– Сейчас даже подсобный рабочий в овощном магазине обязан в науке разбираться, в разных микробах и бациллах.
Тут встал папа Спальникова:
– Это правильно. Вот у нас в овощном магазине недавно такая бацилла пробежала с картошкой в зубах – до сих пор разобраться не можем: то ли это картофельная крыса, то ли кто-то свою собачонку картошку воровать научил.
– Может, это кошка была с мышонком? – оторопела Эмилия Игнатьевна.
– Какое там кошка с мышонком! Другие люди эту чучелу ещё раз видели. Она с солёным огурцом бегала. И уже зелёная была, как скамейка, и с рожками. В краску, наверное, вляпалась.
– Вы эту проблему с учителем зоологии обсудите! – сказала Эмилия Игнатьевна. – Только я думаю, у вас в магазине производственная дисциплина хромает. Если у вас в рабочее время всякая живность с огурцами в зубах носится.
В общем, все твёрдо решили, что дети воспитываются ещё недостаточно хорошо. Не очень внимательно слушают учителей и родителей. Только не выяснили, кто же в этом виноват – школа или дом[1].
Глава пятаяМеховая олимпиада и меховой музыкальный фестиваль
Наконец-то воскресенье, утро.
Учительница-девочка Люся собиралась в свой интернат.
Она ещё раз проверила сумку: не взяла ли она с собой какую-нибудь школьную тетрадку или, что ещё хуже, дневник. Мало ли что. А вдруг там двойка есть. А интернатники случайно заметят. Нет, она не должна подрывать свой авторитет случайной неуспеваемостью. Пусть они думают, что она круглая пятёрочница.
– Мама, я пошла!
Мама оторвалась от…
Мама оторвалась от…
Если сказать: «От телевизора» – это будет одна мама.
«От книг и тетрадей» – другая. Ведь сегодня воскресенье.
И от чего человек отрывается, такой он и есть.
Мама оторвалась от…
От чего же она оторвалась?
От коллекции марок? От микроскопа? А может, мама собирала настольную яхту?
Да нет. Она просто читала журнал. Она подняла голову и спросила:
– И надолго? И куда?
– На занятия в школу.
– Что за странная у тебя школа? – воскликнула мама. – В понедельник тебя туда не отправишь. А в воскресенье тебя как магнитом затягивает.
– Чем ты там занимаешься? – спросил отец, оторвавшись… от швейной машинки.
– Поведением и русским языком, – ответила Люся.
– Хорошо. Только приходи не поздно. В прошлый раз мы с мамой испереживались.
– Хорошо, папа.
– Или хотя бы звони! – И снова наклонил голову к столу. А потом он крикнул маме: – Всё! Готова твоя машинка. Можешь шить сколько хочешь.
И машинка застрекотала на целый день: ж-ж-ж-ж-ж! тр-тр-тр!
По дороге от станции к посёлку интернатники в этот раз не встречались. Встречались какие-то потрёпанные взрослые. Какие-то неприкаянные типы. Наверно, друзья Темнотюра.
«Может, тут пивную палатку открыли? – подумала Люся. – Может, пивные ларьки стали выносить за черту города? Как вредное производство?»
Хорошо ещё, что эти были в благодушном настроении.
Нюхали цветы и улыбались.
И вот любимый посёлок.
За воротами меховая мелкота неторопливо кипела. Самые активные даже прыгали на бетонный решетчатый забор навстречу Люсе и пробегали по нему несколько шагов.
Люся вошла в калитку, и на ней сразу повисли Сева Бобров, Иглосски, Бурундуковый Боря и Цоки-Цоки.
Устин, Летящий в Облаках, и Биби-Моки старательно улыбались в стороне, как Люся их учила. Они так сверкали зубами, будто к ним пришла врачебная зубосмотрительная комиссия. Все вместе пошли к интернату.
Дир встретил Люсю на пороге школы. Он вручил ей Главный Бумажный Получальник.
– Учительница Люся, зайдите ко мне после занятий. Я дам вам хендрики. В прошлый раз мы забыли в суматохе.
На его шляпе с украшениями были явные изменения. Там появились ягоды. То ли шляпная клумба постепенно давала урожай. То ли Меховой Механик украшал её в соответствии с сезоном.
Так или иначе, Люся была рада ему, его шляпе и всем, всем, всем ученикам. Как ей хотелось, чтобы её школьные друзья, её бестолковый раздрызганный класс побывал здесь. Поучился бы у этих зверюшек дружелюбию и старательности.
«Обязательно приглашу сюда Киру Тарасову, – решила Люся. – Пусть свой «правдизм» преподаёт. Из её правдизма такой сочинизм получится – лучше не надо».
– Хорошо, дир, я зайду. – Она обернулась к ученикам: – Прошу всех в класс.
Раздался рёв начинальника. Интернатники бросились в класс. И даже застряли в дверях. Некоторое время они колыхались такой живой шторой, а потом провалились внутрь.
И ни стука не было, ни грохота. Если бы Люсин класс так вот вывалился из дверей, одних ботинок бы разлетелось штук двадцать. А шум был бы такой, как будто экскаватор буксует.
Ученики стояли на своих партах на передних лапах, стараясь повернуть голову в сторону Люси.
– Блюм! – сказала Люся.
Они блюмкнулись и засветились от радости.
Люся осмотрела класс:
– А где Мохнурка Великолепный?
– Я здесь! – послышался голос сверху. Из Плюмбум-Чокиной дыры высунулась усатая мордочка.
– Почему ты там?
