«Ага! — злорадно подумал Базиль. — Предчувствует неудобства от моего посещения».
— Извините меня, уважаемый Исакий Исакиевич, я к вам с покорнейшей просьбой, — скромно сказал Базиль.
— К вашим услугам. Пройдемте в комнаты, сударь, — ответил Исакий Исакиевич.
Они уселись в гостиной, причем Исакий Исакиевич все всматривался в Базиля, будто опасаясь бесчинств со стороны незваного гостя. Заводить посторонние разговоры, было неуместно, молчать тоже нельзя, и Базиль решился сказать сразу то, что хотел.
— Исакий Исакиевич, устройте меня на службу, я употреблю все способности, чтобы вы не ошиблись в своем протеже, — сказал он довольно робко, но тотчас оправился и попробовал заглянуть в сидящую перед ним темную душу.
Исакий Исакиевич сидел на низком креслице, ноги его доставали до полу, и он чувствовал себя здесь законным хозяином. Он оскорбительно равнодушно усмехнулся в ответ на ожидающий взгляд Базиля и произнес:
— Что вы, что вы, сударь! Разве я могу сомневаться в ваших дарованиях! Но ведь, я полагаю, вы знаете, что мое мнение и мое влияние в соответствующих кругах слишком ничтожны.
Базиль приготовился пылко возражать.
— Что вы, что вы, сударь! — сказал он с горячностью. — Я знаю только одно, что вы слишком скромны. Я вот, напротив, возьму на себя смелость утверждать, что ваше мнение в соответствующих кругах очень высоко ценят и ваше влияние превозможет любые препятствия. Вы легко устроите меня в чертежную Архитектурного комитета. Право, очень прошу вас и очень надеюсь, что вы не откажете.
— Как раз откажу! — промолвил Исакий Исакиевич, как бы в шутливом тоне. В сердце Базиля действительно закралась надежда, что удастся его убедить, не прибегая к адскому средству. Только хотел он, поправ самолюбие, попросить умильнее, еще раз польстить чем-нибудь, как вдруг Исакий Исакиевич встал с места, явно показывая этим, что считает визит Базиля оконченным. Базиль тоже поднялся.
«Должно быть, так просто не обойдется, — подумал он. — Что ж, как раз теперь время…»
— Имейте в виду, — сказал Базиль, жестко выпрямившись, подобно Павлу Сергеевичу. — Имейте в виду, сударь, что мне известны те обстоятельства, при каких комиссионер Суханов продавал казенный гранит за собственный. Мне известно имя чиновника-попустителя. — Базиль отступил на шаг и поднял указательный перст до уровня лица чиновника-попустителя. — Я донесу на вас, милостивый государь, ежели вы не исхлопочете для меня архитектурную службу!
Вытянутый вперед палец дрожал от стыда и отчаяния, когда Базиль произносил свое требование. Ненавистное лицо равнодушно белело перед ним; и, чуть не касаясь пальцем этой проклятой безжизненной кожи, Базиль испытывал отвращение.
Затем Исакий Исакиевич опустился в кресло, чем дал повод Базилю порадоваться: «Ага, подломились твои ножки!»
— Настасья! — громко сказал Исакий Исакиевич, оглядываясь через плечо. — Настасья, отворика-ка сударику ворота.
С этими словами Исакий Исакиевич взял со столика «Северную пчелу».
«Чтобы скрыть свой испуг», — догадался Базиль и, шагнув к чиновнику, хотел вырвать из его рук газету. В это время появилась в дверях стряпуха и страшным голосом завопила:
— Матушка-мохнатушка! Ой, убьет!
«Недоставало только, чтобы я еще дрался с ними», — брезгливо подумал Базиль, вдруг остыв, и ему представилось, как дружно выпихивают его из дома хозяин и стряпуха.
Он мысленно плюнул еще раз, взглянул на хозяина, спокойно читающего газету, и вышел. Настасья успела открыть перед ним все двери и выскочила сама на крыльцо.
— До завтра! — крикнул Базиль со двора сквозь распахнутые двери сеней, прихожей, гостиной.
Настасья с крыльца погрозила ему увесистым кулаком:
— Сдохнешь до завтра! Помяни мое слово, сдохнешь!
Глава двадцать четвертая
На следующее утро Базиль явился в канцелярию Строительной комиссии. Он попросил швейцара вызвать к нему в приемную Исакия Исакиевича. Против ожиданий, Исакий Исакиевич немедленно вышел, и, не дожидаясь новых угроз Базиля, сам заговорил с ним. Милостиво заговорил:
— Вы, сударь, имеете какие-либо письменные доказательства?
— Доказательства чего? — переспросил Базиль, удивившись деловитости изобличаемого преступника.
Исакий Исакиевич повторил, твердо выговаривая каждое слово:
— У вас имеются на руках письменные обоснования, вашего доноса? Какие-либо расписки заинтересованного лица, письма?
Базиль покраснел.
«Так и назвал, — подумал он, — назвал доносом! Ах, до чего я дошел! Но разве я сам? Меня довели. Есть от чего решиться на крайнюю меру…»
Утешив себя, он уже со спокойною совестью объяснил чиновнику:
— Того, что вы называете письменным доказательством, у меня не имеется, но зато я могу перечислить десятки подробностей этого крупного мошенничества, подробностей, с разных сторон уличающих заинтересованное лицо.
