток и беспощаден.
Название повести «Торквемада на костре» аллегорически раскрывает замысел писателя: в жизни ростовщика он избирает такой момент, когда палач вдруг становится жертвой, когда на его долю выпадают страдания, слезы и горечь утраты, которые он столь равнодушно наблюдал у своих несчастных клиентов. Все действие повести концентрируется вокруг истории внезапной болезни и смерти необычайно одаренного сына Торквемады, маленького Валентина. Ростовщик горячо любит своего сына и впадает в отчаяние при известии о тяжелом его заболевании. Но писатель поставил своего героя в подобные обстоятельства вовсе не для того, чтобы сказать: вот, мол, даже этот изверг ростовщик способен на обыкновенные человеческие чувства. Скорее наоборот: всей логикой развития образа Торквемады он доказывает, что все человеческие чувства уродуются и искажаются в мире, где царят законы купли и продажи. Искренний в любви и горе, Торквемада остается и на этот раз, вольно или невольно, все тем же «жестоким скрягой, безжалостным ростовщиком, бесчестным заимодавцем». Как много в его любви непосредственно материального интереса. «Если Валентин выживет, он будет зарабатывать много денег, очень много», — размышляет скряга. И Торквемада решает быть милосердным, но это лишь попытка заключить выгодную сделку с богом, по дешевой цене купить спасение сына, «прикопить себе добрых дел», как он сам выражается, добавляя при этом: «Я бы рад бросить, да ведь без добрых дел и на богородицу полагаться нельзя. Никто ведь бескорыстно не благодетельствует, всяк свой расчет имеет».
Стремясь создать типический образ умело отобранными деталями, писатель выделяет характерные черты своего персонажа, прибегая в ряде случаев к сатирическому преувеличению и гротеску. Но, выделяя и подчеркивая не случайное, а именно характерное, он добивается того, что образ Торквемады приобретает широкое обобщение, превращается в своеобразный символ мира чистогана и наживы. Очень удачно раскрывает Гальдос типическую сущность образа Торквемады с помощью речевой характеристики.
Так, например, узнав о том, что сын безнадежно болен, ростовщик восклицает: «…я не хочу отдавать моего сына, не хочу… Ведь это воровство, разбой». Слова эти, вырвавшиеся из глубины сердца Торквемады, знаменательны: старый скряга не хочет отдавать сына, как не хотел бы по доброй воле расстаться с частью своего имущества, сулящего высокие доходы в будущем. Даже звезды, на которые «Душегуб» едва ли не впервые взглянул в одну из бессонных ночей, когда умирал его сын, кажутся ему новенькими, блестящими монетами. В своих авторских описаниях Гальдос часто прибегает к образам, сравнениям, взятым из сферы денежных отношений, тем самым еще раз подчеркивая то основное, что характеризует его героя. «Он бежал, словно гнался за должником… и снова шел вперед торопливой походкой кредитора, преследующего свою жертву», — пишет Гальдос о Торквемаде.
Концентрируя действие вокруг одного события, ограничив рамки повествования всего несколькими днями, Гальдос, естественно, сосредоточил все свое внимание главным образом на центральном персонаже. Все остальные действующие лица обрисованы скупо, несколькими штрихами. Но и здесь сказалось возросшее мастерство писателя, его умение рисовать людей экономными художественными средствами, предельно выразительно. Особенно удался Гальдосу образ дона Хосе Байлона, бывшего священника, бывшего бунтаря и бывшего журналиста, а ныне компаньона Торквемады по ростовщическим делам.