орает рыбацкий поселок и суетятся шведские воины, выгружая в лодки награбленное в поселке добро, ведя плачущих женщин. На луговой стороне Ижоры, неподалеку от леса, пасутся лошади. Некоторые из них стреножены. Шведы, охраняющие табун, с аппетитом обедают у костра. Лошади оглядываются и фыркают от тянущегося по лугу дыма.
До слуха наблюдающих всю эту картину Александра и его спутников доносится из шатра Биргера пение и музыка.
Поют шведские вельможи, в том числе и епископ.
— Жарко дрались мы мечом! Меч, подобно молнии, метал смерть, он пронзал щиты, сокрушал шлемы, и из раскрытых черепов падали на плечи куски мозга… Весело знать, что скоро мы будем пить пиво из черепов наших врагов!
Шведы с нахмуренными, серьезными лицами звонко сдвигают кубки. Они не пьянеют, привычные к возлияниям. Их воинское веселье сурово. Юный сын Биргера тоже насуплен и оглушительно поет вместе со всеми:
— Жарко дрались мы мечом! Когда солнце взошло, над полем битвы, оно осветило одни трупы. В тот день мне было так хорошо, как если бы невеста впервые подставила мне свои уста для поцелуя…
Пронзительный свист в соседнем лесу прерывает пение. Шведы, схватив лежащие рядом с ними мечи и шлемы, выскакивают из шатра. Германский рыцарь кричит, пробегая мимо скальда:
— Ты шут или воин? — Яростно выбивает из его рук лютню.
Выбежав на воздух, под яркое солнце, они видят панически мчащийся по лугу табун. На некоторых лошадях сидят, без седел, уцепившись за гриву, дикого вида ижорцы. Впереди — Пелгусий, он уверенно направляет весь табун к лагерю. Еще минута, и здесь будет все растоптано…
— Задержать! Отвернуть коней! — громовым голосом командует Биргер. Но уже поздно.
Едва успел шведский лагерь прийти в движение — затрубили трубы и начали сбегаться воины, рыцари выскочили из шатров, застегивая на бегу ремни шлемов, едва Биргеру и другим военачальникам подвели коней (тех, что были поблизости от палаток), а лучники торопливо осыпали стрелами своих же собственных лошадей, которыми завладели ижорцы, — как обезумевший табун уже ворвался в лагерь. Вихрем проносится он, круша палатки, втаптывая в траву оружие и одежду, сваливая с ног воинов, рассыпая костры, — и с той же стремительностью, описав крутой полукруг, исчезает в лесу…
Вокруг Биргера и его златоверхого шатра, защищенного купой деревьев, столпились немногочисленные конные рыцари. Остальные, вместе с простыми воинами и слугами, ругаясь и проклиная ижорцев, ползают по земле, подбирая оружие и доспехи. Бледный от Досады, от гнева, Биргер распоряжается:
— Нагнать! Вернуть лошадей! В лесу они не могут уйти далеко…
— Отец, позволь мне! — вызывается юноша.
Биргер выразительным кивком поручает нескольким витязям и слугам охрану сына. Небольшой отряд скачет к лесу. Едва успевают они достичь опушки, как в противоположной стороне, у реки, происходит новое событие. Какие-то пешие люди, появившиеся из-за мыса, быстро сбрасывают в воду мостки, соединяющие шведские корабли с сушей. Другие подплыли в рыбачьих челнах к кораблям, стоящим на Неве подальше от берега, топорами прорубают борта, и волны врываются в трюмы. На самих кораблях завязалась борьба: забравшиеся на палубу рыбаки оглушают и кидают в воду шведских матросов.
Только тут Биргер понял, что все происшедшее — дело рук не одних взбунтовавшихся ижорцев.
— Назад! — кричит он отряду, отправившемуся в лес ловить лошадей, но тот уже скрылся за деревьями. Биргер выхватывает у воина рог и трубит, вызывая сына.
И как бы в ответ ему вдали звучат незнакомые шведам трубы. Встревоженный Биргер повернул голову и в прогалине между деревьями увидал на дальнем конце луга конную русскую дружину. Она мчится к лагерю, отрезая шведам путь к берегу и преследуя вынесшийся из леса отряд сына ярла.
Биргер вздыбливает коня. Лицо его мрачно и решительно. Он поворачивает коня навстречу русской дружине, сверкающей на солнце шлемами и оружием. Рыцари послушно скачут за ним.
Сын Биргера и его спутники мчатся к крайнему кораблю, который еще не захвачен русскими. Двое шведов спешились, насильно стаскивают с коня юношу, — страх борется в нем с самолюбием, — волокут его под руки на корабль. Русский витязь устремляется на своем коне вслед за ними по сходням. Ему кричит кто-то из подоспевших дружинников:
— Гаврила Олексич! Живьем бери царевича-то!
Гаврила Олексич на середине мостков, а сын Биргера уже на борту. Шведы поспешно сталкивают мостки в воду, и дюжий, потный Гаврила Олексич вместе с конем и досками обрушивается в реку. Торжествующе кричат на корабле шведы, обрубая канаты, удерживающие судно у берега. Задвигались весла под палубой, корабль стал отходить вбок и вниз по течению.
— Не пускай лодью! — кричит Гаврила Олексич, вынырнув у кормы и плывя вдоль борта. — Не пускай!
Отфыркавшись, он схватился за весло — сломал, схватился за другое… Сверху его стараются достать мечами и копьями. На помощь к нему бросаются с берега в воду дружинники.
