Весело и все же чуточку не по себе Ивану. К чувству вины за то, что не сходил перед отъездом к кресту над Черной суводью, примешивается еще какое-то неизведанное чувство. Оно появляется, когда Иван смотрит на сына.
Скоро его Сергей станет таким же, каким когда-то был он сам, Ванюшка. Все идет своим чередом. Будет жить родовой корень Досовых! Перевода ему не будет, как земле, как реке Каме. И от этих простых и чистых мыслей словно бы светлее делается вокруг, словно бы сил прибывает.
— Помогай! — кричит Иван сыну.
На завозне, видимо, замечают, что маленькая остроносая лодка бригадира начинает догонять неуклюжую посудину. Замечают и начинают грести усерднее. Хохочут рыбаки, беззлобно переругиваются, широко и сильно откидываются назад, толчками гонят вперед огромную завозню.
Колченогий Костюха Пряснов — он сидит в завозне на неводе — засовывает в рот пальцы, свистит по-разбойничьи, пригибается и распрямляется в лад гребкам.
— Ребятушки, — орет Костюха, — навались! Срамно будет, коли Досовы обгонят… Вон ведь нас сколько!
Костюха ерзает на неводе, гребцы грозят:
— Сиди, а то вытряхнем! Не поглядим, что уполномоченный.
Костюха спохватывается: действительно, не пристало ему себя так вести. Как ни крути, едет не просто сам по себе, а как начальник. Пусть маленький, а начальник. В холщовой сумке у Костюхи безмен лежит, инструкция, на бумажке напечатанная, большая деревянная ложка да полкаравая хлеба.
Инструкцию Костюха выучил наизусть. Говорится в ней о том, как нужно собирать чешую от чехони и уклеек. Неделю назад приезжал в Мурзиху из Чистополя представитель кооперации, договорился с председателем колхоза Родионовым, что выделят уполномоченного по сбору чешуи. Нужна была не всякая чешуя, а именно от чехони и уклеек. Делали из нее, оказывается, жемчуг. Ну, то есть сначала собирали, приготовляли жемчужный пат, а потом эту взвесь, добавив клей, наливали в стеклянные шарики. Ни много ни мало за каждый килограмм чешуи платила кооперация по тридцатке.
Иван, который был при этом разговоре в правлении, сказал, что никто из рыбаков такими пустяками заниматься не будет.
— Хороши пустяки! — возмутился приезжий. — Посчитай, сколько рыбы надо на тридцатку? А тут килограмм чешуи собрал и получи, пожалуйста! Озолотиться можно!
— Сами озолочайтесь, — возразил Иван. — Пока кило наберешь, золото помедеет. Хаханьки — чешуи кило набрать!
Председатель Родионов тоже не очень настаивал. В самом деле, очень несерьезное занятие для взрослого человека. Уж не разыгрывают ли часом? Да нет, бумага с печатью у приезжего, на машинке отпечатана.
«Задача, — размышлял Родионов, перебирая в уме подходящих для этого дела. — Не было печали, так черти накачали». В окно он неожиданно увидел Костюху Пряснова, с азартом учившего мальчишек запускать «монаха» — небольшого змея с мочальным хвостом.
— Будет уполномоченный! — сказал Родионов и распорядился позвать Пряснова в правление.
Костюха, переваливаясь и припадая на правую, калеченую ногу, обутую в белый шерстяной носок и в галошу, даже засветился, узнав, какое важное дело ему поручают.
Вот так и очутился Костюха Пряснов на завозне к досаде Ивана Досова и на потеху всем рыбакам. А потеха началась с самого утра.
Обычно проводы проходили торжественно и чинно, а сегодня из-за Костюхи все пошло наперекосяк. Он торопился, боясь, что рыбаки уедут без него, и потому решил сократить путь, ринувшись через огород Федора Зюгина. В огороде на уполномоченного кинулась зюгинская собака Пальма, подняла лай. От собаки Костюха отбился, но Пальма не отставала. Да мало того, за сучкой увязались соседские кобели, давние ее поклонники. Костюха, нелепо взмахивая руками, бежал по тропинке, а за ним неслась целая свора лающих собак.
Рыбаки в это время складывали невод. В него и угодил с разбегу Костюха, жалобно матерясь и всхлипывая. Мужики, хохоча, отогнали собак, помогли колченогому выбраться из невода.
Не успел Иван угомонить развеселившуюся бригаду, началось новое представление. По тропинке с воем спускалась Костюхина жена, которую перепугали ребятишки, сказав, что мужа разорвали собаки. Разглядев целого и невредимого Костюху, супруга принялась честить его, упрекая в том, что он забрал из дому весь хлеб.
— Молчи, дура баба! — хорохорился Костюха, не слезая, однако, с завозни. — На заработок еду, не понимаешь, что ли? Озолотимся, жемчугу добуду.
— Ладно, кончай! — сердито сказал Иван, перекрывая хохот рыбаков. — Поехали, ребята! А ты, Константин, помолчи лучше. Право слово, как ребенок…
Весь день ушел на то, чтобы привести в порядок землянки, устроить сушила для невода и сетей. Первую тоню решили делать утром, поэтому спать собирались лечь рано.
Сын хотел было лечь в землянке, но Иван сказал:
— Разведи-ка костер побольше. Прогорит, песок нагреется, парус постелем и здесь будем спать. Как на печке. А в землянке сыро и душно.
— Вонько там, — поддакнул Костюха, — это уж точно. — Сидел колченогий возле костра и рисовал палочкой на песке какие-то цифры.
— Колдуешь никак? — поинтересовался Иван.
