Шум, смех.
Г о л о с. Ловко его отбрил епископ!
Г о л о с Г е к с л и. Я на это отвечу полной откровенностью. Я не стыдился бы такого родства в далеком доисторическом прошлом. Я скорее стыдился бы иметь своим предком человека, который, не довольствуясь сомнительным успехом в собственной сфере деятельности, пускается в научные вопросы с целью затемнить их бессмысленной риторикой и отвлечь внимание слушателей искусным обращением к религиозным предрассудкам.
Шум. Крики: «Долой!», «Прочь!», «Слушайте!»
Г у к е р (тряся Муррея за плечи). Взгляните на лицо епископа. Он точно ссохся от злобы…
Г о л о с Г е к с л и. Я бы стыдился быть не только потомком, но и современником человека, обратившего дары культуры и красноречия на службу предубеждениям и неправде.
Страшный шум. Крики: «Позор!», «Вон!», «Профессор Гексли прав!», «Оскорбили епископа!», «Он сам оскорбил!», «Правильно!», «Какой ужас!» Крики в дверях: «Пропустите, леди дурно!» Вытаскивают даму в обмороке и уносят ее в соседнюю комнату. Гукер и Муррей протеснились в зал. Звонок. Шум на минуту стихает.
Г о л о с п р е д с е д а т е л я. Леди и джентльмены, диспут окончен.
Шум расходящейся толпы. Из зала в библиотеку выходят Г у к е р, Л а й е л ь, М у р р е й и Г е к с л и. Последний в центре внимания. Это сравнительно молодой, худощавый человек с быстрыми и точными движениями и насмешливым, подвижным лицом. Он вытирает платком лоб. Все, особенно Гукер, оживлены. Впрочем, Лайель держится в стороне.
Г у к е р. Мы с Мурреем все это слушали, стоя на цыпочках у дверей. Конечно, мы многое пропустили.
Г е к с л и. Ну, вначале он говорил таким мягким голосом и так округляя свои периоды, что даже я — а я сперва осуждал председателя, зачем он разрешил ненаучные прения, — скоро простил добряка Генсло от всей души. Зато когда епископ не удержался и сделал выпад против меня, я так обрадовался, что шепнул своему соседу: «Господь предал его в мои руки!» Сосед поглядел на меня такими глазами, точно я потерял рассудок…
Из зала выбегает Б р о д и - И н е с.
Б р о д и - И н е с. Мистер Гукер, вы не видели моей жены?
Г у к е р (обращается к Гексли). Но вы разделали его с полным хладнокровием.
Г е к с л и. А как же иначе было поступить?
Б р о д и - И н е с. Я потерял ее в толпе. Я боюсь, ее затоптали…
Через библиотеку проходят д в о е, пронесшие раньше даму.
О д и н. Пожалуй, ты уж слишком щедро полил ее водой.
Д р у г о й. Ничего. В другой раз не будет посещать диспуты.
Уходят.
Б р о д и - И н е с. Это Сузи! Она там! (Бежит в соседнюю комнату.)
Там вскрикивает женщина. Броди-Инес пятится обратно.
Ах, простите, сударыня, я думал, вы моя жена!.. (К Гексли и к остальным.) Какой день! Какой день!
Г е к с л и. Потерялась ваша жена?
Б р о д и - И н е с. Это ничего. Я изумляюсь вашему выступлению, мистер Гексли!
Г е к с л и. Вам понравилось!..
Б р о д и - И н е с. Не то слово. Я восхищен. Какой сарказм, какая ясная логика, какое сознание своей правоты! (Понизив голос.) Но вы же, могу сказать, публично высекли епископа. Правда, его грубый выпад против вашего дедушки заслуживал наказания…
Г у к е р. Преподобный Броди-Инес, оглянитесь назад!
В дверях зала стоит е п и с к о п О к с ф о р д с к и й. Не удостоив взглядом Броди-Инеса и холодно поклонившись Гексли, он проходит через комнату и выходит в противоположную дверь.
Л а й е л ь. Не придется ли вам, преподобный Броди-Инес, проститься со своей епархией?
Б р о д и - И н е с (смущен и обескуражен). Надеюсь, епископ не будет столь мелочен. Я, право, не хотел…
Г е к с л и (Гукеру). А что вы скажете, если через год епископ примирится с учением Чарлза Дарвина?
Г у к е р. Этого не может быть!
Г е к с л и. Вы плохо знаете дипломатов в рясе. Если учение Дарвина будет повсеместно побеждать, в чем я не сомневаюсь…
Б р о д и - И н е с. А знаете, я в этом тоже не сомневаюсь. Как раз я всегда говорил миссис Дарвин, да и самому Дарвину, и даже моей жене… К сожалению, моя жена иногда бывает удивительно нетерпима…
Г у к е р. Преподобный Броди-Инес, оглянитесь назад!
На пороге стоит м - с Б р о д и - И н е с. Она подходит к мужу и молча уводит его. После их ухода все смеются.
Г е к с л и. Бедный преподобный Броди-Инес!
Г у к е р. Он симпатичный, добрый человек. Он одержим мыслью всех примирить и со всеми согласиться. Прямая противоположность некоторым, не признающим даже очевидности. (Бросает косвенный взгляд на Лайеля.)
М у р р е й. Мистер Лайель, можно вас на два слова? (Отводит его в сторону.) Мистер Лайель, вы не забыли, что дома у вас лежит корректура вашей книги?
