Рига. За́мок. В вечереющем небе появился почтовый голубь. Опустившись над крышей, влетает в открытое слуховое окно.
Одна из комнат в за́мке. В углу распятие. Епископ Моденский бережно вынимает из маленького кожаного мешочка записку, читает. На лице его отразились тревога и крайнее неудовольствие. Покачав головой, сжигает записку на огне свечи. Пока пергамент обугливается, епископ напряженно думает. Вот пламя коснулось его пальцев, но епископ Моденский словно не почувствовал боли. Наморщив лоб, приказывает слуге, который недвижно стоит у двери с голубем в руках:
— Приготовить все для дальнего путешествия. Мы выезжаем сегодня… и вернемся не скоро.
Владычий поезд подъезжает к Переяславлю. Уже начались первые, редкие еще домики с расписными наличниками на окнах, с деревянными петухами на крышах. Девушка несет полные ведра на коромысле. Ребятишки с любопытством глядят из-за палисадников на владычий поезд.
— Отстроился Переяславль-то после поганых! — замечает вслух Гурята. — Я бы на месте князя Александра Ярославича отсюда не двинулся… Тишина, благостынь! Ты как мыслишь, Жирослав Рогович, уговорим его ехать в Новгород?
Чернобородый боярин надменно молчит, смотря прямо перед собой на виднеющийся вдали деревянный Кремль.
— Ох, наверно уговорим! — заключает со вздохом Гурята.
Дворец великого князя. Ярослав Всеволодович в парадных одеждах, в высоком кресле на возвышении, принимает новгородскую депутацию. Окружающие князя ближние суздальские бояре и новгородские представители стоят, и только для владыки Спиридона подано кресло, но попроще, чем княжеское.
Только что кончил говорить владыка, взволнованно вытирает лицо. Все выжидательно смотрят на князя Ярослава. Тот долго молчит и внимательно разглядывает новгородских бояр. Заговорил с усмешкой:
— А я вас всех помню. И тебя, Рогович… и тебя, Гурята… Немало вы мне крови попортили! Ну, дело прошлое, я тоже не без греха. Так, говорите, опять князь понадобился оборонять ваши земли? Суматошный вы народ! Не то что князя — голову себе и ту бы рады сменить, да вот к шее, жаль, приросла… — Он посерьезнел. — Князь Александр в справедливой на вас обиде. Неволить его не стану. Дам вам другого князя — Андрея.
Бояре обеспокоенно переглянулись. Владыка смущенно откашлялся:
— Народ Александра просит… — Он прибавил, как бы извиняясь за прекословие: — Привыкли к нему новгородцы, великий князь… верят.
— Верят! — Ярослав Всеволодович сурово оглядел бояр и владыку. — Да он вам теперь не верит, господа бояре!
После трудного для всех молчания великий князь медленно заговорил:
— Кабы не такая беда нависла над Новгородом… — немного подумал, — над Русью… не стал бы я вас и слушать. Но скажу одно: говорите с Александром сами.
Ярослав встает с кресла.
Двор великокняжеского дворца. На конях сидят новгородские представители. Слуги подсаживают в возок владыку: Гурята заботливо нагнулся к нему с седла:
— Притомился ты, преосвященный владыко! Экой путь совершили! Погодим денька два… Может, Александр Ярославич вернется с охоты. А то где мы его в лесу искать станем?
Не отвечая Гуряте, архиепископ усаживается в возок.
— С богом! — говорит он возничему.
Открылись ворота. Возок покатился. Новгородские бояре двинулись за ним на конях.
Владычий поезд медленно движется по размытой лесной дороге. Возок ныряет в ухабах, разбрызгивает глубокие лужи. Позади верхом едут бояре и слуги. У поворота, на лесной поляне, их обгоняет десяток всадников. Один из них — епископ Моденский, другой — венецианец, виденный нами у Батыя, у папы и на княжеской свадьбе, остальные — вооруженные слуги, с дорожными сумами и другим снаряжением. Не оглядываясь, они проскакали дальше и скрылись за поворотом.
— Ровно я видел одного где-то, — говорит неугомонный Гурята. — Кажись, иноземцы. Куда это они путь держат? Не нарваться бы нам на татар, бояре…
Все устали, сердито глядят на мокрый лес, на хмурое небо, — Гуряте никто не ответил.
В охотничьем домике князь Александр рассматривает вместе с братом Андреем и несколькими старшими дружинниками образцы оружия и доспехов.
— Коротких мечей и таких крюков, — говорит Александр, взяв в руки длинный железный крюк, заостренный на конце, — вели наковать две тыщи. Исполнят владимирские кузнецы? — спрашивает он брата.
— Оружие нынче ковать — сам знаешь! — вздохнул Андрей. — Следят татары во все глаза… А для чего крюки, Саша? Может, луков побольше, дротиков? А мечей… числом поменьше, зато уж!.. — Он вздымает обеими руками громадный двуручный меч.
— Такой меч хорош для дружинника на коне, — говорит Александр. — Лук стрелку нужен. А пешему ратнику как удобнее? Он зацепил крюком за кольчугу или прямо за шею — и сдернул с лошади. Другой тут же мечом или ножом прикончил… К чему им такой долгий меч? Быков, что ли, на него натыкать для жарева?
Александр взял у брата двуручный меч, одной рукой поднял на высоту плеча и ткнул вперед, повернув как вертел.
