— Не убивала я Зинку, Иван Афанасьевич, — говорила Марина ровным, скучающим голосом. — Нам с ней делить нечего…
— Ох, Марина, язык у тебя… — покачал головой помполит.
Капитан невольно улыбнулся:
— Ты лучше скажи, что ночью в душевой делала?
Марина вздохнула:
— Шагу не дадут ступить… Блузку стирала. Вот эту! — Она кивнула на свою полупрозрачную, расшитую кружевами блузку. — Как знала, что к себе вызовете.
— К-хе, — кашлянул в ладонь помполит.
— Синтетика, — добавила Марина. — Сохнет мгновенно.
Капитан вынул из ящика стола чистую наволочку, протянул Марине:
— А это что?
— А это наволочка, товарищ капитан, — усмехнулась Марина. — Я сначала блузку постирала, а потом наволочку.
— Чья она?
— Сашкина.
— Какого Сашки?
— Ива-ан Афанасьевич? — Марина поморщилась. — Что вы как маленький, ей-богу! Саша сегодня палец о стекло порезал, вот две капли на подушку и упали. Я говорю, давай замою, а то потом не отстираешь.
— При тебе это было?
— Что?
— Палец он при тебе порезал?
— Да. Стекло у него в шкафчике на стене разбито, он и обдирается об него все время…
— Ты это честно, Марина?
— Побожиться, что ли? Библии у вас нет, давайте на лоции поклянусь.
— Иди уж, — махнул на нее рукой капитан.
— Надо вызвать радиста, — сказал капитан, когда Марина вышла. — Пусть палец покажет…
— Зачем?
— Вдруг это от укуса… Помните, доктор говорил?.. — Он зажал себе рот ладонью, так что на щеке остались белые пятна от пальцев.
— А с Клячко вы что намерены делать?
Капитан насупился:
— Не понимаю, почему вы отвергаете этот вариант?
— Не знаю, — сказал Звонарев. — Вернее, не в силах пока объяснить. Но я бы его отпустил. Если хотите, примите это, как мою просьбу…
— Хорошо, я распоряжусь, чтобы сняли охрану. Учтите — на вашу ответственность!..
— Согласен. — Звонарев встал. — Если можно, вы радиста без меня допросите. Я сейчас… Надо прояснить один момент… Скажите, в какой каюте директор ресторана живет? И как его фамилия?
— Файт. Зачем он вам?
— Надо бы поговорить. Он последний, кто видел Клячко и Шуранову.
— Так ведь не он видел.
— А кто?
— Лыткин, заведующий производством. Лыткин сказал Файту, а он мне…
— Лы-ыткин? — растерянно повторил Звонарев. — Это же меняет все дело…
Капитан повернулся к помполиту.
— Еще один…
— Нет-нет, это я так… — сказал Звонарев и пошел к двери.
Капитан остановил его.
— Клячко-то выпускать?
— Выпускайте! — почти весело ответил Звонарев.
Он прошел на корму, остановился перед темной дверью ночного бара. Постучал по стеклу, так обычно стучат свои люди — точка, тире…
Сквозь стекло приблизилась размытая тень, щелкнула задвижка, морщинистое лицо бармена удивленно уставилось на Звонарева.
— Закрыто, — произнес он.
— Я знаю, — сказал Звонарев. — Поэтому и пришел.
В баре было темно, только свет из подсобки падал на полированную стойку, где ворохом лежали деньги — выручка за день. Звонарев сел на высокий стул, бармен зашел за стойку и выжидательно смотрел на Звонарева. Лицо его было в тени, в то время как Звонареву свет из подсобки бил в глаза. Бармен повернулся, зажег у себя за спиной еще один светильник.
— Прошу прощения за вторжение, — мягко сказал Звонарев. — Документы вам показать или не надо?
— Не надо.
Звонарев кивнул на блестящий «Экспресс».
— Машина уже не работает?
— Могу сделать чашку растворимого кофе. Если хотите, рюмку коньяку?
— Не откажусь.
Бармен налил себе и Звонареву по рюмке, подвинул к нему пачку сигарет.
— Память у вас хорошая, Казбек Артамонович?
— Смотря на что, — проговорил он с небольшим кавказским акцентом.
— На лица, скажем.
— Не знаю. Сколько вы кофе выпили за день могу сказать точно.
— Сколько же?
— Шесть чашек.
— Да ну? — искренне удивился Звонарев.
— Доллар и двадцать центов…
— Во сколько подходили к Стамбулу, помните!
— Около четырех…
— Тогда у меня к вам несколько вопросов. Первый: сможете восстановить в памяти всех, кто заходил в бар с трех до четырех?
— По порядку?
— Да.
В каюте Клячко был полный бедлам. Матрац с постелью валялся на полу, кругом опилки от пробитой в двери дыры-глазка, сам Клячко, поминутно одергивая сползающие штаны, прилаживал койку к стене.
— Скажите, как Шуранова? — опасливо покосился он на Звонарева.
— Без сознания.
Клячко сгорбился.
— Значит, вы еще вправе подозревать меня. Но ведь она же очнется? И тогда все выяснится? — Он с надеждой посмотрел на Звонарева.
— Будем надеяться, — брезгливо сказал Звонарев.
Он осмотрелся, куда бы сесть. В каюте не было даже табуретки.
— Вы не представляете, как мне стыдно и тяжело…
— Не представляю, — согласился Звонарев. — И не верю, честно говоря. Вам тяжело от того, что не доказана ваша непричастность к преступлению. Но если это выяснится, вам сразу станет легко и свободно. Вас и здоровье Шурановой интересует постольку, поскольку…
Клячко закрыл лицо руками и тихо заплакал.
