— На минутку, вы всегда на минутку… Арнольд на своей, что ли? Что ж он не зашел? Или уж и видеть не желает тещу?
— Нет, это не Арнольд, — поспешила объяснить Арика. — Арнольд в деревне.
— Скоро и забуду, как Арнольд твой выглядит, — сказала мать не очень-то любезно.
— Все так же выглядит, мать, у него столько работы…
— Работа, работа, вечно у него работа, а много ли ему дала работа! Крышу теще не может залатать, я бы заплатила, передай ему.
— Мы, откровенно говоря, за Увисом приехали, — вставила Лиесма. Пришла на выручку сестре.
— Увиса здесь нет!
— Как нет! — вскрикнула Арика.
— Откуда мне знать, где твой Увис?
— Мать, зайдем в дом, Арике плохо… Она очень встревожена.
— Чем я могу ей помочь?
— Прояви снисхождение, мать…
— Увис приехал вчера поздно вечером, я его впустила в вашу комнату, он полночи с книгами проколдовал, а рано утром опять ушел. Едва покормить успела. Разве ему в школу сегодня не надо?
— Сегодня, мать, праздник Победы…
— Я вижу, дочка, он у тебя бродяжничать стал.
— Если б ты его не оставила, он бы вернулся домой.
— Упрекаешь меня, дочь?
— Да нет же, мать, нет, — вмешалась Лиесма. — Она очень устала, перенервничала, с Увисом такое в первый раз.
— Как бы не так, он у вас и в прошлом году пропадал, или не помните? Диву даюсь, как вы его там воспитываете!
— Мать, нет ли у тебя какой-нибудь таблетки для Арики, гляди, вся побелела, — попросила Лиесма.
— У меня только водка. Годится?
Арика покачала головой.
— А я бы тебе советовала глоток выпить, не то ты изведешь меня по дороге в Ригу. Неси, мать, годится и водка.
— Мне надо поскорей добраться до телефона, — шептала Арика. — Было без чего-то двенадцать, когда я от тебя звонила, там никто не ответил… Никогда себе не прощу, что осталась у тебя ночевать… Я так волнуюсь… Где тут поблизости телефон?
— Сестричка, перестань, твои причитания начинают надоедать! — отругала ее Лиесма.
— Пойми, Лиесма, я всегда знала, где он… Лишь тогда и могу быть спокойна…
— Ты должна привыкнуть к тому, что впредь будет иначе, Увис взрослый парень, выше тебя вымахал…
— Ему всего тринадцать лет!..
— Присядь, сестричка, перестань, вон ты у меня какая трусиха. Мы со своими слезами и всхлипами никому не нужны. Вытри нос, на кого ты похожа!
— Легко тебе говорить.
— Заставлю тебя выпить целый стакан водки. В конце концов, можешь до бесчувствия напиться. Мы с Харро отвезем тебя домой, уложим в постель. Когда твой Арнольд возвращается?
— На работу ему во второй половине дня…
— Ну вот видишь, он и знать не будет, а может, тебе не терпится к нему в объятия?
— Как ты можешь нести всякий вздор, когда мы не знаем, куда делся Увис!
— Сестричка, прекрати, вот матушка несет угощенье.
— Вы что же, даже не присели? — удивилась мать.
Они молча сели. Три совершенно разных женщины.
Дочери украдкой наблюдали за матерью. Мать разлила по стаканчикам водку, пододвинула блюдо с закуской.
— Ну что ж, за наши страдания! — с усмешкой предложила мать. — Ты смотри, Арика, не то заберу у тебя Увиса, вы там с мужем за работой света белого не видите.
— Ты тоже, мать.
— Мне-то что еще остается? Пока старуха дышит, она сажает клубнику! Не станет в Меллужах старух, не будет и клубники! — усмехнулась мать.
— Увис тебе поможет, мать, я тоже на недельку выберусь…
— До того ли вам теперь, раз уж обзавелись колесами…
— Далеко Арнольд ездить боится, но мы обязательно куда-нибудь махнем, если только он опять не спутается со своими пильщиками или не подрядится ремонтировать квартиры.
— Могу поручиться, вы, словно кроты, просидите в своей рижской норе, и никуда Арнольд не поедет из страха, как бы ему в выхлопную трубу не засунули картошку или с машины не сняли колеса! Боже упаси! В автомобилях гибнут режиссеры, операторы, ученые и художники! — пропустив рюмку, принялась подтрунивать Лиесма.
— В Арнольде ничто не погибнет, — прервала Арика. — Мы в самом деле собираемся куда-нибудь поехать, в первый раз за четырнадцать лет! Это мы твердо решили!
— Вы оба или только ты? — переспросила мать.
Арика покраснела. Мать уличила ее во лжи: разговор о поездке еще был впереди, но она уверена, ей удастся уговорить Арнольда, непременно уговорит, да и как же иначе, они ведь даже студентами путешествовали!
— Должно быть, я никогда не пойму, что ты нашла в своем Арнольде, — продолжала мать.
— Матушка, ты же сама не желала меня видеть сельской учительницей в далеком поселке Нориеши!
— Никто не заставлял тебя четырнадцать лет мучиться.
— Послушай, мать, у нас же Увис!
— Этого тем более мне не понять. Ютясь в коровнике, родить ребенка!
— Ничего ты не понимаешь, мать.
— Ах, это я не понимаю! Если б я вас не вытащила!.. Не протяни вам руку помощи, не… — Прорвавшиеся всхлипы не дали ей договорить.
