Антония гладила Фатума, тем самым успокаивая себя.
— Мне кажется, господин капитан побил всех троих. И Паула. И Вышегора. И самого Потрясайтиса, — сказал ей Янка и указал рукой на граммофон.
— Вы очень не нравитесь Фатуму. Даже весьма, — ответила Антония сквозь плотно стиснутые зубы.
— Это возможно, так как чем больше я кому-то добра делаю, тем больше меня ненавидят, — сказал Янка и присел на камень, глядя, как Эдмунд возится с консервной банкой.
— Что вы в такой чудесный день такие кислые! Видно, приспело время рассказать гениальный анекдот, — предложил Янка Коцынь, но все трое сделали вид, что не слышат его.
Эдмунд уже вскрыл банку и принялся есть из нее вилкой.
Майя только смотрела, как Лина и Юрис, танцуя, понимают друг друга без слов, как они смотрят друг на друга, улыбаются, становятся вновь серьезными, спрашивают, кажутся растерянными, вдруг припадают друг к другу так тесно, что кажется, танцует всего лишь один человек.
Рихард взял у Эдмунда нож и стал делать вид, будто изучает его, видимо, он пытался внушить себе, что изображенное на рукоятке женское лицо никак не может принадлежать Лине.
— Ах, под стать парочка! Похоже, что придется стать у них другом дома, — сказал Янка Коцынь, но никто на него не взглянул, и никто потом не мог вспомнить, кто же видел его последним.
Фатум только взревел коротко и нехорошо, но и на это никто не взглянул, так как все смотрели только на Лину и Юриса.
А Лина и Юрис все танцевали. Казалось, ничто не может их остановить. Видимо, танго сделало их немного невменяемыми, особенно Лину. При одном повороте она повернулась так бурно, так страстно откинула голову, что ее элегантная темно-лиловая шляпа со светло-лиловой лентой слетела с головы и закатилась в костер.
Ужасно красивая и ужасно элегантная шляпа со всеми ее ужасно широкими полями в один миг вспыхнула и растворилась в воздухе.
Произошло это в тот миг, когда Паул Вышегор-Потрясайтис кончил петь, мощным аккордом кончилось и танго.
Юрис жестом попросил прощения за это неприятное происшествие, клятвенно пообещав купить новую и столь же красивую шляпу, потом отвел Лину к Рихарду, поблагодарил и Рихарда за этот танец.
Только присев, Лина увидела, что все друзья смотрят на нее весьма осуждающе.
И Юрис понял, что произошло нечто неладное, только не мог понять, что же делать, он хотел было присесть к Янке Коцыню, но, нигде его не обнаружив, сел на ближайший камень и с удивлением увидел вытащенные недавно из воды туфли.
— Куда же это Коцынь отправился без туфель?
Лина вспомнила, что он собирался рассказать всем свой гениальный анекдот, и теперь это было бы в самый раз.
Никто не ответил и Лине, так что Юрис отправился посмотреть, куда же делся пассажир его яхты.
Остальные ждали, когда они вернутся вместе, но вернулся только удивленный Юрис. Янка с острова исчез, точно в воду канул.
Тут все принялись ходить по острову вдоль и поперек, и действительно оказалось, что Янка Коцынь, не умеющий плавать, пропал и концы в воду.
Пластинка с танго Паула Вышегор-Потрясайтиса все крутилась, только иголка потрескивала. И это уже не было возвышенное танго, которое можно петь, надеяться на счастье и неизменные чувства, какие бы грозы ни грозили.
Это было уже что-то мало похожее на звуки того последнего танго, которое Юрис Страуме слышал в свой день рождения, и этим самым празднование его дня рождения завершилось.
Деловое и даже аскетическое помещение, где единственным украшением был стеклянный ящик, рыбешки в нем носились кто куда, а наиболее любопытные толпились в одном месте, — видимо, смотрели, как на стол ставят пару довольно больших туфель, а рядом с ними кладут фотографии. Те самые фотографии, которые сделал Рихард.
Здесь виднелись Майя, Антония и Лина, гордо сидящие в «хорьхе», здесь Юрис танцевал с Линой, Антония сидела с Фатумом на коленях, Эдмунд, явно чем-то недовольный, и Юрис рядом с Янкой, и у Юриса в руках нож с блестящим клинком и рукояткой, выложенной цветными стеклышками.
В фотографии эти уже который раз вглядывались майор милиции и еще какой:то молодой парень с погонами младшего лейтенанта.
— Юрис Страуме заявляет, что не может понять, куда делся Янис Коцынь, а все остальные утверждают, что в этом преступлении виноват Юрис Страуме, — младший лейтенант говорил громко и четко, грамматически правильно и убедительно. Так отвечают в школе отличники, заранее зная, что получат пятерку.
У младшего лейтенанта были маленькие светлые усики, и выглядел он и впрямь как свежеиспеченный выпускник средней школы. Взрослые такими детьми обычно довольны, но стоит таким юнцам сесть за важный и ответственный письменный стол, посетители сразу смотрят на них с недоверием — слишком молод, слишком старателен, наверняка толком ничего не соображает.
— У нас нет никаких доказательств, что Янис Коцынь мертв, — сказал майор, пожалуй, про себя, и наморщил лоб. Не так давно о нем был снят документальный фильм, где ему довольно часто приходилось позировать крупным и мелким планом. И теперь он постоянно ловил себя на позировании, хотя никто его больше не снимал.
— Во-первых, он не умеет плавать. Во-вторых, мы уже проверили все возможные лодки, ни на одной пострадавшего не перевозили. В-третьих, его мать, которая ждет нас… — младший лейтенант вопросительно взглянул на начальника.
— Пусть войдет.
Вошла женщина лет пятидесяти, закутанная в черный и потрепанный платок, в стоптанных туфлях и дырявых чулках. Она сразу сообразила, кто тут главный, кто именно будет ее о чем-то спрашивать.
— Зачем вы пришли? Мы бы вам позвонили, узнали бы, когда вам будет удобно, чтобы мы к вам приехали, а здесь вы напрасно ждете, напрасно волнуетесь. — Майор был весьма благожелателен, хотя эта женщина чем-то ему не понравилась.
— Найдите хотя бы труп моего сына… — ответила мать Янки Коцыня и заплакала. Плакала она долго и громко.
Младший лейтенант подошел к графину и налил стакан воды, но Янкина мать воду пить не стала, а все плакала и плакала.
Майор попросил, чтобы она по возможности больше рассказала о своем сыне, но женщина только и могла, что непрестанно твердить, что он у нее единственный сын, и что же ей теперь на старости лет делать, словом, ничего конкретного она рассказать не могла. Уже третий день его нет.
Майор достал связку ключей, подошел к сейфу, порылся в документах, достал кулечек с рыбьим кормом и стал кормить рыбок в аквариуме. Аквариум он держал для того, чтобы, кормя рыбок, спокойно размышлять, и еще потому, что аквариум успокаивает его посетителей, вызывает доверие, и его бесчисленным посетителям легче рассказывать о своих сложных злоключениях.
Но аквариум и пестрая суетня в нем Янкину мать не успокоили, она только плакала, и ясно было видно, что разговора не получится. Она пообещала прийти в другой раз и вновь просила, чтобы дома ее не тревожили.
Майор вызвал по телефону машину, чтобы женщину отвезли домой, и, дабы не слышать беспрестанных всхлипов, включил радио. Послышалось красивое и легкое танго, витавшее в воздухе, как пух одуванчика. Майору показалось, что музыканты этим самым танго издеваются над ним, так как танго вообще-то только блестящая пустышка-обманка, только яркая заплата, скрывающая наготу, только красивая ложь, чтобы не надо было добираться до истины, а посему выключил радио.
Рихард Витынь стоял в черном халате, в потрепанной ковбойской шляпе, вот он медленно поднял пистолет, долго целился, потом не торопясь выстрелил.
Сзади к нему подошел какой-то человек в черной кожаной куртке:
— Что ты там натворил? Тебя вызывают в милицию, — и он протянул Рихарду повестку.
Рихард безразлично пожал плечами и принялся стрелять длинными очередями в ритме какого-то ужасно веселого танго.
Лина стояла перед зеркалом, и по меньшей мере три портнихи примеряли на ней очень элегантное и очень романтичное вечернее платье а-ля Марлен Дитрих.
— Мы же не успеем! Тебе сейчас надо быть в милиции, — всполошилась одна и от этого никак не могла приладить левый рукав.
— Пусть подождут! Еще чего выдумали! — две другие были просто в ярости из-за того, что прерывают их работу.
— Ничего. Я явлюсь туда вот такой. Они там все онемеют! — Лина взглянула на себя в зеркало и принялась двигаться в соответствующем этому платью ритме танго, ужасно таинственного и ужасно пленительного танго.
Среди самых разных свирепых зверей из папье-маше и картона, среди цветов, крокодилов, ягуаров и тигров, среди кошмарных кукол шла Антония со своим Фатумом на плече.
— Антония! — окликнул ее какой-то маленький мужчина. — Вам повестка из милиции. Из милиции!
Антония остановилась. Фатум ее нехорошо мяукнул, она взяла зеленую бумажку, долго ее изучала и, изучив, принялась угрожающе мычать танго, чтобы успокоить себя и дать понять Фатуму, что их обоих ожидает.
Майя сидела у стола, одетая в простое платье с короткими рукавами. Сидела она весьма серьезно, сосредоточенно шевеля губами, так как считала деньги. Сначала сотенные, потом пятидесятирублевки, потом десятки. Больше всего возни было с пятерками, трешками и рублями. Каждую пачку она перехватывала белой бумажкой и надписывала сумму.
Кто-то положил на стол еще одну зеленую бумажку:
— Приветик тебе от нашей родной милиции.
— Ах! — только и ответила она и в ритме вызывающего рокового танго принялась швырять сосчитанные пачки в мешок.
Юрис шел между библиотечными полками и отыскивал книги о преступлениях. Их было жуть сколько, он и не представлял, что книги полны преступлениями. С обложек бросались в глаза пистолеты и ножи, лилась кровь. Это были и старые и совсем еще новые, даже не читанные еще издания, но большинство были затрепаны, прошли через тысячу рук, можно даже сказать, что многие страницы здесь перелистывались дрожащими и послюнявленными пальцами.