— Поговорим лучше о другом. Кто-нибудь встретился вам по дороге, когда вы шли с Шурановой к помполиту?
— Не знаю, — простонал Клячко. — Ничего я теперь не знаю.
— Соберитесь! — прикрикнул на него Звонарев. — И потрудитесь вспомнить! Это гораздо важнее ваших ковыряний в самом себе…
Клячко отнял руки от лица, высморкался в скомканный платок.
— По-моему, никто.
— По-вашему или на самом деле?
— На самом… Верхняя палуба ночью пуста, а на трапе — вход на него, вон посмотрите, напротив моей каюты — мы никого с Зиной не встретили.
— Лыткин утверждает, что видел вас.
Клячко пожал плечами.
— Значит, видел. Я ни от кого не прятался.
— А вы его?..
— Нет. Я уже сказал — нет…
Лыткина Звонарев нашел у дверей лазарета, где все еще толпились люди, переговаривались вполголоса, волновались за судьбу Зины.
— Можно вас на минутку? — Звонарев легко тронул Лыткина за рукав кителя.
— Разумеется, — весело согласился Лыткин. — Я вас слушаю.
— Вот вы говорили, что около девяти видели Клячко и Шуранову?
— Время не помню.
— Девять. Это установлено. Как все было?
— Я спускался по трапу, — без запинки пояснял Лыткин, — а они поднимались. Я посторонился, пропустил Зину, потом Клячко и побежал своей дорогой.
Они как раз подошли к двери, ведущей на злополучный трап.
— Прошу! — вежливо предложил Лыткин.
— Нет, уж сначала вы, — сказал Звонарев.
Лыткин усмехнулся, шагнул на трап. Пройдя марш, он остановился, повернулся к Звонареву.
— Здесь.
Звонарев смотрел на него снизу вверх.
— Клячко утверждает, что он вас не видел.
— Значит, один из нас врет, — вкрадчивым голосом произнес Лыткин. — Поскольку Клячко уже освободили, я полагаю, вы больше верите ему!..
— Почему же?.. Я верю, что вы их видели. Больше того, я даже убежден в этом. Только мне кажется, что все происходило немножко не так, как вы рассказываете…
— Не надо мне помогать, — натянуто улыбнулся Лыткин. — А то я и так похож на человека по пояс в болоте. Вы мне протягиваете тонкий прутик вместо палки, я делаю лишние движения и еще больше погружаюсь в трясину.
— Образно, но слишком сложно для нормального общения. Моя же мысль проста. Мне кажется, что вы Клячко видели, а он вас — нет.
— Все было так, как я сказал.
— Хорошо. У Клячко или Шурановой что-нибудь было в руках?
— Вроде бы нет. Впрочем, если не считать маленького сверточка с контрабандой.
— Не ёрничайте, Лыткин. Это ведь допрос.
— Давно понял, гражданин следователь.
— Откуда, кстати, знаете про контрабанду?
— Весь теплоход знает…
Звонареву вдруг показалось, что сейчас Лыткин ударит его ногой. Он внутренне собрался, чтобы перехватить и отвести от себя удар. Но Лыткин повернулся к нему спиной и пошел вверх. На ходу спросил:
— Куда теперь меня поведете?
— Если не возражаете, на минуту зайдем к капитану.
— Не возражаю, — усмехнулся он.
Они вышли на пустынную верхнюю палубу и повторили весь путь, пройденный два часа назад импровизированным следствием. В районе трубы Звонарев остановился, шагнул в темное пространство между двумя шлюпками. Встал у борта. Лыткин удивленно посмотрел на него. — Узнаете? — спросил Звонарев.
— Что я должен узнавать?
— Ситуацию. Вот тут стояла Шуранова. Вы появились откуда-то оттуда. Она повернулась на звук шагов. Вы зажали ей рот ладонью, чтобы не кричала, и скинули в воду. Где сверток?
Несколько секунд Лыткин являл собой крайнее изумление. Наконец он покрутил пальцем у виска и спросил:
— А вам к доктору не надо? Вот что, — раздраженно заговорил он, — или мы сейчас идем к капитану, или я пойду спать. Вы уж один упражняйтесь в своих умозаключениях…
Он отвернулся, и Звонарев увидел, как обострился его профиль, словно бугры мышц до предела натянули на себя кожу.
— Привет вам, кстати, от Француза! — вдруг сказал Звонарев.
Лыткин не дрогнул.
— Ошибок много наделали, гражданин Лыткин, — продолжал наступление Звонарев. — Дорогим шампанским разбрасываетесь — не по карману! А на бутылочке-то наклейка вашего ресторана…
И вдруг Лыткин побежал. Не очень быстро, как показалось Звонареву, высоко поднимая ноги, словно на физзарядке. «Куда он? Кругом море…» — подумал Звонарев и громко крикнул:
— Стой!
Лыткин завернул за угол палубной надстройки. В несколько прыжков Звонарев был у этого места. Он успел подумать, что, наверное, попался на грубую приманку, увидел подставленную ногу, и, падая, в полете уже, попытался сгруппироваться, чтобы не разбить голову о железные механизмы на палубе. Спиной Звонарев больно ударился обо что-то острое, перевернулся через левое плечо, хотел вскочить, но тут огромная многотонная масса обрушилась ему на голову, и он погрузился в спасительную, снимающую боль темноту.