Дружинники одобрительно закивали. Андрей смущенно смеется:
— Да-а! Не обессилел ты, Саша, дома сидючи! Дай-ка я попробую.
Александр отложил меч на стол, говорит строго:
— Даю месяц сроку. Пусть под землей куют, пусть не спят, а сделают! И всего вволю. Не в такое время живем, чтобы не иметь в запасе…
В дверях появился учтивый отрок.
— Пресветлый князь, к тебе миротворец прибыл.
Александр удивленно оборачивается:
— Что врешь? Какой миротворец?
— Так о себе сказать велел, — оправдывается отрок. — Говорит, б и́ с к о п от папы римского…
— Зови его скорей сюда, Саша! — живо говорит Андрей.
Александр неспешно взглянул на брата.
— Почему скорей?
— Любопытно ж знать, для чего он к тебе в такую даль ехал.
Александр спокойно приказывает отроку:
— Пусть ждет! Скажи — кончит князь все дела, тогда выйдет. Дай умыться пока господину би́скопу: поди запылился, из Рима… то есть из Риги едучи…
— Из Риги? — переспрашивает пораженный Андрей. — Неужто из Тевтонского ордена?
— Он чистый, белый! — успокаивающе говорит отрок. — Видать, отмылся у озера. Одни глаза черные, как уголья!
Александр махнул ему. Отрок исчезает за дверью.
— Гаврила Олексич! — обращается князь к румяному, веселому дружиннику. — Показывай кольчуги для ратников.
Гаврила Олексич с готовностью распялил перед ним кожаную рубаху с нашитыми на нее железными полосками.
Трубит охотничий рог, слышен треск валежника, топот и густое сопенье. На прогалину выскочил вепрь, огляделся маленькими злыми глазками и, ломая кусты, ринулся дальше. Снова донесся звук рога и исступленный голос Андрея:
— Бей, Саша, бей! На тебя бежит!!! Бей… Вот так!..
Оба брата — Александр и Андрей, — веселые, оживленные, выходят вместе с епископом Моденским и венецианцем из леса.
— Дикую свинью, сиречь вепря, я так бью, — объясняет Александр. — Сперва в рыло, а уж после того — в бок или в брюхо. А вы, епископ? Римская церковь, сколько я знаю, не возбраняет своим пастырям охоту?
— Князь, — говорит Гильом Моденский, беспокойно прислушиваясь ко всем звукам в лесу (не едет ли новгородская депутация?), — вы обещали выслушать меня после охоты…
— Обещал — значит, выполню, с малых лет к тому отцом приучен.
Александр указал слугам. Те покрывают ковром кучу валежника. Епископ и Александр садятся.
— Князь Александр, — торжественно начинает епископ. — Важное дело побудило меня прибыть к вам pedes apostolorum.
— Апостольским путем? — поднимает Александр бровь. — Апостолы, помнится, больше пешком ходили, без свиты.
Поняв эти слова так, что князь предпочитает беседу один на один, епископ повелевает своим спутникам удалиться.
— Может быть?.. — Моденский вопросительно смотрит на свиту князя.
Александр слегка улыбнулся, увидев на лице брата разочарование, добродушно кивнул ему:
— Андрюша, взгляни на запястья да на парчу, что гость веденецкий привез. Опять что-то больно хвалится…
Андрей и все приближенные князя также уходят. Собеседники остаются одни.
— Я хочу быть с вами вполне откровенным, князь, — горячо говорит епископ Моденский. (Александр наклоняет голову.) — Вы одержали славную победу над ярлом Биргером. Но что дала вам эта победа? Вам, чье имя стало известно во всей Европе… Непостоянные новгородцы ответили вам черной неблагодарностью, тяжким, обидным изгнанием. Да, я знаю… (он поправился) я предполагаю: сейчас, когда над ними занесен меч грозного Тевтонского ордена, они будут вынуждены снова к вам обратиться… (На лице Александра не дрогнул ни один мускул, он внимательно слушает епископа.) Возможно, вам воздадут высшие почести: вас будет просить вернуться сам новгородский архиепископ. Допустим, вы их простите и возвратитесь в Новгород. Допустим даже, хотя это значило бы допустить невозможное, что, став во главе новгородцев, вы отразите рыцарей… Что же дальше? Ex nihilo — nihil! Из ничего ничто и не будет! Власть княжеская в Новгороде — ничто, тень тени, пустое название. Захотят новгородцы — и снова изгонят князя…
Епископ Гильом Моденский встает и, словно священнодействуя, возглашает:
— Святейший папа, глава апостольской церкви, повелел мне, скромному и недостойному своему слуге, возложить на вас, светлый и могучий князь, королевский венец! Вы станете господином земель новгородских, псковских и ливонских, великий орден Тевтонский будет служить вам своим мечом. От берегов Балтики и до Уральских гор распространится ваше могущество!..
Епископ распростер руки, как бы желая показать необъятность пространств, которые будут принадлежать Александру.
— Какой же ответ дадите вы святейшему папе, государь? — после долгого молчания спрашивает, епископ.
— И возвед его на высокую гору, — тихо заговорил Александр, как бы вспоминая, — дьявол показал ему все царства земные и сказал: все будет твое, если ты поклонишься мне… Так сказано в писании.
Епископ метнулся к нему: