— Чую, — сдержанно отвечает Александр.
— Чем слава громче, — поучает владыка, — тем меньше махать мечом должно. Как имя божие не произносить всуе, так меч из ножен зря не вытаскивать. Уразумел, княже?
— Уразумел. Все верно, — хмуро говорит Александр. — Только где это я махал мечом понапрасну? На Неве, что ли?
— Может, и на Неве! — смерил его суровым взглядом Жирослав Рогович. — Народ тебя за то славит, да ведь народ прост, а мы дале видим. За иной победой беда и горе влачатся… Особливо когда победитель слеп, распален удачей. — Боярин усмехнулся в холеную черную бороду. — Сказано в древности: победителей, мол, не судят! Не знаю: тогда, наверно, своих князей во всем трепетали… — Гордо выпрямился. — Мы ж, новгородцы, грамоту с любым князем пишем, чтобы не самовластничал. Победитель — тем паче… Господин степенный посадник, — обращается боярин к Степану Твердиславичу, — укажи князю, в чем он нарушил грамоту.
Посадник охотно загибает палец за пальцем:
— На свеев пошел по своей, не по нашей воле… Ссоришь нас с добрым соседом — тевтонскими рыцарями: им назло новые крепостцы на рубеже ставишь… Взял в полон ихнего рыцаря…
— Барона фон Шум… тьфу! Фон Штурм Федера! — подсказывает Гурята. — Ладно, того честного рыцаря мы сегодня домой проводили… просили его не корить нас за твою невежливость.
— Отпустили! — не выдержал Александр. — Да ведь он сознался, о чем орденцы замышляют!..
Посадник встает.
— Не пререкаться с тобой пришли… Последний раз тебя, княже, просим: выполняй грамоту! Правь, как в Новгороде князю положено, охраняй нашу землю, но сам на войну неразумную не нарывайся. В том подтверди святую клятву, кою по младости лет нарушил — самовольно пошел на свеев…
— И будем в мире! — торопится досказать владыка, заметив, как гневно блеснули глаза молодого князя.
— С кем в мире, преосвященный владыко? — спрашивает Александр. — Со мной, русским князем… или с коварными рыцарями? Верно, они без меня вам глаза затмили…
— А со всеми в мире, — невинно поясняет Гурята. — Ладком да тихонечко. Вот и сено тебе под городом, светлый князь, не след косить для дружинников, о том в грамоте тоже сказано… — Он впивается острым взглядом — как подействовало на князя это издевательское напоминание.
— Нет, князь, — в упор смотря на потемневшее от обиды лицо Александра, говорит Жирослав Рогович. — Не для того мы тебя отроком к себе приняли, не для того вскормили себе князем, чтобы ты вредил Новгороду!
Слышен стук. Все оглядываются: княгиня стоит перед упавшим креслом.
— Это о ком всё? — произносит она дрожащим голосом.
— Обо мне, — жестко отвечает князь. — Разве не слышишь?
Княгиня идет вокруг всей горницы, далеко обходя сидящих бояр. Подошла к мужу, встала рядом и, поклонившись боярам и особо — владыке, говорит грустно, но твердо:
— Спасибо вам, господа бояре! А чует сердце: захотите князя вернуть, да поздно будет…
Лесная дорога. Медленно движется крестьянский обоз. Рядом с тяжело нагруженными возами шагают мужики. Сзади раздается истошный крик: обоз догоняет верховой парнишка без шапки. Голыми пятками молотит он по бокам неоседланной лошади.
— Немцы! — кричит он. — Немцы идут!
Мужики торопливо сворачивают лошадей в лес, возы кренятся набок, громыхая колесами по корням и кочкам.
На опустевшей дороге показываются по трое в ряд крестоносцы. Поднятые забрала позволяют разглядеть среди них магистра и других участников совета ордена, а также барона Штурм Федера, самодовольно усмехающегося своим мыслям. За каждым из рыцарей следует оруженосец с копьем и щитом господина. Дорога идет под гору, и мы видим сползающую по склону бесконечную змею закованных в железо воинов. Над щетиной копий развеваются знамена и разноцветные значки с крестами, грифами, головами зубров и медведей.
Всадники едут молча, слышно только мерное постукивание копыт и изредка приглушенный лязг оружия.
Ночь. Освещенное луной озеро. Вдоль берега движется отряд русских всадников. Позади растянулись подводы со всякой кладью.
Посреди отряда едут верхом Александр и княгиня.
— Не спи, с коня свалишься! — с грубоватой ласковостью говорит он жене, которая дремлет, качаясь в седле.
— Я не сплю! — встрепенулась Брячиславна. — А Переяславль скоро?
— Устала, Саня? — Помолчав, Александр добавляет: — Не жизнь у тебя со мной, а перекати-поле… Вот муж достался! В загривок дунули — и покатился!..
— Уж какой есть! — рассеянно улыбнулась княгиня. Она любуется озером, деревцом, склонившимся над спокойной водой. — Хорошо здесь, в Залесье, тихо!..
— Тихо, — соглашается Александр. Еще помолчав: — А может, уже подобрались рыцари к Новгороду?..
— Саша, о том не думай! — Она успокаивающе погладила мужнюю руку, крепко сжавшую поводья. — Будем жить так, будто и нет на свете Новгорода…
Из темноты вырастают очертания заставы с рогаткой и сторожевой избой. Слышится окрик:
— Стой! Чьи люди?
— Князя Александра Ярославича люди, — отвечают в отряде. — Убирай рогатку!
