— Помню, — Сергей кивнул. — Хорошая девка. Я ее сразу запомнил, еще весной.
Боцман хмыкнул:
— Не то слово — хорошая. Прямо как не знай что… И работает, и вообще… Да, так вот поглядел бы, как она по матери убивалась. Хоронить ездила свою маму в Рыбную Слободу.
И он принялся рассказывать, как в прошлом году, возвращаясь на «Гряде» с похорон, горевала и плакала сварщица. И до того подействовало это — тут боцман допустил явное преувеличение, — что команда решила взять шефство над одиноким человеком. А так как теперь Сергей — член экипажа, значит, тоже должен шефствовать. Складно получилось у боцмана. Складно и убедительно. Тем более, как выяснилось, Серега вообще был не прочь включиться в шефство, потому что еще никакой общественной нагрузки не нес, а только регулярно платил членские взносы.
— Озорная она только, — поопасался Сергей, вспомнив насмешливую сварщицу.
— Вот и хорошо! — убежденно сказал боцман. Этот разговор состоялся уже в каюте у боцмана, куда он зазвал Сергея после обхода.
Сергей был в рабочей одежде, боялся ненароком испачкать что-нибудь в каюте, сидел на табурете бочком, смотрел, как боцман переодевается в чистое. Заметив непроизвольно-завистливый взгляд, Семен Семенович сказал:
— К зиме тебе справим форму. Пусть видят: водник. Китель, шинель, брюки, шапку теплую.
— Так это же только комсоставу? — усомнился Сергей.
— Ничего подобного. Оденем, как штурмана. Вот я не комсостав, а имею форму. Да не одну. — Боцман снова открыл шкаф, достал черную шинель, темно-синий китель с орденскими планками. — На-ка, примерь! Надевай, надевай, говорю!
Сергей надел китель, шинель, боцман подал свою фуражку, — все оказалось почти впору.
— В зеркало поглядись! — скомандовал боцман. — Ну, прямо вылитый штурман! Эх, в салон бы пройти, там большое зеркало есть!
— Не надо, дядя Семен, — конфузливо попросил Сергей, — в другой раз, а то ребята засмеют. — И снял шинель. Китель он вешал особенно почтительно: даже у командира строительного батальона не было таких наград. А тут, смотри, орден Ленина, Красная Звезда, четыре медали и значок отличника. Серегин отец всю войну прошел, в сорок пятом убили, а из наград только одна медаль, которая лежит где-то в сундуке у матери.
«Вот тебе и купи за рубль за сорок», — уважительно подумал Сергей, несколько оробев при виде боцманских наград и отличий. И гордясь, что такой заслуженный человек запросто разговаривает с ним, потчует чаем, поинтересовался:
— Дядя Семен, а чего же тогда тот инструктор сказал, чтобы Тежиков выступал на встрече, а не ты?
— Откуда я знаю, что у него на уме? — отозвался боцман. — Он спросил, есть ли ветераны на пароходе. Сказали ему: я да Тежиков… Да не в этом дело. Когда большой шум хотят сделать, бочку пустую катят. Понял? А инструктору именно это и нужно было. Я сразу понял, больно уж он проворно все задумал. Значит, шуганули их в пароходстве или повыше, они и разъехались по всей линии. Тезка твой шуганул, наверное. Я ему еще когда говорил: мало, мол, на ветеранов внимания обращают.
— А кто этот тезка? — полюбопытствовал Сергей, недоумевая, кто же из боцманских приятелей мог распоряжаться и командовать такими внушительными начальниками, один из которых проводил встречу с ветераном на «Гряде».
— Тезка-то твой? — переспросил боцман. — Заместитель министра. Он у меня практику проходил. Бывало, жучил я его… Очень ему не нравилось из старых тросов маты плести. Потом под Сталинградом с ним были, когда в сорок втором нас туда послали с Камы.
«Смеется, что ли?» — Сергей опасливо покосился на старика и недоверчиво улыбнулся. Но, вспомнив про орден Ленина на кителе боцмана, успокоился: не «покупает». Спросил:
— А чего же меня не заставляешь маты плести?
— Успеешь! — боцман засмеялся. — Или хочется быстрее замминистром стать?
Заметив, как залился краской Сергей, сказал:
— А что? Кто он такой, наш-то заместитель министра? И село у них не знатное. Про вашу Мурзиху и то больше в народе знают. — Он налил чай в кружки, подвинул к Сергею. — Пей до пота, ешь до слез! Будешь министром — хорошо, нет — не тужи. Главное, не кем быть, а чтобы люди тебя уважали. И ты сам себя тоже.
— Это уж конечно, — поддакнул Сергей, подумав, что спорить с боцманом неловко, а то можно было бы сказать, как у них в стройбате лейтенант поощрял солдат: каждый, слышь, может дослужиться до звания маршала. Очень убежденно говорил лейтенант, примеры из жизни приводил. А тут вот боцман осуждает это. Получается вроде — каждый сверчок знай свой шесток.
Боцман, словно угадав его мысли, продолжал:
— Не всем же в министрах ходить. Согласен? Чалку кто-то подать должен? Не штурман ведь с мостика побежит. — Он усмехнулся такой нелепости. — Тут одно за одно цепляется. Как шестеренки в брашпиле. Которая из них нужнее? Все нужны.
Против этого ни вслух, ни про себя Сергей не возразил. Тут вон сколько всяких начальников: штурман, капитан, начальник пароходства, ревизоры, диспетчеры. А начальников пристаней! Выходит, боцман, хотя и небольшой по званию начальник, а не хуже их ценится. У комбата не было столько орденов, а у него есть. За что?
Он спросил его об этом.
