ны, открываются кованые ворота, медленно опускается подъемный мост. Магистр поднимает меч и торжественно произносит:
— Нет пощады врагам святого престола! Во имя господа нашего Иисуса Христа и пресвятой девы Марии, вперед на…
Он не успевает договорить. На подъемном мосту появляется всадник далеко не воинственной наружности. Он въезжает во двор и тяжело спрыгивает с седла. Отвесил раболепный поклон начальникам ордена. На занемевших, плохо повинующихся ему ногах приближается к магистру. Мы узнаем ганзейца, который был в гостях у Твердилы. Из последних сил ганзеец бессвязно выкрикивает:
— Шведы!.. Русские!.. Барон фон Штурм Федер!..
Упал на плиты двора. Комтуры переглянулись. Кто-то из свиты спешился и нагнулся к лежащему. Тот с надсадой шепчет ему… Рыцарь быстро подошел к магистру, тоже шепотом доложил. Магистр с каменным лицом отдает негромкое приказание. Снова звучит труба. Мост поднялся, ворота закрылись. Слуги помогают рыцарям спуститься с коней и вынуть ногу из стремени.
В одном из внутренних покоев замка заседает совет объединенного ордена. Дневной свет слабо проникает через маленькие, высоко расположенные окна. Несмотря на июль, в сыром и холодном зале в большом камине разведен огонь. Дрожащие отсветы перебегают По мрачным лицам и белым с нашитыми черными крестами плащам орденских братьев.
На возвышении, в высоких креслах, сидят папский легат Гильом Моденский и великий магистр. У их ног поставлен стол, за которым сидят, записывая решения капитула, два капеллана. На полу, по бокам возвышения, разместились на скамьях комтуры и прочие должностные лица ордена.
Все с тем же недвижным, непроницаемым лицом магистр говорит:
— Сильные и благочестивые комтуры нашего ордена! Властью врученного мне жезла объявляю мое решение. Ранее всего повелеваю узнать, верны ли полученные сегодня вести о разгроме союзного нам шведского воинства. Далее. Поскольку на эту проверку потребно время, повелеваю за этот срок созвать братьев ордена из дальних комтурств, чтобы отсутствие шведского похода не могло повредить нашему успеху.
Комтуры согласно кивают. Монахи усердно записывают. Магистр обращается к епископу Моденскому.
— Высокочтимый епископ, представитель апостольского престола, вы согласны с моими решениями?
Заговорил епископ Моденский:
— Отдаю должное мудрости и твердости великого магистра. Его решения как нельзя более отвечают обстоятельствам, в которых оказался орден. Но господь благословил не только копье охотника, но и сеть ловца… Я предлагаю прибавить к решениям великого магистра еще одно: оставить чужое стадо без пастуха. Лишить власти в Новгороде невского победителя! Он нам опасен, этот удачливый молодой полководец…
Комтуры оживленно задвигались. Капелланы с некоторым недоумением — как это записать? — смотрят на епископа. Великий магистр коротко рассмеялся:
— Мне тем более приходится отдать должное вашей мудрости, епископ Моденский! Вы далеко видите… Что ж, дороги в совет господ новгородских нам известны!
Вечер. Замок. Опустился мост. Из открывшихся ворот выехал рыцарь в орденском плаще, сопровождаемый трубачом, знаменосцем и кнехтами, и помчался по дороге, обсаженной рослыми дубами.
Звонница в Новгороде. Колокола висят в нише, расположенной в соборной стене на высоте четырех-пяти сажен от земли. Над перилами склонились звонарь и внучка, смотрят на заполненную народом площадь.
— Деда, — спрашивает внучка, — а что князь сделал? Опять женился?
— Господь с тобой! — испугался звонарь. — Зачем ему другой раз жениться, когда его ждет молодая жена Брячиславна.
— А чего он сделал? — не отстает девочка. — За что его встречают?
— Он ворогов наших победил, внучка, — объясняет старик. — За то его и встречают.
— Деда, а скоро он будет?
— А вот ты гляди, глазки у тебя молодые, мне скажешь, и я сразу в колокола ударю…
На площади, мощенной деревом, нетерпеливо ждет, колыхаясь из стороны в сторону, многолюдная, многошумная, многоцветная толпа. Здесь купцы и ремесленники, крестьяне и горожане, нищие и богатые, силачи и убогие, мужчины, женщины, дети. Многие пришли целыми семьями, держат на руках маленьких ребят. Женщины принаряжены: у одних золотые, у других стеклянные украшения — цветные бусы и серьги, серебряные венцы, вплетенные в волосы, прикрепленные к головным, уборам обручи тонкой ювелирной выделки, с подвешенными к ним самоцветными камушками. В толпе шныряют мальчишки, дергая девочек за косы, подставляя друг другу ножку.
— Так говоришь, Вавило, не заржавел подарок? — говорит кто-то кузнецу в кожаном фартуке, одному из тех, кто принес оружие на свадьбу князю.
— Не заржавел! — широко улыбается тот. — Обновил Ярославич мой меч, дай бог им обоим!..
— Обновил и мою кольчугу, — говорит другой.
— Ну, врешь! Кольчуга моей работы! — возмутился третий. — Еще отцу его делал…
— Не спорьте, — усовестил их старейшина. — Твоя, его — все одно мы сработали. Не отцу, так деду, Всеволоду Большое Гнездо…
— А потом и с тем и с другим на всю жизнь разругались! — насмешливо замечает седой купец.
