— Леша, но зачем сейчас?.. Останься!.. Дождись, покуда я обратный канал выдумаю… Ведь я тебя тогда точно в тот же день верну, или нет, лучше раньше на день… Да, да, — задумался на миг Васюков, — на день раньше… А пока поживи… Спасибо за смелость твою, за совесть… Но поживи! Мы еще…
— Нет! — резко прервал его Алексей. — Не могу ждать… Не хочу… А что если… если привыкну? А мне нужно взорвать мост! Людей спасти!.. — он стиснул Васюкову локоть и укоризненно улыбнулся. — Эх, ты… На войне всякое случается, что ж ты меня заранее… Я еще сто лет проживу!..
— Успела!..
В распахнувшейся двери стояла Таня.
— Успела все-таки! — бросилась к Алексею, обняла. — Ты говорил, что я похожа на маму… Но я ведь и на тебя похожа… Хочу быть похожей… И мы… Вместе…
Низкий гудящий звон поплыл по лаборатории. Таня стояла посреди нее, обнимая пустой воздух. Карпов исчез.
Он увидел себя на просторном, пестром от цветов лугу. По правую сторону цвели сады, по левую сверкал и светился крышами город, а в центре на луговой траве стояло великое множество людей. Молодые, старые… Глубокое волнение, самозабвенную радость можно было прочитать на их лицах. Правда, какой-то четырех или пяти лет несмышленыш, хотя и с любопытством всматривался в Карпова, не забывал в то же время лизать маленьким розовым языком мороженое.
Карпов попытался шагнуть вперед, но что-то удерживало, не позволяло. Словно мягкая стеклянная стена была перед ним.
Но вот от людей отделился рослый вихрастый парень в солдатской, точно у Карпова, гимнастерке с петлицами на отложном воротнике. В руках он тоже держал узел маскхалата и автомат. Карпову даже показалось, что он его когда-то уже видел, знает… Брови, глаза, нос…
Парень подошел совсем близко. Стеклянная стена ему не помешала.
— Ты кто? — спросил Алексей.
— Алексей.
— Тезка… Уж не родственник ли?
— Праправнук…
Карпов изумленно свистнул. И тут же у него больно екнуло сердце.
— Значит… Васюкова, Любы, Тани… Уже…
— Нет… — тихо закончил праправнук.
— Но земля-то цела? — крикнул Карпов. — Цела?.. Есть будущее?
— Все зависит от того… будет ли взорван… мост…
Карпов понимающе кивнул.
— А что это за форма на тебе? Вроде…
Оглянувшись на людей, словно набираясь от них решимости, парень произнес:
— Позволь мне… я…
— И ты со мной хочешь? — воскликнул Карпов.
— Нет, не с тобой, а… вместо тебя…
— Чудак, — засмеялся Карпов. — И не проси. Это я сам должен… Ну… Будь, тезка, здоров!..
И уже издалека, из безмерной дали будущего времени донесся ответ:
— Будь бессмертен!
Косо летел крупный ленивый снег, в нескольких шагах впереди с автоматом за спиной шел Васюков.
— Живой? — не удержался Карпов.
Тот удивленно оглянулся.
— Пока живой… — отогнул рукав возле запястья. — Двадцать минут пятого. Как думаешь, Леша, за час доберемся?
Алексей счастливо засмеялся.
— На три минуты твои никелированные спешат!
И Васюков, не споря, перевел назад стрелку.
«Молодец Павел Егорович, — подумал Алексей, — на день раньше меня вернул. А что если уже сегодня к мосту пойти? Нет, в прошлый раз еле-еле душа в теле осталась, покуда минное поле переползли, едва на пикеты не нарвались, а потом еще и окружили нас… Если пойти сегодня, все, конечно, будет иначе, но легче ли? Скорее наоборот. Можно запросто погибнуть, и мост останется невзорванным. Придется потерпеть, зато завтра каждый шаг будет мне наперед известен, ведь я его уже прожил один раз, это завтра…»
— Завтра пойдем взрывать мост, — подумал он вслух.
— Только ордена получили, — возразил Басюков, — майор это учтет, что он, не человек? Опять же, на отдыхе мы будем, как же…
— Позвонит Сан Санычу и передаст. Ничего…
— Какому еще Сан Санычу?
…Карпов шагал по городу, всматриваясь в него новыми глазами. В необычной задумчивости стоял над снарядными воронками посреди мостовой, у развалин домов с сохранившимися кусочками квартир… Чья-то висящая над пропастью постель… Клетка с заснеженным комочком птицы… Рама от сгоревшей картины… В черном проеме мертвого окна круглое бледное лицо полной луны…
На месте памятников возвышались холмы. Брезентом были прикрыты поленницы трупов… Мертвая рука грозила из невысокого сугроба… Ведро с застывшей водой стояло у подъезда. Где же хозяин?
Снова воронка… Ветер чье-то письмо по снегу гонит… Зенитки… Вот медленно тянет какой-то старик салазки, а на них в огненно-красном одеяле… Кто?
Очереди у запертых магазинов. Стоят молча, с закрытыми глазами…
Нешумные, идущие не в ногу группы солдат…
Редкие прохожие…
Почти каждому Карпов говорил:
— Привет вам, папаша!
— Граждане, вам привет!
Они поворачивали головы, смотрели на него, но от кого именно привет, не спрашивали.
В темных колодцах дворов медленной каруселью кружился снег. Какая-то женщина в грязной потертой шубе катала вдоль стены коляску с ребенком. Закутанное в пестрые тряпки так, что только маленькие круглые очочки были видны, дитя протянуло ручонку ладошкой вверх и ловило снежинки.