— «Звездочку» за Сталинград получил, орден Ленина — за выслугу, ну, а медали тоже соответственно, — скуповато ответил боцман, взглянув на будильник. — Я в другой раз как-нибудь расскажу.
Сергей понятливо заторопился:
— Спасибо за чай-сахар!
— Постой, — остановил его боцман. — А с лоцией у тебя как? Немцев-то вообще штурман хороший. Не обижает он тебя? Нет? Ну и слава богу! Вот сдашь скоро экзамен — да к штурвалу. — Внезапно спросил: — Ну-ка быстро, на Каменецком перекате какие знаки стоят?
Сергей ответил.
— Так, верно, — согласился боцман. — А на плесе у Сорочьих Гор? А огни какие, если толканием ведут баржу с грузом первого разряда?
Снова ответил Сергей, но не быстро: очень уж неожиданный переход после благостной беседы…
Возится и никак не может уснуть Сергей. Смутно белеет подушка на койке Тежикова, отлеживающегося в линейной больнице. На палубе играет гармонь, мерно дрожит корпус парохода, плюхается в борт волна. Не спится Сергею, взбудораженному приятной новостью. В понедельник он сойдет с «Гряды» и съездит в Мурзиху: капитан дал двое суток отпуска.
Непременно в Камске встретит Галку, а она, увидев его с чемоданом в руках, спросит: «Списали, знать?» Тогда Сергей не торопясь ответит: «Нет, на побывку на двое суток». — «Так у плавсостава летом не бывает отпусков». — «Бывает!» Сергей усмехнется и расскажет Галке все как есть.
Неожиданно мысли о Галке перебиваются. Почему-то Немцев несколько раз пытался узнать, зачем так часто ходит Досов в боцманскую каюту: это, мол, уже становится похожим на подхалимство. Сергей отмалчивался или говорил, что ходит за разными нужными мелочами: то за нитками, то за окисью хрома, чтобы драить пуговицы. Немцев недоверчиво хмыкал, явно не верил.
От таких разговоров Сергей злился, надо бы отчитать штурмана, но не отваживался, а к тому же он стал замечать, что его все меньше тянет в каюту боцмана. Даже когда Семен Семенович приглашает, и то Сергей заходит туда ненадолго, отказывается от чая и слушает боцмана без прежнего внимания. Семен Семенович не слепой, глаза его грустнеют…
Не спится… Сергей одевается, выходит на палубу и сразу же видит боцмана.
— И ты не спишь? — удивляется Михалев. Несколько минут оба стоят молча. Сергей говорит боцману, прислушиваясь к стуку гребных колес:
— Слышь, как бьют, дядя Семен? Слышь, как наяривают: «Я бегу в Мурзиху! Я бегу в Мурзиху!»
Проплывают мимо берега, дрожит и переливается широкое полотнище света, ложащегося на воду из пролета, дружно молотят тугую гладь реки пароходные колеса, и боцману впрямь чудятся в их ритме навязчивые слова. Он даже губами шевелит, повторяя их, и, понимающе глядя на Сергея, произносит:
— Соскучился, значит!
Неяркими светлячками поблескивают над водой бакены. Прижимаясь к берегу, проносится табунок запоздалых уток. Дым от костра на берегу волнистой полосой тянется к горе.
— В деревне-то не загуливайся, — говорит боцман, — чтоб как штык был.
— Конечно, — соглашается Сергей, — что я, не понимаю, что ли? В армии никогда из увольнения не опаздывал.
— Ну и ладно! Ложись отдыхай. Попрями уши. От сна еще никто не помер. Тежиков все так любил говорить. — Боцман чертыхнулся. — Вот, понимаешь, морока! Просили, чтобы вместо него другого прислали. А где найдешь?
— Так он же вернется, наверное? — Сергей с неудовольствием представляет, как в каюте поселится невесть какой новый матрос.
— Как бы не так, — с досадой говорит боцман. — Ему зимой все равно на пенсию. В кадрах, правда, сказали: ладно, мол, пришлем другого, а Тежикова спишем. Жди, пришлют! А тут хоть надвое разорвись, только и скажут, что не начетверо.
И боцман долго ворчит на кадровиков. Не думают, как бы плавсостав закрепить, чтобы каждую весну не искать новых матросов: жилья мало строят, для коллективного питания маловато средств отпускают.
Сергей слушает Михалева внимательно. Ему жаль Тежикова, как всегда жалко человека, который выглядит в твоих глазах неудачником. Жалко ему и однорукого вербовщика. Он в кадрах работает, и его поругивает боцман. А однорукий — мужик-то вроде бы добрый. Сергей так и говорит об этом.
— Добрый! — боцман усмехается. — Золото мужик. Он в войну на барже шкипером был. Я на «Татарии» служил, а он шкипером, значит. Как раз четырнадцатого сентября немец-то к Волге вышел. Нам приказ: взять баржу — и под погрузку. Повернули мы ее, поставили к берегу. А река огнем полыхает: немцы нефтяные баки зажгли на берегу. Погрузили баржу, повели. А тут фриц фонарей навешал над рекой, светло как днем. И бьет, гад, бомбами. В нас-то не угодил, а в баржу попало. Ну мы буксир отдали, давай тонущих подбирать. Гляжу, у спасательного круга двое: лейтенант и шкипер. Ага! Стало быть, этот самый вербовщик наш теперешний. Лейтенант в шинели. Намокла, тянет под воду. Шкипер ему круг сует, а тот отпихивается. «Держи, — орет шкипер, — так твою! У меня все равно руку оторвало!» Ну мы, конечно, обоих их вытащили. Лейтенант в бой, а шкипера в госпиталь… Выходили. Он мне теперь завсегда при встрече четушку ставит.