На заставе оживление, из сторожки выскакивают еще несколько воинов. Кто-то узнал князя.
— Господи, сам Александр Ярославич!.. Петрован, скачи ко дворцу.
— Тихо! — недовольно говорит князь. — Зачем скакать?
Но один из караульных уже вскочил на лошадь, погнал ее по направлению к городу.
Дворец великого князя в Переяславле с ярко освещенными окнами. Блестит под луной позолоченный гребень крыши. На широком дворе выстроились вооруженные дружинники. Многочисленные слуги с факелами стоят у открытых настежь тяжелых ворот.
На двор въезжают князь Александр и княгиня. Навстречу им спускаются с украшенного тонкой деревянной резьбой и точеными столбиками крыльца младший брат Андрей и ближние бояре.
— Почет и любовь новгородскому князю и его молодой княгине! — весело восклицает Андрей Ярославич. — Здравствуй, победитель свеев! Здравствуй, Александра Брячиславна!
Андрей придержал стремя, помогая княгине сойти с коня.
Князь Александр отстраняет подоспевшего к нему боярина и, соскочив сам, с сердцем говорит брату:
— По большому чину встречаете! А кого? Изгоя!
Раннее утро. В одном конце огромного амбара ссыпают в закрома зерно, подтаскивают к ним мешки, в другом — складывают одна на другую шкуры и выделанные кожи, забивают бочки с медом, смолой, дегтем.
У двери, поближе к свету, сидит великий князь Ярослав Всеволодович, одетый в будничное. Вооружившись счетами, проверяет тиуна (приказчика), который смирно стоит рядом. Рядом же наготове стоит писец с подвешенным на груди приспособлением для письма.
— Чего ж ты наделал? — сердито говорит Ярослав. — Чистое жито в амбар для татар засыпал… Ведь я учил: поганым — поганое, его и веять похуже, а чистое — нам припрячь. Переяславцы тебе зимой спасибо скажут.
— Верно, князюшка, Ярослав Всеволодыч! Так и сделаю…
— Да шепни народу, чтоб хлебушко по ночам ели, а днем как-нибудь лебедой пробавлялись. Пускай татары думают, что у нас все подчистую выбрали. — Поглядел запись. — Бортного меда много ли от них схоронил? — Прикинул на счетах. — Ну, это еще добро. А ты, — обратился к писцу, — запись веди для татар, для баскака ихнего, а чего на деле — в своей голове держи. — Постучал ему по лбу: — Держи! Понял? — Ярослав повеселел. — Так и продержимся, бог даст, под погаными.
Повернул голову, В амбар вошел Александр, тоже одетый по-домашнему, в подпоясанной серебряным пояском рубахе. Почтительно здоровается с отцом — поцеловал ему руку. Тот зорко оглядел сына.
— Как спал, победитель? — И, не дожидаясь ответа: — Новгородцы, бывает, и мягко стелют, да спится от них потом ох жестко! Не кручинься, Саша! Отдам я тебе Переяславльское княжество, поучу с татарами ладить… — Он небрежно смахнул костяшки на счетах. — Это тебе не немцы, те во все сами входят…
Старый князь заметил, что Александр с недоумением разглядывает амбар с закромами и кожами и его самого со счетами и записями.
— Что глядишь? Не ждал грозного Ярослава в пыльном амбаре видеть? Думал, великий князь на коне, с подъятым мечом, татар воюет, а он от них, как трусливый смерд, как корыстный тиун от боярина, жито прячет!.. Еще что скажешь, Александр Невский?
Александр молчит. Ярослав Всеволодович, покосясь на слуг, на приказчика, решительно поднимается.
— Идем! Здесь толковать не место…
Затейливо расписанная, украшенная наивными символами государств, большая, во всю стену, карта плоской, как блин, земли.
— А того не знаешь, что здесь сердце Руси! — обводя на карте жезлом Суздальскую Русь, говорит Ярослав сыну. — Скудные, говоришь, земли, глушь? Да в том-то и сила, что нынче пока небогаты. Татары на них меньше зарятся.
— Что ж, так и жить за лесами? Тише воды, ниже травы, — Александр отворачивается от карты.
Ярослав прищурился:
— Трава даром что тонкая — землю пробивает!.. И вода только с виду тихая — сама камни точит… А по весне разгуляется — не удержишь, все снесет! — Он положил руку на плечо сыну, понизил голос. — Слушай, Саша, тебе одному скажу, Андрею даже не говорил: молод… Хочу межусобицу княжескую да боярское своеволие подсечь под корень. Хочу русские земли собрать воедино… — Александр с интересом слушает. Голос отца окреп, глаза блестят. — И тогда — как вода весной! Горе тогда гостям незваным, горе обидчикам! — Помолчав, отвернулся. — А пока… стану кланяться хану. Авось голова не отвалится…
Ярослав тяжело прошелся по горнице. Лицо его постарело, осунулось, взгляд потух.
— Но трудно, трудно подняться, Саша. Повыжжено все, разорено. Может, и не успею. Может, и ты не успеешь…
Остановившись у столика, жадно выпил кубок вина. Наливает снова, протягивает сыну.
— Отведай, хорошо ли.
— Вино доброе, — неохотно отпив, отвечает Александр.
Великий князь опять оживился.
— Видишь, везут нам в глушь заморское вино… Торговля-то с Днепра на Волгу ушла. Нынче по Шексне, по Оке, по Москве-реке пути идут. Дай срок, Саша, разбогатеем! Вот только Новгород сохранить, не то задохнемся…