— Что ж, бывает, — примирительно говорит кто-то.
— Бывает, и курица петухом запоет, а бояре нас по-своему кричать не раз подучивали.
Чей-то бас подавляет все голоса и звуки:
— Народ, тихо! Едет князь со дружиной!
На всех звонницах в городе ударили колокола, большие и малые. Веселый перезвон поплыл над площадью, над рекой, над улицами.
Толкотня усилилась, все пытаются пробиться туда, откуда виднее, вытягивают шеи, лезут друг другу на плечи. И вот на дальнем конце площади показывается алый стяг. Никто не приказывал, на площади тесно, но сам народ раздвигается, давая дорогу дружине.
Через площадь перекатывается волнами:
— Александру Ярославичу слава!
— Новгородской дружине слава!
— Александру Н е в с к о м у слава!
Медленно движется дружина по площади. Сразу за князем едут воевода-боярин Павша Онцифорович и еще два боярина. В первых рядах дружины — Гаврила Олексич, Сбыслав Якунович и другие герои невской битвы. Простой дружинник Сава хотя немного и сзади, но зато две лошади везут за ним его трофей — золоченый Биргеров шатер.
Герои выше вздымают голову. Крики «слава», колокольный звон и пение соборного хора сливаются в один мощный, протяжный звук. Из собора торжественно выходит причт: — священники, дьяконы; сам владыка стоит на пороге храма, ожидая победителя.
Девочка спрашивает старика, прекратившего перезвон в тот момент, когда Александр подходит под благословение архиепископа:
— Деда, а деда, Ярославич поймает меня, если я к нему прыгну?
— Поймает, внучка! — не вслушиваясь в ее слова, возбужденно подтверждает звонарь.
Девочка, сосредоточенно пыхтя, перелезает через перила. Дед испуганно схватил ее, шлепнул, — вновь начинает раскачивать медные языки голосистых колоколов.
И вновь отвечает многоголосо на минуту затихшая было площадь:
— Слава! Слава! Слава!
Александр идет по хоромам своего дворца. Чем дальше, тем быстрее идет, точно здесь ожидает его главная награда. Он один, никто его не сопровождает.
И навстречу ему, из дальних горниц, еще не видя мужа, но уже слыша его отчетливые, громкие шаги, спешит Брячиславна, сопровождаемая ближними боярынями. Она то ускоряет шаг, то, оглянувшись на свою постылую свиту, медлит чинно. Но, увидев наконец мужа, не выдерживает и бежит через всю просторную, устланную коврами гридницу, далеко позади оставив боярынь и девушек. За два шага до князя запнулась за край ковра и… летит к нему, как та девочка, что хотела броситься ему на руки со стены собора. Муж подхватывает ее, обнимает и целует так крепко, что боярыни и боярышни пятятся и прикрывают за собой двери.
— Саша! — говорит она и, отстранившись, долго смотрит на мужа, словно не узнавая или сверяя с прежним.
— Ты что, Саня?
— Иной стал, — тихо говорит Брячиславна.
— Хуже? — с тревогой спрашивает Александр.
— Лучше.
Она прижалась к его груди.
Горница Александра. На стенках ковры и оружие. Шкаф с узорчатыми резными стенками. Дверца открыта, в шкафу видны книги в богатых сафьяновых переплетах. Низенький стол. На столе письменный прибор, очиненные гусиные перья, тонкие листы белой кожи.
Александр сидит у стола в невысоком кресле черного дерева, инкрустированном перламутром и золотом, и пишет, держа пергамент на левом колене, поставив ногу на скамеечку. Александра сидит в другом кресле, не спуская глаз с мужа. Александр поднял на нее взгляд, и она просияла.
— О чем думала, Саня?
— Жалко! — она вздохнула.
— Чего тебе жалко?
— Нева далеко. Не видала я как ты бился…
Улыбка сходит с лица Александра.
— Не надо так говорить, Саня. Беда недалеко ходит… не дай бог, завернет к нам в Новгород!
Княгиня даже привстала:
— Ужель опять война скоро?..
— Отгоним! — твердо говорит он. — Теперь легче, теперь мне бояре поверят.
— Да, Саша, да! — горячо подтверждает Брячиславна. — Они тебя теперь почитают как… (подбирает слово) как отца родного!
Александр хохочет, представив Себя отцом этих старых и важных бояр. Смеется и Брячиславна: действительно, это пока не очень подходит ее молодому Саше…
В дверях появился отрок.
— Чего тебе? — сердито спрашивает князь, недовольный, что помешали.
— Владыка желает видеть тебя, пресветлый князь, — сообщает отрок.
— Владыка? — поражен Александр. — Сегодня?!
— С боярами, — договорил отрок. — Они здесь…
Архиепископ Спиридон, посадник и самые именитые бояре (среди них чернобородый Жирослав Рогович и Гурята) сидят перед князем на принесенных в горницу креслах. Говорит владыка, лицо и голос его скорбно-торжественны. Александр настороженно слушает.
— …Вот почему, княже, мы сочли за благо прибыть к тебе и сказать о том, что лежит на сердце. Доселе прощали бояре твою горячность за ради младости. Теперь ты муж знаменитый… Поди сам не ведаешь, с какою ревностью за рубежом ныне слушают о твоем всяком слове и действе! Чуешь, к чему веду, княже?