— Да нет, прикидываю, сколько на кило тешуи надо, — мечтательно отозвался Костюха. — Товарищ из кооперации говорил, что на сто грамм ее надо четыреста уклеек… А сколько же чехони надо? Вот и считаю, на кило-то сколько надо… За тридцатку-то попыхтишь!
— А ты думал! — Иван усмехнулся. — Вовсе зря ты, Константин, за это взялся… Нестоящее дело.
— Так ведь председатель просил. Как откажешь?
— Вот смотрю на тебя и думаю: до чего же ты неуделанный весь, — Иван достал уголек из костра, прикурил. — Давеча на какое позорище себя выставил.
— Поверишь, нет, а ведь я все как лучше хочу. Приноравливаюсь, прицеливаюсь, хвать — все наоборот, — Костюха сокрушенно вздохнул, принялся разравнивать песок. — А вот сны мне зато хорошие снятся… Будто сильный я, красивый. И дом у меня лучше всех в Мурзихе, и жена как пава… А проснешься — слезать с печки не хочется.
— Несуразное ты чего-то несешь, — отодвигаясь подальше от пахнувшего жаром костра, сказал Иван. — Вовсе несуразное. А ну-ка все мы легли бы да сны глядели? Что тогда? Кто бы рыбу ловил, землю пахал, на заводе работал? Вот то-то и оно… А к работе сызмальства приучаться надо. Ты думаешь, зачем я Серегу сюда взял? Матерный лай слушать или комаров кормить?
— Да это я все знаю, Иван Сергеевич. — Костюха принялся пересыпать песок из ладони в ладонь.
— Знаешь, а не делаешь. Это саботаж называется. Не зря тебе, видно, кличку-то Саботажник дали!
— Вот и нет! — Костюха оживился, заерзал на песке. — Вовсе зря. Язык-то без кости… А получилось это опять же от моей сговорчивости. А ты или не знаешь? Хотя да, ты же в это время на действительной был. Постой, дай бог памяти, когда же это? — Он задрал лицо, закрыл глаза и принялся шептать, загибая пальцы: — Ну да, точно, в тридцатом году это было… Сплошная коллективизация шла…
А произошло тогда вот что.
В ту пору как раз в Мурзиху приехал уполномоченный. Собрал приезжий правление и речь держит. Кончил говорить, отпустил народ и спрашивает председателя:
— Небось у вас и саботажники есть? А?
Председатель отвечает:
— Нет, не слыхивал.
— Да как же так — нет? В других местах есть, и у вас должны быть.
Мнется председатель, свое твердит:
— Да ведь надо поглядеть… Может, и есть.
— Вот что, председатель, — сказал приезжий. — Сейчас давай мне лошадей, я поеду к соседям. Через пару дней вернусь. К тому сроку чтоб у меня все в ажуре было! — И пальцем погрозил.
Понурился председатель. Но делать нечего, с утра нарядил караульщика народ собирать.
На собрание пришли все, благо еще сев не начинался. Женщины, которые помоложе да побойчее, норовили вперед сесть.
— Будем саботажников выбирать, — сказал председатель, — начальство приказало. Кого назначим, мужики? Как скажете, так и будет.
— Деда Быбыкина, — зашумели мужики, — он грамотный.
Дед встал, бороденку в комок, отказываться начал для вида, а потом согласился:
— Послужу, коли опчество доверяет!
— Есть один, — толкует председатель, — да вдруг мало?
— Костюху Пряснова, — кричит холостежь, — он тоже писать умеет!
— Ладно, — кивает председатель. — Проходит.
Тут женщины заволновались:
— А где равноправие? Нашему брату дорогу не загораживайте! Клашку Савинову желаем.
Одним словом, еле поладили, договорились, что изберут в саботажники всех троих.
Сход разошелся, а председатель повел эту троицу в правление и деду Быбыкину ключи отдал.
«Черт его знает! Может, он главнее меня начальством будет», — подумал при этом.
Наутро дед Быбыкин обрядился в чистую рубаху, голову лампадным маслом сказал. Костюхе мать за ночь сшила парусиновую сумку, он с ней пришел, а Клавдия повязала кумачовую косынку — знай нашего брата.
Сидят день, сидят второй. От скуки в домино постукивают. Вернулся уполномоченный — и к председателю:
— Нашел?
— Так точно!
— Где они?
— Да сидят.
— Уже? А караулит ли кто?
— Да нет. Куда денутся?.. Свои ведь.
Приводят саботажников.
— Саботажники? — спрашивает начальство.
— Они самые! — за всех отвечает дед Быбыкин.
— Чем занимаетесь?
— Да пока ничем. Ждем указаний.
— Давайте подводу. Отвезти их надо куда следует! Там разберутся, чьих указаний ждут, — распорядился уполномоченный.
Дед хотел было сбегать за харчами, но уполномоченный загадочно так усмехнулся и промолвил:
— Не беспокойтесь! Пища там грубая, но добротная.
Повезли их в город. И неизвестно еще, чем бы дело кончилось, если бы не повстречался в том доме, из окон которого небо в крупную клетку кажется, парень родом из Мурзихи.
— Ба, — изумился он, — земляки! Какими судьбами?
— Да мы саботажники! — охотно поясняет дед Быбыкин.
Ну, земляк быстро разобрался, в чем дело.
— Дед Быбыкин давно уже дубаря врезал, Клашка Савинова в Перми живет, а я вот здесь обретаюсь, один за всех эту позорную и вредную прозвищу ношу, — закончил свой рассказ Костюха. — А ты говоришь… Я, Иван Сергеевич, все понимаю, только вот получается у меня шиворот-навыворот, затылком наперед.