– И в самом деле, чего теперь бояться…
А Лёнька шел и думал, почему он решил, что у Бабани есть блины. Если они и были, то давно съедены. Сколько времени прошло! И Лёнька принял, как говорил папа, командирское решение: к Бабане на Гончарную не ходить. А раз решил, то так и сделал. Лёнька добрел до Малого проспекта. Остановился отдохнуть. На минутку. Посмотрел под ноги – и ахнул. Ахнул, потому что увидел под тонким слоем льда хлебную корку. Лёнька подумал, что хлеб ему мерещится. Он опустился на колени, снял варежку и стал скоблить лед. Хлеб оказался настоящим. Небольшой кусочек. Корка и немного промерзшей мякоти.
Лёнька спрятал корку в варежку, чтобы оттаяла. Сначала в одной варежке, потом в другой. И по дороге уговаривал себя попробовать найденный хлеб. А вдруг он какой-нибудь ненастоящий? Лёнька шел и отщипывал по крошке.
Когда подошел к парадной, в варежке ничего не осталось. И вот тут он вспомнил, что решил оставить корку до прихода мамы. Решил, но не сделал.
Зато вечером, когда пришла мама и предложила Лёньке, как всегда: «Ну, человечек, давай по крошке с кипятком», Лёнька попытался отказаться. Он рассказал маме о хлебной корке, что, мол, он уже съел эту корку…
Но мама обняла Лёньку, шепнула: «Ах ты мой хороший» – и они пили кипяток из снега и ели мамин хлеб, кусочек которого она всегда приносила с работы.
Вот такая у Лёньки замечательная мама. В этот вечер Лёнька решил, что к Бабане он не пойдет, а вот к маме в научный институт пойдет обязательно.
МАМИН ВЫГОВОР
Дорогу к маминому институту и папиному заводу Лёнька проходил каждый Первомай вот уже несколько лет, потому что 1 Мая вся семья отправлялась на демонстрацию. В Гавань. Шли пешком до Смоленского кладбища, а потом через него – до папиного завода. «Шаг, другой – и прибыли», – так говорил Лёнькин папа. А мамин институт и папин завод располагались рядышком. Разделял их забор с колючей проволокой. Когда Лёнька спросил папу, зачем проволока, папа сказал, что проволока для того, чтобы мама не перелезла через забор. После этих слов родители почему-то смеялись.
Ходить на демонстрацию Лёньке очень нравилось. Папина колонна шла впереди, а мамина – следом. Лёнька перебегал от мамы к папе, пел в обеих колоннах и даже пробовал танцевать с мамой на остановках танец, который назывался вальс. Но у него плохо получалось, хотя он старался изо всех сил.
В этот день Лёнька шел опять мимо трамвайного кольца четверки, где стояли запорошенные снегом вагоны, потом – мимо братской траншеи до кольца трамвая номер 11. На всем Лёнькином пути лежали завернутые в одеяла и простыни мертвые люди. На Смоленском кладбище они лежали по обе стороны протоптанной в снегу дорожки. По этой дорожке Лёнька добрел до маминого института, посмотрел на папин завод и вошел в проходную института.
– Ты куда? – спросила его женщина в черной шинели, подпоясанной ремнем.
Лёнька назвал мамину фамилию. И мама пришла.
Они поднялись на третий этаж. Мама ввела Лёньку в комнату. Комната называлась лабораторией. В ней стоял длинный стол, а вдоль стен – шкафы с разной стеклянной посудой. Лёнька знал названия только двух посудин. Пузатая, с длинным горлышком называлась колбой. А тоненькая и длинная называлась пробиркой. Мама велела Лёньке сесть на стул и никуда не ходить. Потом она взяла пузатую колбу и ушла. Лёньке надоело сидеть на стуле, он встал, походил по лаборатории, осмотрел шкафы и заглянул в соседнюю комнату. А там вся мебель была сдвинута и посредине пола зияла большая дыра. Лёнька не стал заходить в эту комнату. Он закрыл дверь и сел на стул.
А тут и мама вернулась. В пузатой колбе было что-то похожее на молоко.
Лёнька обрадовался, но мама сказала, что это не молоко, а дрожжевой суп.
Лёнька никогда не ел суп из дрожжей. Пока мама грела суп на спиртовке, Лёнька не удержался и спросил про дыру в соседней комнате. Мама вздохнула и сказала, что дыра в соседней комнате – это ее выговор. Причем строгий. Однажды, когда немцы обстреливали город, у мамы шла реакция, и она, нарушив приказ, не пошла в бомбоубежище. Как нарочно, немецкий снаряд попал в здание. Он пробил крышу, пробил потолок, застрял в полу и не взорвался. Снаряд обезвредили, а маме объявили выговор за нарушение приказа по институту.
Мама разлила горячий суп в пробирки, достала кусочек хлеба и разделила его пополам.
Лёнька пил дрожжевой суп маленькими глотками и говорил маме, что когда кончится война и фашистов расколошматят, а в магазинах можно будет покупать хлеб без карточек и сколько хочешь, они с мамой купят много-много буханок хлеба, принесут их сюда, перевернут стол вверх ножками, уложат буханки в стол до верха ножек и станут есть хлеб, пока не съедят весь.
Мама слушала Лёньку и грустно улыбалась.
А потом через Смоленское кладбище они шли домой, той же тропой. Но дойти до дома не успели. Начался налет. Лёнька и мама стояли под козырьком дома, что напротив армянской церкви. Лёнька смотрел, как прожектора режут черное небо, отыскивая фашистские самолеты.