– Меня сюда Мехмех посадил. Он сказал, что от меня внизу слишком много шума.
Чем-то Мохнурка напоминал страдательного Киселёва. Тот тоже вечно шумел во всех местах, и его всегда куда-то запихивали. В угол, в пустой класс, во двор подметать.
– К доске пойдёт Цоки-Цоки, – сказала Люся. – Она ещё ни разу не отвечала.
Цоки-Цоки вышла, глядя в пол, и тихо сказала:
– А у нас вчера комиссия была!
– Комиссия? – удивилась Люся.
– Да! Да! Да! Комиссия! – закричали интернатники. – Большая.
– Они на машине приехали. Две строгих тёти и один добрый дядя.
– И что они делали? – спросила Люся.
– Можно я скажу? Можно я скажу? – закричал сверху Мохнурка. Он настолько высунулся, что висел уже только на задних лапах.
– Нет, нет! Пусть скажет Фьюалка.
Ласка поднялась из-за стола и, как всегда, коротко и толково ответила:
– Они всё осмотрели. А потом ушли к Мехмеху. И там разговаривали с ним и с дядей Костей. Мы не знаем, о чём они разговаривали.
– А я знаю! – кричал Мохнурка. – Я под домик подкопался и всё слышал.
– Подслушивать нельзя! – строго сказала Люся. – Это плохо и неудобно.
– Очень плохо, очень неудобно! – согласился Мохнурка. – Потому что там земля мокрая. Но всё-таки можно.
– И о чём они говорили?
– Они спрашивали: кто открыл здесь звероферму? Этот интернат от цирка или от кино? Почему звери разговаривают? Может быть, это научная военная лаборатория? И всё время говорили: «Дайте нам выписку из решения». И добавляли: «Надо устроить большую проверку».
– Это всё очень интересно, – сказала Люся голосом любимого завуча Эмилии Игнатьевны. – И всё же мы продолжим урок. Уважаемая Цоки-Цоки, напишите такое предложение: «Маленькие звери не хотят большой проверки».
Цоки-Цоки стала писать. Она прижимала уши, высовывала язык. Всячески старалась. Вот что у неё вышло:
МАЛЕНЬКИЕ ЗВЕРИ
НЕ ХОТЯТ (ХОТЯТ)
БОЛЬШОЙ ПРОВЕРКИ.
Люся спросила:
– Почему слова «маленькие звери» написаны маленькими буквами?
– Они же маленькие.
– А почему «не хотят (хотят)»?
– Потому что всё-таки немножко хотят. Интересно – что такое большая проверка?
– Хорошо. А теперь напиши такое предложение: «Котик, кот и котище построили домик, дом и домище».
Цоки нацарапала на доске слова «КОТИК», «КОТ» и «КОТИЩЕ» разных размеров. Такие, как «ДОМИК», «ДОМ» и «ДОМИЩЕ». По нарастающей.
– Так я и думала, – сказала Люся. – Дети… то есть звери… то есть дорогие интернатники, запомните одно грамматическое правило: «В русском языке все слова пишутся в одном размере».
Это правило она придумала на ходу.
Вошёл дир и внёс блюдо с кочерыжками. Интернатники помчались хватать их. Сверху ссыпался Мохнурка в чёрных очках и захрумкал капустой. А Плюмбум-Чоки не вылезал.
– Почему Плюмбум-Чоки не берёт кочерыжку? – спросила Люся. – Он что, заболел?
– Нет, – ответил дир. – Он ест только эвкалиптовые листья. И ничего другого.
– У нас в аптеках они бывают.
– Купите, пожалуйста, для нас, – попросил Меховой Механик. – Чтобы у нас был запас.
Бурундуковый Боря потянул Люсю за руку:
– Девочка Люся, девочка Люся, давайте устраивать игры на свежем кислороде.
– Давайте, – согласилась Люся. – Мы устроим большие спортивные соревнования. – Она вытолкала интернатников на участок: – Внимание! Внимание! Прошу всех построиться. Сейчас у нас будет небольшая осенняя олимпиада. Мы узнаем, кто самый ловкий.
Люся приказала интернатникам строиться по росту. Это было очень сложно для них. Потому что они никак не понимали – кому стоять впереди, кому сзади.
– Ну и что, что ты выше! Зато я старше.
– А у меня в большой разлинованной Хвалюндии ни одной плохой получалки нет.
– При чём тут твои получалки? Главное – рост!
– А я вон какой большой стал. Смотри.
– Ты на кирпич залез. Это не считается.
Впервые Люся поняла, что они могут разговаривать и на каком-то другом языке. Потому что у них иногда проскакивали отдельные трескучие слова и даже целые скрипучие предложения. В азарте, раньше такого не было.
– Я тебя сейчас как тресну палкой! Вот ты и узнаешь, кто выше, – говорил Иглосски Боброву.
– Девочка Люся! Девочка Люся! – кричал Мохнурка. – А уши считаются? Цоки-Цоки вон какая маленькая, а уши у неё до неба!
Наконец Люся выполнила эту сложную работу. Впереди стояли рослые интернатники и интернатницы: Биби-Моки, Устин, Летящий в Облаках, Снежная Королева. В середине были Фьюалка, Кара-Кусек и Сева Бобров. В конце скакала всякая мелкота: Мохнурка, Цоки-Цоки, Иглосски и Бурундуковый Боря.
– Сначала мы будем прыгать в длину, – сказала Люся. – Вот здесь дорожка для разбега. А прыгать будем сюда. Это яма для прыжков. Только надо её немного вскопать.