— Я не про то! — еще больше нахмурилась она на его непонятливость. — Не усидеть, говорю, тебе на Пскове в степенных посадниках, хватит, покрасовался!
— Эт-то отчего?! — побагровел Твердило.
— Будто не знаешь! Ярославич тебя оттуда сживет, не оставит. Ты же его боишься, безусого! Эх, Твердило, имя у тебя мужское, крепкое, а сам ты… ровно из кислого теста! Я бы на твоем месте…
— Ну? — Твердило пуще наливается кровью, видно не в первый раз срамит его молодая супруга. Посадничиха нагнулась к его заросшему волосами уху и что-то шепнула. Твердило вскинулся, точно его прижгли каленым железом. — Ты чего? Чего? Хочешь, чтобы меня в поруб посадили? Чтоб ясные очи из меня ножом вынули?
Жена обидно захохотала:
— Ясные очи? Гляделки у тебя мутные! (Оборвав.) Ладно. На свадьбе поговоришь с умными людьми, а теперь… — Привстала в санях, огляделась. — Смотри, даже пешие тебя упредили…
— Пе́ши… каки́ пе́ши? — боясь опять не понять жену, растерянно повторяет Твердило. Взгляд его упал на обочину дороги, где неторопливо шагают трое мужиков с посошками, в войлочных шапках. Лицо Твердилы исказилось злобой.
— Вон кто идет — земляки, псковские! Опять жалиться на меня князю, вонючие смерды? — кричит он истошным голосом. Вырывает у кучера кнут и хлещет им что есть силы по мужицким плечам и спинам. Смерды поспешно ломают шапки перед боярином, но тот уже вместо них бешено нахлестывает коней.
Кони мчатся во весь опор, обгоняя по пути санные упряжки других бояр. Лицо жены сияет гордостью, она почти простила мужа.
Вдруг полозья раскатываются на крутом повороте, и посадник с посадничихой стремглав вылетают из опрокинувшихся саней.
Большая, празднично убранная палата. В окнах цветные стекла, бросающие на стол яркие блики. Во главе стола — м о л о д ы е, Александр Ярославич и Александра Брячиславна, оба высокие, красивые, румяные от молодости и от здоровья. Рядом с ними — мать Александра Ярославича, его брат и новгородский архиепископ. Ниже сидят бояре. Они все время спорят, хвалясь своим богатством и знатностью, равно как знатностью и богатством самого Новгорода.
Князь Александр и архиепископ прислушиваются к застольной беседе.
— Что мне здешние пригороды! — пренебрежительно говорит чернобородый боярин. — Псков да Порхов, Корела да Ладога! Не от них богатство наше боярское, а от дальних волостей: от Вятки, от Вологды, от Печоры да Югры… Вот где меха, вот где рыбий зуб — моржовый клык, вот где чистое серебро! На том я стою и стоит Новгород!
— Велика радость твоя Печора да Югра! — сердится другой боярин. — Послал я туда свою малую дружинку — ни один жив-человек не вернулся…
— Зачем малую, надо посылать большую, вот как я делаю, — рассудительно говорит третий.
— Уж не твоя ли большая его малую заглотала? — ехидно вставляет горбоносый четвертый.
— Вот как? — боярин подозрительно смотрит на владельца большой дружины.
— И ты поверил! Ну, наветчик! — тот наливается кровью и привстает, подняв тяжелую руку.
— Господа бояре! — с укором заговорил владыка. — На икону святую гляньте да перекреститесь!
Занесший было кулак боярин послушно крестится, затем опускается на скамью.
Александр одобрительно улыбнулся архиепископу:
— Знаешь, как их между собой успокоить! А на меня замахнутся — заступишься?
— Что ты, князюшка! — искренне испугался архиепископ. — Разве такое может?..
— Будто нет! — засмеялся юноша. — Отца моего не раз изгоняли. За полсотни лет десяток князей сменили господа новгородцы. Чем я усижу?
— Княже, княже! — укоризненно говорит владыка. — Негож разговор для свадьбы затеял… Забыл про веселье!
— То верно! — Александр взглянул на жену, потом на сидящую рядом мать. — Велела бы спеть, матушка…
Невидимый девичий хор поет песню о молодой жене. Хору подтягивают все женщины за столом, молодые и старые боярыни:
Кругом, кругом да солнце катилось,
Рядом, рядом бояре все едут,
Бережно везут молоду княгиню,
Княгиню Александру Брячиславну.
Часто князь к ней припадывае,
Тайно у ей все выспрашивае:
— Что дары ли везешь к моему батюшке,
Моей матеньке?
— То дары везу к твоему батюшке,
То дары везу — сто локот парчен.
— То добро, то и надобно.
Что дары везешь молодому князю?
— То дары везу — сама я себя…
— То добро, то и надобно.
В середине песни к Александру подходит молодой дружинник и что-то шепчет. Князь встает, подает жене руку.
— Саня, выйдем, народ просит.
Молодые идут под песню:
Да не слыхала лебедушка,
Да не слыхала Александрушка,
Да ворота растворилися,
Да как широко размахнулися,
Да полон двор да лошадей стоит,
Да полна светлица гостей сидит.
Как тогда она услышала,
Как тогда она увидела
Молода князя во тереме,
Первобрачного во высоком.
