— Не кощунствуйте, государь! Опомнитесь! Вам дают то, что сделает вас непобедимым… Вы двинете против языческих орд Батыя сплоченные силы Тевтоно-Ливонского ордена и новгородское войско. Надо только отдать вашу русскую церковь под высокую руку римского первосвященника и поклясться в послушании и верности святому апостольскому престолу…
Александр вдруг поднялся на ноги и глядит поверх головы епископа. Слышен шум, треск валежника, на поляну врывается брат Андрей с растерянным видом.
— Здесь его не было?..
— Кого потерял, Андрюша? — спокойно спрашивает Александр.
— Иноземца!.. Словно растаял веденецкий гость, пока я товары смотрел. Страшусь, не схватили бы его татары. Говорят, поблизости ханский баскак со своими людьми проехал…
— Не страшись, брат, — заметил Александр. — Может, они давно кунаки с баскаком этим… Верно, господин епископ?
Гильом Моденский пожал плечами.
— Я его мало знаю, — сухо говорит он. — Случайно встретились по пути.
Вдруг лицо его изменилось: на дороге показался владычий поезд. Князь тоже увидел поезд. Не выказав удивления и словно забыв о госте, он подходит к остановившемуся возку, почтительно принимает благословение новгородского архиепископа. Бояре спешиваются, приветствуя князя.
— Никак и ты, преосвященный владыко, за тем же прибыл? — повеселевшим голосом говорит князь.
— Ась? — спрашивает запыхавшийся от волнения Спиридон.
— Разве не видишь легата папского? Предлагает соединить наши церкви под туфлею римского папы. Согласен, владыко?
— Тьфу! — разгневанно плюет Спиридон.
Александр заботливо усаживает его на покрытую ковром связку хвороста.
Моденский с трудом заставляет себя учтиво улыбнуться.
— Поздравляю вас, господа, — обращается он к новгородцам, — с постоянным правителем! Ведь у нас теперь с вами одна цель, и я очень рад, что князь Александр благоразумно склоняется принять от нас власть в Новгороде. Говоря — от нас, я имею в виду Рим и находящийся под его покровительством Тевтонский орден… Что касается объединения наших церквей, то об этом мы всегда успеем поговорить после…
Бояре с недоумением переглядываются, Не понимая, что здесь ложь, а что правда. Гурята ехидне кашляет, подталкивая под локоть Жирослава Роговича. Александр видит, что пора рубить сплеча по всем этим хитростям папского представителя.
— Твердилу замыслили из меня сделать, господа римляне? — загремел голос князя. — Ищите Иуду для себя в ином месте! И рознь между нами поздно сеять… Теперь вам одни изменники верят… да и то из них самые глупые! Не так ли, господа бояре?
Бояре не знают, обижаться им или чувствовать себя польщенными. Жирослав Рогович отвечает один за всех:
— Верно, Александр Ярославич! Твердилами не хотим прослыть… Дураками — тоже!
Владыка Спиридон грозно указует перстом на Моденского:
— Изыди вон, нечестивый!
Когда посрамленный легат сел на коня (разумеется, ему никто не помог) и ускакал, владыка всхлипнул и, поднявшись с валежника, растроганно приник к плечу князя. Слезы катятся по его лицу.
— К тебе мы, сыне… Вернись бедовать с нами вместе!..
Александр обнял его, потом слегка отстранился.
— Бедовать или беду избывать? — спрашивает он.
— Избывать, княже.
— Говоришь, вместе?
— Вместе, княже…
Александр пытливо поглядел на бояр.
— Так вместе и вершить войну будем?
— Вместе! — коротко бросил Жирослав Рогович.
— Ладком да тихонечко, — умильно поддакнул Гурята.
— Нет! — помотал головой Александр. — Не согласен.
Владыка испуганно спрашивает:
— А на чем согласен?
— На своей воле, — отрезает князь. — Пока война — я все решаю. А вы мне — помощники.
Пауза. Бояре тихо стоят под слетающими на них осенними желтыми листьями.
Листья, кружась, слетают на плечи трех всадников, едущих в середине татарского отряда. Это венецианский купец, епископ Моденский и ханский баскак — благообразный пожилой монгол, внимательно слушающий епископа.
— Я умоляю понять меня! — горячо говорит епископ Моденский. — Мы не просим казнить этого русского князя.
Ханский баскак сердито трясет головой, как бы не желая слушать.
— Не просим для него иных наказаний, — продолжает епископ.
Баскак одобрительно кивнул.
— Мы лишь об одном просим великого Батухана, — настойчиво говорит Моденский. — Вызвать нынче Александра в свою столицу на реке Итиль… как вызывает великий хан других русских князей… заставляя их жить там по многу месяцев.
Епископ выжидательно глядит на баскака.
— Что ж, — важно отвечает тот после некоторого раздумья. — Покоритель вселенной, возможно, пожелает видеть русского коназа, победившего на реке Неве западных воинов.
— Но это нужно сделать скорее, как можно скорее! — убеждает епископ.
— Никто не может торопить Ослепительного, — холодно отвечает баскак, — если не хочет лишиться собственной жизни.
Лицо епископа принимает сладкое выражение.
— Великий Рим никогда не забудет великому хану… и его верным советчикам… дружеского внимания! — Он незаметно подтолкнул локтем венецианца. Тот засуетился, вытаскивая из дорожной сумы какую-то драгоценность и дребезжащим голосом произнося привычные слова:
— А пока… прими столь же чистый подарок… сколь чисто и не замутнено посторонним умыслом… наше желание.
Очевидно без умысла, баскак неожиданно прерывает его красноречие, пришпорив лошадь. Все трое в сопровождении охраны скачут дальше. Ветер несет за ними багряные и желтые листья.
Широкая водная гладь, тускло отсвечивающая свинцом. Невдалеке темнеется остров с высокой скалой. На берегу и на острове видны голые, безлиственные деревья. У берега, в камышах, укрыт челнок. Вода вокруг него подернулась ледком. На дне челна лежит кто-то под дубленым полушубком.
Шурша мерзлыми листьями, с берега спускается молодой парень.
— Нефедко! — толкает он лежащего в челноке. — Не застыл?
Тот приподнялся, зевнул, перекрестил рот.
— Кузьма спрашивает, как ночь прошла.
— Ничего, прошла.
— Проезжал кто по берегу?
— Кому теперь проезжать?
— Слышь, Нефедко, — широко улыбается парень, — мирожский монах опять к нам в лес прибежал… Да не с пустыми руками!
— Чего принес?
— Вести добрые. Дружина княжья отбила Копорье!
— Врешь!
— Чтоб мне потопнуть! Немцев в полон взяли, переметчиков всех повесили… Говорят, скоро к нам будут!
— Врешь! — Нефедко лихорадочно натягивает на себя полушубок. — Пеки пироги, Бориско! Виден конец немцу!
По берегу, между деревьями, едут всадники. Остановились, осматривают озеро.
— Нефедко, немцы!
— Наши, — спокойно отвечает Нефедко. Он вдруг схватился за край борта, глаза блеснули. — Да это… — Встал во весь рост, покачнул челнок, лед вокруг затрещал, полопался. — Это ж сам Ярославич!..
Они оба выскочили на отмель. Скользя по листьям, торопливо карабкаются вверх по откосу. Всадники их заметили, передний поманил подойти поближе. А из леса уже бегут мужики, вооруженные вилами, самодельными мечами и палицами. У одного из-под полушубка висит подол черной рясы, хлопающий по сапогам.
— Ну, мужики псковские, — говорит Александр, когда они честь по чести отбили ему поклоны, — слыхал я про вас. Говорят, поладили с немцами: вы к ним во Псков не ходите, а они из Пскова носа не кажут! Заперли им дорогу к Новгороду?
— Помаленьку держим, Александр Ярославич, — солидно отвечает пожилой мужик.
Александр присмотрелся к нему:
— Ты приходил о земле спорить?
— Я, Александр Ярославич.
— Где же твоя земля?
— А на ней стоишь.
Александр невольно посмотрел вниз.
— А где избы?
— Вон, на острову были. Пожег их Твердило, когда пришли немцы. Глупость наша. Сбежали… Теперь бы!..
Сопровождающий князя Ратмир вдруг спешивается и обнимает мужика, у которого из-под полушубка видна ряса. Тот растроганно что-то бормочет.
— Монах, княже! — горячо объясняет Ратмир. — Мы с ним во Пскове…
— Добро! — говорит Александр. — Я, мужики, рать великую собираю. Всех беру, кто за Русь постоять хочет. А вас не возьму.
Среди мужиков ропот.
— Не возьму, — повторяет князь. — Как стоите вы на своей земле, так и стойте.
Он еще раз внимательно оглядел озеро; изрезанный берег, остров с высоким камнем, с которого поднялась, каркая, огромная воронья стая.
— По малости вы и здесь бьете ворога. Вам за то, мужики, спасибо. А потом, кто знает, на большую войну, может, вам и ходить не надо. Большая война, может, к вам и сама придет… Встретимся!
Поскакал, направляя коня меж деревьев. За ним скачут дружинники.
Март. Яркий солнечный день. По лесной дороге Твердило гонит запряженную в сани лошадь.
— Ну куда ж ты гонишь! — презрительно говорит жена, со всех сторон обложенная в санях узлами, ларцами. — Уж выскочили! Не достался ты Александру… Не успел он тебя повесить на псковских воротах!
Твердило перестает хлестать лошадь, от которой валит пар. Он перевел дыхание, утирает лоб.
— Верно! Выскочили! А сердце-то… сердце все еще хочет выскочить! Не верит… Ну, Псков, прощай! — Он погрозил назад кнутовищем. — Ужо встретимся!
С лапчатой, ели, под которой они проезжают, вдруг обрушивается, подтаяв на солнце, большой пласт снега. Охнув от неожиданности, Твердило опять ударяет по лошади.
— В Дерпт! — кричит он, обернувшись к жене. — Скорей в Дерпт, к самому магистру! Чтоб отместил Александру за Псков, за всё!..
Дерптское аббатство. Великий магистр Тевтонского ордена, стоящий спиной к окну, говорит епископу Моденскому, который зябко греется у камина:
— Прежде чем пригласить сюда комтуров ордена, хочу предупредить вас, епископ Гильом Моденский. Вы слишком часто стали ошибаться. Все ваши затеи кончились неудачей. Вам не удалось надолго поссорить Новгород с Александром. Не удалось купить самого князя. Больше я не хочу вас слушать. С русскими надо действовать силой, и только силой. Мы вызвали подкрепление из Пруссии. С божьей помощью я раздавлю русских, как я давил сарацинов. Я истреблял их на юге, как саранчу! Можете уже сейчас писать донесение его святейшеству о моей победе!