И вдруг он вспомннл о снаряде. А если бы он взорвался?! Лёнька схватил рукав маминой шубы и не выпускал его до самого дома. Теперь Лёнька ложился спать не раздеваясь. Он закрывал глаза и представлял, будто он и Гошка, лучший друг на всю жизнь, садятся в самолет и летят бомбить Гитлера.
Полетели они и в этот раз. Они бомбили Гитлера, пока не кончились бомбы.
– А что у нас есть еще? – спросил Лёнька своего друга.
– Осталась только колба с дрожжевым супом, – ответил Гошка.
– Бросай! – приказал Лёнька.
Колба полетела вниз и разбилась прямо о голову Гитлера. Гитлер был весь в дрожжевом супе, а Лёнька тихо смеялся во сне. Тихо, чтобы не разбудить маму.
«КОКОСОВОЕ СЧАСТЬЕ»
Теперь Лёнька ходил только до ларька и обратно. Приносил хлеб домой. Разрезал его на маленькие кусочки, надеясь продлить радость общения с хлебом. Но хлеб почему-то, несмотря на все его старания, быстро кончался. И тогда Лёнька начинал искать что-нибудь съедобное. В столе, в шкафу, в комоде и даже под кроватями. В этот день Лёнька нашел под своей кроватью портфель, заброшенный туда в последний школьный день.
Он вытряхнул все из портфеля, и оттуда высыпались желуди.
«Вот это да! – подумал Лёнька. – Как же я про них забыл?» Лёнька съел несколько штук, спохватился и решил оставить желуди до прихода мамы. А еще он вспомнил, что обещал принести их тете Мане.
Когда пришла мама, Лёнька велел ей закрыть глаза и подставить ладошки.
Он насыпал в мамины ладошки оставшиеся желуди и разрешил открыть глаза. Мама увидела желуди и удивилась: «Откуда?» Лёнька рассказал маме историю сбора желудей и про Вовку. В конце он сказал, что тетя Маня хотела из этих желудей сварить кофе.
Мама высыпала желуди на стол и ничуть не расстроилась, а даже, наоборот, вроде обрадовалась.
– Вот и хорошо, – сказала она и достала из сумки кулек, – желуди – тете Мане, а мы будем варить кокосовую кашу.
Мама развернула кулек и показала Лёньке что-то похожее на манку, только другого цвета. Лёнька убрал желуди в портфель и принес снега со двора.
Мама поставила кастрюльку со снегом на керосинку и, когда снег растаял, бросила туда две столовые ложки кокосовой крупы, а может, муки. Мама точно не знала. Они заглядывали в кастрюльку и ждали, когда же начнет свариваться каша. Вода закипела, крупинки плавали в воде, и все. Никакой каши не получалось. Тогда Лёнька предложил добавить еще ложку: может, хоть кое-какой супчик получится.
Мама бросила еще одну ложку в кипящую воду – и вдруг в кастрюльке загустело варево, и получилась каша серого цвета. Мама и Лёнька ели это «кокосовое счастье» (так назвала мама муку) и ужасно жалели о пропавших зря первых двух ложках муки.
В этот вечер передали по радио, что товарищ Сталин дал обед в честь какого-то посла. Лёнька лег в кровать и представил, как товарищ Сталин и посол едят солянку. Товарищ Сталин съел солянку и сказал послу папиным голосом: «Надо съедать все, до последней крошки, а то повар обидится».
После этого Лёнька полетел с лучшим другом Гошкой бомбить Гитлера.
СНАРЯД, КОТОРЫЙ ВЗОРВАЛСЯ
Незаметно прошел Новый год. Прошел без елки, мандаринов и игрушек. Вроде был Новый год, а вроде и не было. Потом прошел январь. Это был морозный, но хороший месяц, потому что увеличили норму хлеба.
Но для Лёньки ничего не изменилось. Он каждый день ходил в ларек, приносил хлеб, разрезал его на маленькие кусочки. Медленно ел, стараясь растянуть общение с хлебом до прихода мамы. Но ничего не получалось. Хлеб съедался раньше.
В этот февральский день Лёнька услышал в очереди за хлебом, что скоро весна, а весной появится крапива и другая трава. Можно суп сварить.
Лёнька нес за пазухой свой кусок хлеба и думал о крапиве. Как же можно варить из нее суп, если она жжется?
Когда Лёнька подошел к своей парадной, он увидел женщину. Она сидела на сугробе напротив Гошкиной парадной. Лёнька сразу догадался, что это Гошкина бабушка. Он подошел и сел рядом.
Гошкина бабушка посмотрела на Лёньку и тихо сказала:
– Это ты, Лёня? Видишь, сижу и не могу встать. Ноги как ватные.
Лёнька встал, чтобы помочь.
– Нет, давай посидим чуток, а потом попробуем.
Гошкина бабушка сняла варежку, заправила волосы под платок и вдруг заплакала:
– Георгий-то в госпитале. Собирал на пляже щепки и палки на растопку. И, представь, какой-то шальной снаряд грохнул около вашей школы. Георгия ранило. Два осколка. В ноги. Хорошо, откуда-то там оказались матросы. Они и доставили его в госпиталь. Туда работать ушла его мама. Говорят, ничего, поправится Георгий. Ну, давай попробуем.
И они попробовали. Гошкина бабушка опиралась на Лёнькино плечо. Маленькими шажками они дошли до парадной, потом долго поднимались на второй этаж. Гошкина бабушка села на последнюю ступеньку и сказала:
– Ну, теперь-то я доберусь. А ты, Лёня, хороший мальчик. Спасибо за помощь. А то осталась я одна. Ну, иди домой. И живи долго. Обещаешь?