БОМБОУБЕЖИЩЕ
На доме, что напротив гастронома, было написано крупными буквами: «Бомбоубежище». Стрелка показывала на обычную парадную. Гошка зашел первым и сказал:
– Так это в подвале.
Дверь в подвал была железная. Они вошли, и Лёнька сразу сообразил, что ничего замечательного в этом бомбоубежище нет. Голые стены да несколько рядов скамеек. Как в местоновском клубе, когда кино показывали. А еще в бомбоубежище за маленьким столиком сидела женщина и вязала. На ней были теплый платок, теплая кофта, брюки и валенки. Такая вот странная женщина. Она спросила:
– Вам что, ребята?
Гошка сказал ей про школу, про матроса и военный объект.
Женщина сообщила, что будут два класса, но они еще не готовы, что приходить надо 1 сентября, когда все устроится.
Лёнька с Гошкой все поняли и собрались уходить, но тут завыла сирена и серьезный голос несколько раз объявил: «Воздушная тревога». Женщина сняла со спинки стула сумку и надела ее через плечо.
– Что это? – спросил шепотом Лёнька.
– Противогаз, – тоже шепотом ответил Гошка.
Лёнька хотел спросить Гошку, а зачем в бомбоубежище противогаз, но в это время стали приходить женщины с детьми. Они садились на скамейки и уговаривали малышей не капризничать, что тревогу скоро отменят и они пойдут домой.
Когда все скамейки были заняты, пришла Ася. Она встала у двери и закрыла лицо руками.
«Испугалась, что ли?» – подумал Лёнька. Он встал, подошел к Асе и твердо сказал:
– Ты чего, испугалась, что ли?
Ася опустила руки, по ее щекам текли слезы.
– Папа погиб, – сказала она и снова закрыла лицо руками.
АСЯ
Лёнькина мама однажды сказала, что Ася – девочка из хорошего дома.
Лёнька возмутился:
– А я что, из плохого дома?
Мама обняла Лёньку, поцеловала в лоб и успокоила:
– Ты не из плохого дома, ты из дворца имени Романыча.
А Лёнька еще в первом классе понял, что Ася – девчонка замечательная. У всех девчонок в классе было по две тощих косички, а у Аси – одна, зато какая! Почти до пояса! Глаза у Аси большие, карие. На щеках ямочки. Это когда она улыбается. Конечно, Гошка – лучший друг на всю жизнь – нередко поддразнивал Лёньку и намекал на то, что он втрескался в Асю. Но Лёнька вовсе и не втрескивался, а просто у него с Асей были общие октябрятские дела. Она – звеньевая первого ряда октябрят, если считать от двери класса, а Лёнька – третьего. Они и газеты своих звеньев выпускали. Газету первого звена всегда хвалили, а третьего – только похваливали. Неплохо, мол…
Зато к праздникам выпускали классную газету. Одну на всех. Ася писала в нее стихи, а Лёнька рисовал картинки.
А почему Ася – девочка из хорошего дома, Лёнька понял, когда побывал у нее в гостях. Квартира оказалась точь-в-точь такой же трехкомнатной, но если у Лёньки было девять соседей, то у Аси – ни одного. В одной комнате располагались Асины родители, в другой – Ася, а третья называлась гостиная. В ней на одной стене висел ковер, а на другой – шкура белого медведя. Эту шкуру Асин папа привез с Северного полюса. Он был полярный летчик. Веселый, сильный, смелый – и вдруг погиб.
Лёнька стоял около Аси и не знал, что сказать. Они не слушали, о чем говорила женщина с противогазом. Они просто стояли и молчали.
Когда объявили отбой воздушной тревоги, Гошка пошел в пятую столовую, а Лёнька проводил Асю до дома.
Она жила в первой парадной. Ася открыла дверь и вдруг спросила:
– А твой папа тоже на фронте?
Лёнька растерялся и ответил:
– Мой папа на казарменном положении.
Ася сказала:
– Понятно.
Она перекинула косу через плечо, дернула ее рукой, словно хотела оторвать, и ушла, захлопнув перед Лёнькиным носом дверь парадной.
Лёнька расстроился, потому что знал, когда Ася дергает свою косу. Он заметил эту ее особенность еще во втором классе и спросил, зачем она хочет оторвать косу. Ася рассмеялась и сказала, что этому ее научил папа. «Если тебе хочется кому-то сказать что-то обидное, – сказал он однажды, – дерни себя за косу, и это желание пройдет».
Значит, Ася хотела ему сказать что-то обидное из-за того, что его папа на казарменном положении. И Лёнька решил выяснить, что же это такое.
КАЗАРМЕННОЕ ПОЛОЖЕНИЕ
Занятия в бомбоубежище начались как всегда. На первый урок пришла новая учительница. Она сказала, что будет их учить вместо Эльзы Арнольдовны, и стала по журналу вызывать учеников для знакомства. Многие ученики не пришли на занятия. Учительница отметила всех, кто пришел, и назвала причину отсутствия непришедших словом, которое Лёнька услышал впервые, – эвакуация.
– Многие убыли из города, – объяснила она, – а многие не смогли вернуться из-за осады.
Это было второе слово, услышанное Лёнькой впервые. Зато пришла Ася и пришел Вовка с костылем.
Он гордо заявил Лёньке, что доктор ему сказал, будто он теперь инвалид войны.
– Какой же ты инвалид войны, – рассмеялся Лёнька, – если ты с дуба упал?