Лодью вытаскивают и выталкивают на мель.
— Как рыбкам на песке, хорошо вам будет, — удовлетворенно говорит пленным шведам Гаврила Олексич, проводя руками по своей кольчужной рубахе и по таким же штанам — отжимая воду. В этот момент сверху, с палубы, какой-то толстый шведский начальник ткнул Гаврилу Олексича длинным копьем. Удар пришелся в пустоту, под мышку, но коварство шведа разозлило Гаврилу Олексича. Воспользовавшись тем, что на противоположном конце копья имеется ременная петля, в которую предусмотрительный швед продел руку, чтобы не уронить копье в воду, Гаврила Олексич с силой сдергивает его с палубы и, крутнув несколько раз вокруг себя по воздуху, отпускает вместе с копьем, за которое он цепко держится. Тот камнем падает в реку, затем плывет по-собачьи к берегу.
— Которых в полон берем — тех не бьем, — говорит Гаврила Олексич, наблюдая за ним сузившимися, повеселевшими глазами. — А таких дураков никогда не грех поучить…
Александр с остальными дружинниками скачет к лагерю. Румяный, веселый, ярко освещенный июльским солнцем, он всматривается в приближающихся шведов во главе с Биргером, и все набавляет да набавляет скорость. За ним, не отставая, скачут Ратмир и Павша Онцифорович. Ратмир даже чуть не опередил князя, тот сердито ему пригрозил: не высовывайся!
Биргер, завидев Александра, обогнавшего свою дружину, пришпоривает лошадь и тоже оказывается значительно впереди своего отряда. Ни тот ни другой не сворачивают в сторону и на всем скаку сталкиваются, вздыбив коней. В ту же секунду сшиблись посреди луга обе дружины, и между ними началась рубка.
Удар за ударом обрушивает опытный, закаленный в битвах Биргер на молодого князя, тот едва успевает прикрываться щитом; оседает и пятится под ним конь. Привстав на стременах, Биргер высоко заносит меч, чтобы нанести окончательный удар. Александр успел отвернуть коня, и меч со свистом прорезает пустоту. И в то же мгновение Александр сам наносит свой первый удар, который оказывается и последним. Его меч с такой силой бьет по опущенному забралу ярла, что тот вылетает из седла.
Гневный стон вырывается у шведов, и они бросаются на выручку вождя. Но русские их оттесняют; уже спешились двое русских дружинников, уносят Биргера; потерявшие своего ярла шведы дрогнули, начинается их бегство по направлению к лагерю. Вдогонку за ними скачут дружинники Александра. Сам Александр задержался, чтобы оберечь германского рыцаря, который упрямо продолжает биться, от богатырского меча Павши Онцифоровича.
— Сдавайся, рыцарь! — кричит Александр. — Не знаю, кто ты таков, но ты не свей! Твой пленник, Павша Онцифорович, сбереги его!
Бой в лагере подходит к концу. Трупы шведских воинов устилают поляну. Особенно много их вокруг кряжистого, короткошеего Сбыслава Якуновича, точно сросшегося со своим таким же коренастым конем.
Лошади, потерявшие седоков, мирно щиплют траву, отмахиваясь хвостами от слепней, — им нет уже дела до битвы.
Горячий Ратмир прорвался к золоченому шатру, над которым реет шведское знамя. Вход в шатер заслоняет собой восседающий на коне долговязый епископ с крестом в одной руке и длинным мечом в другой. Опрокинув по пути двух уставших, нерасторопных рыцарей, Ратмир кидается на епископа, но тот хладнокровно, метким ударом сбрасывает юношу с коня.
— Эх, Ратмир! — с досадой и болью вырывается у подскакавшего Александра. Он так напористо ополчается на епископа, что тот не выдерживает и пятит коня в шатер, давя копытами расставленную там посуду и яства. В эту секунду дружинник Сава, спрыгнув с лошади, топором подрубает опоры и шатер валится вместе со знаменем, прикрывая епископа и его коня.
Остатки шведского воинства, видя падение королевского стяга, с облегчением бросают оружие и сдаются.
Трубачи Александра оповещают о конце битвы.
Вечер. Багровый свет заходящего солнца освещает поле минувшего боя.
У поверженного наземь шатра Биргера на складном ременчатом стуле сидит Александр. Рядом с ним на таком же стуле — Павша Онцифорович, как старший в дружине воевода-боярин. Перед ними, низко нагнув голову, без шлема, с рассыпавшимися по плечам желтыми волосами, стоит рыцарь, приезжавший в Новгород с объявлением войны.
— Ярл Биргер — конунгу Александру! — говорит он по-русски, обходясь на этот раз без переводчика. — Ярл Биргер дает тебе, конунг, письмо и клятву никогда более не приходить на Русь войной.
Александр молча кивнул.
— Ярл Биргер просит конунга Александра как брата, — продолжает посол (голос его дрогнул), — позволить нам увезти на трех кораблях трупы погибших в битве знатных воинов и похоронить остальных на этой… (поправился) на твоей земле, конунг…
Александр снова молча кивает.
— Ярл Биргер сказал все! — торжественно заключает посол. — Он сожалеет, что из-за раны не может тебя сам приветствовать, и желает тебе, великий конунг, здоровья и славы! — Он кланяется и отступает сперва на шаг, потом, после второго поклона, на два шага.
— Скоро же ты научился говорить по-русски! — усмехнулся Павша Онцифорович.