— Римма, спрячь руку, — сказала женщина.
Васюков прошел мимо, виновато ссутулился и остановился, зная, что остановится и Карпов.
— Ты что это в коляске сидишь? — спросил Алексей. — Заболела?
— Типун тебе на язык! — воскликнула женщина. — Шатаются тут по закоулкам, а немцы…
— Нет, я не болею, — сказала девочка, — я ходить разучилась, а разговаривать еще могу…
— Пустое, — вздохнула женщина, — пустое…
— Это вы зря, — рассердился Карпов, — у нее еще муж будет и двое детишек, здоровых и послушных. Она еще в кандидаты наук выйдет!..
Женщина недоверчиво улыбнулась.
— Римма, спрячь ручку в рукав, простудишься.
— Нет, мне нравится, что они тают. Значит, я теплая…
…В ледяном парадном в темном углу под лестницей стоял мальчик лет восьми и громко всхлипывал.
— Чего, пацан, ревешь? — спросил Карпов. — Васюков, подожди минуточку!..
— Машу куда-то увезли, — сквозь слезы ответил мальчик, — мы с ней вчера в победу играли, а сегодня… Прихожу, а ее нет. Увезли… А я… Я ее люблю!
Карпов растерянно кашлянул.
— Так отыщи ее, — выговорил он, — всю жизнь ищи. А найдешь, женись на ней. Понял?
Мальчик не ответил. Бросил на него быстрый взгляд и отвернулся.
…Догнав Васюкова, Алексей молча зашагал вслед за ним по узкой свежей тропе.
— Невский скоро, — оглянулся на него Васюков, — ветреней стало. Ты что?
Карпов с изумлением оглядывался по сторонам. Узнал улицу, на которой мирной белой ночью там, в будущем, кричал о войне и разбудил спящих. Да, да… Те же дома, подъезды… Окна и балконы… Только выглядело сейчас все иначе, мрачно, мертво. Подъезды без дверей, окна черные, слепые. Неужели в этих безмолвных каменных громадах, за холодными стенами живут люди, живые люди? Неужели раздаются там человеческие голоса или, по крайней мере, рыдания? Трудно было в это поверить.
Волна какой-то мучительной, самого Карпова удивившей любви прилила к его сердцу. Он почувствовал себя намного старше самого старого жителя этого города, этой улицы, всезнающим, всемогущим.
— Люди-и-и! — закричал он, и крик его, ударяясь о стены, полетел по продутому ветрами Ленинграду. — Люди, живите! Не умирайте! Будет тепло и весело! Будут хлеб, молоко, свет!.. Только потерпите, не умирайте! Я знаю!..
Показалось Карпову, а может, нет, но дома как бы встрепенулись, разбуженные его криком. Снег на мгновение замер в своем полете, остановился, прислушиваясь, ветер. И тут же все снова потекло по своим руслам, время двинулось дальше.
Он увидел перед собой серое плосковатое лицо Васюкова, его широко раскрытые любопытные глаза.
— А откуда?.. Откуда ты знаешь?
И Карпов не стал скрывать.
— Я ведь, Паша, одним глазком того… В будущее заглянул!
Васюков раскатисто рассмеялся.
— В будущее?! Хорошо, я не против, ври дальше. Какое оно хоть, будущее?
— Весна там, мир… На улицах книги продают. На стоянках такси очередь длиннее, чем на трамвайных остановках…
— Погоди! А люди какие?
— У тех, кто здесь молодой, там уже седина и лысина…
— И вся разница?
— Ну, почему вся? У них…
— Нет, нет! Не рассказывай! — перебил его Васюков. — Когда все наперед знаешь, жить неинтересно.
Однако любознательность его тут же взяла верх. Улыбаясь, хмурясь, озадаченно почесывая затылок, он вновь подступил с вопросами:
— Леша, ну, хорошо, раз ты в будущем был, ответь: узнали там, почему яблоки на землю падают?
— Яблоки? — рассеянно переспросил Карпов. — Паданцы, что ли? Это у заготовителей спросить нужно. Взгреть их за это нужно.
Глаза у Васюкова горели, он и не верил Алексею и верил, хотел верить.
— Леша, а Леша, — не унимался он, — а узнали там, чем люди сны видят? Ведь глаза у спящих закрыты!..
— Запишешься, Паша, в академию, сам узнаешь.
— Сам? — Васюков задумался. — Запишусь, если жив останусь. Вот только зрение у меня больно хорошее, — он лукаво засмеялся, — а без очков могут ведь не принять!
…Они вышли на белую, не тронутую колесами дорогу. Впереди появились березовый шлагбаум и постовой возле него.
Показали документы и пошли к дому отдыха.
У Карпова было такое чувство, будто он видит недавний, еще раз повторившийся сон. И вспомнился вопрос Васюкова. Чем люди сны глядят?.. Ах, Васюков, Васюков! Не ты ли, Паша, все это и устроил? Так о чем же ты спрашиваешь?
…В первом окне с разинутыми в хохоте ртами полулежали на кроватях солдаты. Как будто так и остались они в этой позе еще с того, первого раза.
— Гха-ха-ха-гаа!.. — задрожали стекла.
— Свежими анекдотами балуются, — сделал вывод Васюков.
Во втором окне передвигал единственной рукой костяшки канцелярских счетов старшина…
В третьем окне на березовом чурбаке сидела Люба. Мыла картошку. Вот она подняла картофелину над чугунком, разжала пальцы… И улыбнулась.