– Ну и что, все равно считается: у меня нога вывихнутая и в голове потрясение!
После второго урока всех отпустили домой. Ася шла с Вовкой. Он опирался на костыль и что-то рассказывал Асе. А Лёнька с Гошкой шли сзади. Около дома Лёнька решился спросить у Гошки, знает ли он что-нибудь про казарменное положение. Гошка поскреб в затылке и предложил спросить про казарменное положение у бабушки. Когда Вовка распрощался с Асей и поковылял к третьей парадной, они отправились к бабушке.
Конечно, Гошкина бабушка знала про казарменное положение только то, что из казармы нельзя уходить в самоволку. Это значит без разрешения.
Нельзя, потому что за такую самоволку Гошкиного дедушку посадили на гауптвахту. Это было, когда он служил в армии и ушел без разрешения на свидание с бабушкой. Такая у них была сильная любовь.
Лёнька ушел от Гошки с твердым решением спросить у мамы, за что же его хотела обидеть Ася, услышав про казарменное положение. Он рассказал маме о плачущей Асе, о гибели ее отца на фронте, о вопросе о папе и своем ответе про казарменное положение, а также про Асину косу.
Мама выслушала Лёньку и долго молчала. Наконец она сказала:
– Ася – хорошая девочка, ты на нее не обижайся. И запомни: на войне есть фронт и есть тыл. Тыл – это там, где нет войны. Мы с тобой и с папой не в тылу, а на фронте. Каждый из нас может погибнуть. Город окружен фашистами, они бомбят и обстреливают город. Твой папа – начальник штаба МПВО завода, который фашисты хотят уничтожить, потому что на нем делают военную технику. Понял? А если понял, то не обижайся на Асю, она тоже все поймет.
И Лёнька понял главное: что мама у него – замечательная.
БРАТСКОЕ КЛАДБИЩЕ
Первым перестал ходить в бомбоубежище на занятия Вовка. Он сказал, что у него болит вывихнутая нога. Потом не пришла Ася: у нее заболела мама. А когда простудилась учительница, весь класс перестал ходить в бомбоубежище.
Лёнька с Гошкой ходили на пляж за дровами для плиты. Лазили на крышу во время тревоги. На топчане Гошкиной бабушки листали Библию.
Однажды бабушка, собираясь на Смоленское кладбище, спросила Лёньку:
– Скажи-ка, друг любезный, а бывал ли ты в храме?
– Это где? – не понял Лёнька.
– Это не где, а в церкви, – поправила его Гошкина бабушка. – А ну-ка пошли!
И они пошли на Смоленское кладбище: пешком вдоль трамвайной линии, в сторону реки Смоленки, мимо огородов. И вдруг Лёнька увидел большую канаву. Длинную, почти до вала на берегу Смоленки. В начале канавы стояла машина, из которой выгружали людей. Люди были мертвые, голые, их из кузова сбрасывали в эту канаву.
– Смотрите, это что? – спросил бабушку Лёнька.
– Эта траншея – братская могила, в ней хоронят погибших при бомбежках и обстрелах, – ответила Гошкина бабушка и перекрестилась.
– А нашу бабушку хоронили в гробу и в отдельную могилу, а не в общую канаву. Или, как ее, траншею, – сказал Лёнька.
Гошкина бабушка посмотрела на Лёньку, вытерла слезы и грустно сказала:
– Если каждого убитого на войне хоронить в отдельной могиле, на земле не останется места для живых, вся земля будет кладбищем. Ну, пошли, не надо вам на это смотреть.
И они пошли на Смоленское кладбище. В церковь.
Лёнька был в церкви только один раз. Он не любил вспоминать об этом. Давно когда-то он ушел из детского сада, не дождавшись прихода мамы. Пошел прямо куда глаза глядят и увидел дом. Широкие двери были открыты, внутри горел яркий свет и кто-то пел. Лёнька зашел в дом и стоял разинув рот.
– Ты что тут делаешь? – услышал он.
Это была соседка тети Мани, у которой они тогда жили. Соседка привела Лёньку домой. А там плакала мама, ее успокаивала тетя Маня. Лёньку хотели наказать, но соседка просила этого не делать, потому что малыш ушел из детсада не куда попало, а в церковь. К Богу. За это наказывать грех.
После этого случая Лёнька в церкви не бывал.
Гошкина бабушка в церкви поставила их перед иконой и шепнула:
– Просите Бога о милости.
И пошла к распятию.
Лёнька просил Бога, чтобы у Аси поправилась мама, чтобы на папин завод и мамин институт не падали бомбы и чтобы все фашисты подохли. И все. Больше ему ничего не надо.
БУРЖУЙКА
Лёнька не любил осень. Холодно и сыро. То ли дело зима! Можно на лыжах через огороды дойти до вала на берегу Смоленки и съезжать с горки со свистом. А осенью что? Топай в галошах по лужам и скучай.
Раньше, то есть до войны, в это время уже работала кочегарка, и ее движок уютно ворчал под полом дворца имени Романыча. А этой осенью батареи холодные, потому что, как сказали Лёнькиной маме в ЖАКТе, угля нет, а кочегары на фронте. Поэтому в квартире произошло переселение. Соседки с детьми и бабушкой перебрались на кухню. На кухне топили плиту, и там было тепло. Дети спали на столах, соседки – на матрасах на полу, а бабушка – как раньше, на плите.