Л а й е л ь. Она лежит передо мной на столе.
М у р р е й. Когда за ней можно прислать?
Л а й е л ь. Подождите немного.
М у р р е й. Вы понимаете, задержка, естественно, удорожает стоимость набора.
Л а й е л ь. Поставьте ее на мой счет.
Г у к е р (к Гексли). Вы извините, дорогой Гексли, что я несколько сосредоточен. Я все еще нахожусь под впечатлением вашей речи. Мне хочется как можно точнее изложить ее Дарвину. Он будет вам очень признателен. В ряды его защитников вступил такой смелый воин!
Г е к с л и (мягко). Боюсь, что мы не совсем понимаем друг друга. По-вашему, я выступил, только желая защитить несправедливо обиженного Дарвина? Да учение Дарвина совсем не нуждается в защите. Оно само по себе такая большая сила, что перед ней в конце концов не устоит никто. Напротив, мы должны быть признательны Дарвину за то, что он вложил в наши руки такое могучее оружие духа. Он духовный отец целой программы действий, которую мы можем теперь осуществить. Я скажу больше: вся моя жизнь получила новое назначение с момента выхода его книги.
Муррей при упоминании о книге продвигается поближе.
Заново объяснить мир, природу, найти и увериться наконец, что нашел истину, — разве для этого не стоит жить и бороться?
Г у к е р. Гексли, я не могу выразить… Вы перевернули мне сердце! О, вы настоящий орел!
Г е к с л и (улыбается). Я давно уже точу клюв и когти, чтобы ринуться на упрямых быков и баранов.
Л а й е л ь. Говорят, у них очень густая шерсть. Вы не боитесь завязить когти?
Г е к с л и (пожав плечами). На следующей неделе я помещу большую статью в «Таймс» о книге Дарвина.
Л а й е л ь (с удивлением). В «Таймс»? Да вы хотите, как Одиссей, проехать мимо Циклопа под брюхом его самой крупной и любимой овцы?
Г е к с л и. Нет, я проеду верхом среди бела дня на королевском льве.
Л а й е л ь (неожиданно залившись простодушным стариковским смехом). Молодчина! Откуда у вас такая хватка?
Г е к с л и. Я вам уже сказал: с нами Дарвин.
Л а й е л ь. Бросьте вы трясти вашего Дарвина. Он сгорел бы от смущения, услышав, как вы без конца склоняете его имя.
Г е к с л и (невозмутимо). Хорошо, я скажу иначе. С нами истина.
Л а й е л ь. С вами? Именно с вами? А со мной ее нет?
Г е к с л и. С вами пока половина истины.
Лайель вскакивает, начинает искать свою шляпу, палку и устремляется к двери. Гукер растерянно встает с дивана. Муррей бежит за Лайелем.
М у р р е й. Мистер Лайель, одну минуту, мы забыли условиться, когда мне прислать за корректурой вашей книги.
Л а й е л ь (резко оборачивается). Какая корректура? Какой книги? Теперь есть только одна книга на всем свете — «Происхождение видов» Дарвина! (Уходит.)
М у р р е й. Боже, как трудно издавать ученых!
Картина девятая
Берег моря. Широкая бухта. У воды стоит легкое плетеное кресло. Из-за мыса выходят Г у к е р и Т и м и р я з е в. Тимирязеву двадцать лет; он высок, худощав, выразительные большие глаза; беспокойно перебрасывает трость из руки в руку.
Г у к е р (он в затруднении). Если бы не его здоровье… Ради бога, не считайте меня цепным псом! Главное, я уверен, Дарвин будет очень жалеть, что не встретился с вами. Он так радовался успеху книги в России. Он не устает повторять, что обязан успехом своему молодому пропагандисту.
Т и м и р я з е в. Я всего только студент и переводчик.
Г у к е р (с хитрым видом). Вы меня не обманете — я не начальство! Вы — превосходный проводник учения Дарвина. Больше, вам предназначено быть возбудителем его идей в ваших родных краях. О, вы целая индукционная катушка, разве я не вижу. С е г о д н я в Р о с с и и перевести книгу Дарвина и писать о ней популярные очерки — это все равно что играть в крикет шаровой молнией!
Т и м и р я з е в (польщенный, смеется, затем серьезно). Спасибо. Я попытаюсь оправдать на деле вашу метафору. Одно я уже знаю твердо: вся моя жизнь будет связана с учением Дарвина. До свидания, доктор Гукер.
Г у к е р. Подождите. Дайте мне немного подумать. Может быть, вам все-таки встретиться с Дарвином?
Т и м и р я з е в. Нет. Ведь недаром же Дарвин живет затворником. А преследовать его на курорте! Я лучше поеду домой заниматься своим хлорофиллом.
Г у к е р. Хлорофиллом? Ну, так вам есть о чем поговорить друг с другом. Вы знаете, что сказал на днях Дарвин: хлорофилл — это, пожалуй, самое интересное из органических веществ.
Т и м и р я з е в (живо). Он так сказал? (В нерешительности.) Ну, если доктор Дарвин сегодня заговорит о России… о чем-нибудь близком мне…
Г у к е р. Отлично. Я тотчас же позову вас.
Т и м и р я з е в. Но только в том случае, если он с а м заговорит. Прошу вас, не напоминайте ему ни одним словом…
Г у к е р. Будьте спокойны, я буду молчать. Я умею это делать замечательно хорошо.