— Успокойся, мать, — тихо вставила Лиесма. — Она тебе благодарна, и Арнольд…
— Увис летом будет у тебя, мать, можешь не волноваться, но больше ничего от меня не проси, не проси того, чего я не в силах дать, — Арика произнесла это строго, бесповоротно.
— Иной раз я просто не понимаю, зачем еще живу, — негромко молвила мать.
— Для самой себя, мать, этому ты учила нас и…
— Прекрати, Арика! — одернула ее Лиесма.
— Думаешь, дочь, легко мне было? Разве вы ходили у меня раздетыми, необутыми, некормлеными? Разве я порола вас за ваши проделки?
— Опрокинем еще по стаканчику — и чтоб кучера нашего не держать на морозе! — примирительно сказала Лиесма.
— Да, мать, нас ждет один симпатичный молодой человек, нам, право, жаль…
— Арика, не сердись на меня… — с запинкой проговорила мать. — Может, я и в самом деле ничего не смыслю в вашей жизни, и потому вам лучше стороной обходить ворчливую старуху клубничницу.
— Выпьем еще по одной и поедем, — торопила Лиесма. — Но бутылку, мать, спрячь в буфет, а то, я знаю, ты любишь настойки.
— Слушаюсь, Лиесминь, слушаюсь, что мне еще остается.
— В другой раз, мать, спроси Увиса построже, знаем ли мы, куда он делся, очень прошу тебя, мать!
Они простились. Солнечный свет слепил после сумеречной комнаты.
Харро с нетерпением дожидался их. Слегка кружилась голова. Выпитое на голодный желудок сразу дало о себе знать.
— Лиесмук, может, позвонить… — несмело проговорила Арика.
— Харро в один миг домчит тебя, какой смысл звонить? Что тебе еще надо? Разве я не говорила, что Увис в Меллужах? Интересно, что его так тянет к нашей матушке…
— Увису она отдает все, чего лишала нас, даже дом обещает переписать на Увиса, только требует, чтобы Увис каждое лето жил у нее. К счастью, Арнольд пока об этом не знает.
— Смейся, смейся. Твой Увис вскоре станет владельцем дома и клубничных грядок, летом сможет драть с дачников бешеные деньги!
— Тебе это кажется забавным, Лиесмук?
— Харро, похоже, мы тебе испортили день… Сестра сделала вид, что не расслышала слов Арики. Харро стал жаловаться, что в животе бурчит, что по дороге надо хотя бы хлеба купить. Лиесме с трудом удалось уговорить его прямой дорогой отправиться в Ригу.
Арика залюбовалась простором полей за Бабите. Вдалеке, точно жуки, ползали по пашне тракторы. Машина мягко катила по гладкому шоссе. Настроение улучшалось. Легкая дрожь пробежала по телу. Жить бы среди простора полей… по утрам просыпаться и видеть за окном ровное поле, то снегом засыпанное и в лучах восходящего солнца, то тщательно обработанное, засеянное, а потом и с зелеными всходами, видеть, как колосятся хлеба, как над жнивьем льют дожди… вон в том домике ее муж мог бы плотничать. Прямо у окна стоял бы верстак и пахло бы свежими стружками: закрученные, как маленькие пружинки, они были бы повсюду разбросаны, а посреди комнаты — плетенная из прутьев колыбелька, у нее в руке раскрытая книжка, за спиной муж, склонившийся над верстаком… Господи, да ведь это ж картина Рембрандта «Святое семейство», точно так же, как и… темный фон, ребенок заснул, мать склонилась над ним, отец едва различим, откуда-то сверху слетают золотистые ангелочки, струится несказанный золотистый свет… Арнольд над этими ангелочками в Эрмитаже потешался до неприличия: и эти голопузые посланцы принесли с небес благую весть? Она не на шутку тогда рассердилась на Арнольда, четырнадцать лет назад в Эрмитаже…
И Арнольд… хоть раз он вспомнил их свадебное путешествие, хоть раз?.. Он, как карась, выброшенный на песок, ходил, рот раскрыв от удивления, стоял как истукан перед шедеврами!
«Святое семейство» — но почему именно сейчас?
Какое-то смутное чувство охватывает, когда смотришь на равнину или море, как, впрочем, и на эту новую автостраду, и как быстро гонит Харро! В другой раз можно будет вспомнить… наверняка на окраине этого простора полей живет семья, живет себе и горя не знает: она в руке держит раскрытую книгу, он облокотился на верстак, лучи утреннего солнца светят в окна. Над рембрандтовским «Святым семейством» пролился золотой дождь, как и над «Данаей», такой же весенний вчерашний дождь над Ригой, над этим простором полей, морем и приморскими поселками, только что засеянными полями, для тех, кто их засевает, праздника не существует, не то что у них в городе, они сеют и сеют, а ей, Арике, хотелось для длинноногих девчонок из своего класса чего-нибудь такого чистого, целомудренного… Большую, чистую любовь, пусть даже такую короткую, как у Таллуците… Выбрался ли тот солдат из Керченских каменоломен?.. Чтобы над ними, длинноногими, пролился дождь, золотистый вешний дождь, как над «Данаей»…
Хватило же ума затащить Арнольда в Эрмитаж!
Ему бы пришлось больше по вкусу что-нибудь такое деревенское: сошлись бы родичи, друзья, соседи и пили целую неделю, длинные дощатые столы с угощением из конца в конец двух комнат, две до смерти уставшие хозяйки и три дня кряду нескончаемые крики «горько», вот чего ему, пожалуй, хотелось. К счастью, Арнольд рассорился со стариками… Арнольда чуть ли не за уши пришлось тащить в Эрмитаж…