— Кому вы намерены подать свой донос?
— Главному архитектору.
— Господину Монферрану?
— Да.
— В этом случае вы изложите донос по-французски?
— Ну разумеется!
Недоумение Базиля росло перед деловитой заботливостью Исакия Исакиевича. Последний расспрашивал таким тоном, точно был заинтересован в успехе доноса, написанного по всей форме.
— Я потому спрашиваю, что переводчик может исказить. Но вам в данном случае хорошо пригодится ваше парижское воспитание, — с язвительностью заметил Исакий Исакиевич. — Да и дело не в этом. А вот вы не думаете, что господин главный архитектор заинтересован в сохранении тайны, так сказать, коммерческой тайны?
Исакий Исакиевич говорил шутливым тоном. Лоб его был лучезарно чист, все морщинки исчезли, он говорил и от всей души радовался правде своих слов.
— Я подам донос председателю комиссии, — хмуро сказал Базиль.
Исакий Исакиевич также нахмурился.
— Довольно об этом. Вам никто не поверит. Я не могу объяснить вам особенности этого дела, здесь не место для таких разговоров. Я и то чересчур снисходителен, разубеждая вас. Если желаете уяснить безрассудность подобных доносов, повидайтесь с Архипом Евсеевичем. Это ведь он когда-то вам рассказал о злоупотреблении? Он рассказал не все, и тем ввел в заблуждение вас. Советую повидать и расспросить. А за сим честь имею откланяться.
Исакий Исакиевич любезно распрощался и удалился. Базиль стоял с полминуты, прислушиваясь. К чему прислушивался — он сам не знал: за дверью в чертежной и канцелярии было тихо, в приемной никого не было. Может быть, Базиль слушал, не войдет ли кто с площади? Он думал:
«Судя по тому, что Исакий Исакиевич упомянул имя Шихина, следует заключить, что тот уже знает о моем приезде, как это всегда бывало, и находится где-нибудь здесь неподалеку. Я уверен, что, выйдя отсюда, я встречу моего рокового купца. Что ж, с удовольствием, у меня нет зла на Шихина, он был по-своему прав».
Выйдя из канцелярии, Базиль старательно осмотрелся вокруг, ожидая увидеть рыжую бороду или услышать насмешливый голос, но предчувствие обмануло: Шихина он не встретил.
Прямо перед Базилем было о н о. Таинственное о н о, наконец-то заполнившее пустое место между великолепными портиками. Великое множество строительных лесов окружало е г о. Базилю было не до того, чтобы всматриваться и угадывать сквозь леса красоту или безобразие. Для воодушевления прежнего Базиля было бы достаточно одного сознания, что о н о представляет собой титанический памятник и что он, Базиль, участвовал в создании такой твердыни. Нынешнему Базилю было не до того. Нынешний Базиль думал:
«Хоть прямых результатов пока еще нет, а все же шантаж мой имеет успех: Исакий Исакиевич струсил. Он откровенно струсил, иначе бы он не разговаривал сейчас со мной, да еще в присутственном месте и в присутственные часы. Покинул свой стол и принялся заговаривать зубы!»
Базиль в этот раз был прав. Вообще он делал значительные успехи. Служба у Павла Сергеевича не прошла даром. Он отлично понимал, например, что мошенничество комиссионера Суханова с казенным гранитом не обошлось без участия высших чиновников Исаакиевской комиссии и потому не удастся вывести дело наружу. Но тем более должен бояться Исакий Исакиевич. Властные люди, чтобы замять историю, легко свалят вину на мелкую сошку. Из всех виновных и попустителей погибнет один Исакий Исакиевич. И сам Исакий Исакиевич понимает это, оттого он и струсил, и при соответствующей настойчивости, с терпением и умением можно добиться от него согласия устроить Базиля на службу. Шихин же теперь ни к чему. Упоминание о Шихине — хитрость Исакия Исакиевича, который хочет запутать Базиля.
Базиль шел по городу. Петербург изменился с 1830 года. Липовые деревья, росшие посредине Невского проспекта, были пересажены по приказу государя к тротуарам; деревянные колеи для экипажей были заменены торцовой мостовой во всю ширь проспекта. Появилось еще больше кондитерских. Зайдя в одну из них, Базиль выпил кофе и взял в руки какой-то журнал (старый-престарый, за 1820 год), раскрыл и прочел:
«Любопытство публики обращено теперь на модель новой Исаакиевской церкви, показываемую каждую среду в доме Шмидта, что у Семеновского моста на Фонтанке. В день сей и сам архитектор господин Монферран бывает при том для объяснения подробностей господам посетителям. Модель поставлена на огромном столе из красного дерева, который раздваивается с помощью пружины на две равные половины и дает возможность любопытствующим видеть самую внутренность храма.
Перед входом в комнату, где поставлена сия модель, можно видеть для сравнения и модель старой церкви. Кроме несравненно изящнейшей отделки первой перед второю, господин Монферран умел и побочными предметами придать особый блеск своему произведению. Комната, в которой она поставлена, украшена картинами, а по полу натянут богатый ковер, что распространяет какую-то приятную мрачность, — и вот искусство, особенный дар иностранцев, которое мы, русские, еще у них не переняли!»