Назвала его по имени,
Возносила да по отчеству:
Александр-от Ярославич,
Пришел да разоритель мой,
Разорил да меня…
Молодые переступили порог. Княгиня оперлась об руку мужа, нежно повторяет последние слова песни:
Пришел да разоритель мой,
Разорил да меня!
Молодые стоят на крыльце. Двор и прилегающие к нему улицы полны народу. По широкой ковровой дорожке, разостланной от крыльца до самых ворот, вереницей идут купцы с подарками. Низко кланяясь, складывают перед молодыми разноцветные шелка, сукна, золотые и серебряные ткани, атлас, бархат, сафьяновые сапоги и сапожки, собольи меха.
— Сколько вы нанесли! — покачал головой Александр. — Разоритесь из-за меня!
— Типун тебе на язык, Александр Ярославич! — смело говорит красавец купец. — То для нас не разор. Разор — коли твой княжой меч притупится, не охранит нашу торговую вольность…
— Разве ее мечом хранят! — сердито заметил один из вышедших на крыльцо вслед за князем пожилых бояр. — На то есть законы. То наше дело, посадничье да боярское.
— Ой ли, господин степенный посадник? — упрямо прекословит купец. — А вон прошлый год, как Батыга ста верст не дошел до Новгорода, что-то вы, господа бояре, помалкивали, больше на князя с надежей поглядывали.
Александр увидал, что в воротах стража кого-то не допускает, окликнул:
— Не задерживай честной люд, пускай в ворота!
— Надо ли, князь? — негромко спрашивает посадник. — Больно много набралось черни…
Но уже идут к крыльцу новгородские ремесленники, несут оружие, латы.
— Для тебя и для Брячиславны, младой княгини, — говорит пожилой кузнец, кланяясь князю. С достоинством выпрямился. — То дары не холопьи, нам заискивать перед тобой не в чем. Вспомни, как отроком малым бывал в наших кузнях, разгорался твой глаз на оружие, на доспехи… По старому знакомству прими, Александр Ярославич. — Передает оружие. — Авось в твоих руках не заржавеет… в лихой час для Новгорода.
— Спасибо, Вавило! — Александр попробовал лезвие пальцем, осторожно снял с платья жены золотистый волос, подставил меч, дунул: разрезанный надвое волос улетел под крышу. — Хорош! — восхищенно говорит Александр. — Да ведь о д н и м мечом Новгород не оборонишь!
— А мы сколько надо их, столько и накуем.
— Верно? — Александр зорко глянул. — А это за вами кто прячется?
Новгородские оружейники расступились, из-за широких их спин вперед вышел стройный, худенький юноша, почти мальчик, держа в руках кожаный щит с набитыми поперек блестящими металлическими полосами.
— Руби! — решительно говорит он, припав на левую ногу и прикрываясь щитом.
Александр с сомнением оглядывает юнца. Вокруг вполголоса переговариваются:
— Чей такой удалец?
— Из Пскова.
— Надеется на свой щит…
— Ноги тонки, подломятся.
— У Ярославичей рука тяжелая!
Александр Ярославич вздымает над головой меч. Молодая княгиня вскрикивает:
— Саша!
Повернув меч плашмя, князь с силой ударяет им по щиту. Мальчик слегка пошатнулся, но удержался на ногах. В толпе одобрительно зашумели:
— Устоял!
— Молодец пскович!
Мальчик исподлобья глядит на князя.
— Новгород… или Псков пожалел, Александр Ярославич? — тихо говорит он, показывая на меч и на щит.
Князь пристально посмотрел на него, как бы желая понять намек.
— Думаешь, они для меня не едины? — Берет у него из рук щит. — Видишь: один — в правой руке, другой — в левой… — Оценивающе разглядывает работу. — Отец делал?
Мальчик молчит.
— Сам? — удивился князь. — Что-то больно молод!
— А ты на много ли старше? — неожиданно возражает тот. — Двум таким княжествам взялся мечом и щитом служить!..
Окружающие поражены его наивной дерзостью. Александр усмехается:
— Хочешь помочь? Оставайся при моей дружине.
Юноша не успевает ответить. К крыльцу протолкались крестьяне, которых обогнал по пути боярин Твердило. Падают в ноги князю.
— Гони их! — сердито говорит новгородский посадник. — Охальники! В такой день челобитничать!..
— Где я вас раньше видел? — присматривается к мужикам князь. — Вспомнил: на озере вас судил с Твердилой, псковским посадником. Как землица у Вороньего камня, небось пригодилась?
— Да что, князь, — сумрачно отвечает старший из ходоков, — не отдал ее нам боярин. Не послушал он твоего суда.
— Не отдал? — нахмурился Александр. — Где Твердило?
— На пиру нет, — неохотно говорит новгородский посадник. — Пока не прибыл…
— Значит, брезгует моей свадьбой! — будто спокойно, но от гнева становясь старше видом, говорит Александр. — Гнушается новгородским князем! Гнушается судом княжьим! Не гнушается лишь воровать смердью землю!..
Молодая княгиня с боязливым любопытством (таким она еще не видала мужа) поглядывает на него сбоку, поглаживает по рукаву и лукаво шепчет: