Из-за этого гула на «Череповце» не слышали сиплого голоса «Гряды», а видели лишь неяркие вспышки с правого борта.
— Калоша старая! — проворчал штурман Шарапов и, достав сигарету, чиркнул спичкой, зажав огонек в ладонях.
— В яр вроде жмутся, — определил Патреев. — Вот дураки! Небось и осадка-то метра полтора, а туда же! Шли бы речнее.
Навалившись грудью на раму передней стенки рубки, попыхивая сигаретой, Шарапов чувствовал приятную сытость и некоторую расслабленность после ухи и водки. Ко всему этому примешивалось сознание своего могущества и превосходства перед неведомой невзрачной и старой посудиной.
— Не говори, — поддержал он Патреева. — Удивляюсь, куда судоходная инспекция и Регистр глядят. Я бы давно таким калошам запретил по реке ходить. И капитан небось такой — пескоструйного аппарата не надо. Так и сыплется из него.
— Гляди-ка! — прервал его Патреев. — Да они что, с ума сошли?
Штурман вперился в темноту. Вместо одного зеленого и топового, только что мерцавших впереди, показался еще один бортовой красный. И тут же левый — зеленый мелькнул и пропал. Встречный почему-то решил расходиться левыми бортами.
— Ну, я так этого не оставлю! — Штурман ругнулся, дал сигнал, замигал яркой импульсной отмашкой. — Хулиганье чертово! Я их сейчас высвечу! — пригрозил он и выбежал из рубки, чтобы навести прожектор на встречное судно.
Разгоряченный выпивкой, обозленный непонятными маневрами встречного, он даже не обратил внимания, что идущий снизу пароход не давал еще одну отмашку и звукового сигнала. В ослепленном злобой мозгу штурмана даже не возникла мысль о том, что направления створной линии и судового хода ниже переката, в яру, там, где была «Гряда», имеют между собой угол почти в полтораста градусов.
Будь он и его рулевой трезвыми, осенило бы их, вспомнили бы, что здесь у реки излучина, оттого-то и показалось им вначале, что встречный жмется в яр.
— Право на борт! — заорал Шарапов. Матерясь, он тащил пробку из переговорной трубы, скомандовал в машину: — Правая — стоп! Левая — полный вперед!
Он продублировал команду, со звоном рванув рукоятки машинного телеграфа.
Медленно, неохотно, почти незаметно для глаза, пополз вправо огонек на массивном, тупом носу «Череповца». И тотчас из темноты донеслись отрывистые, тревожные свистки «Гряды».
Немцев и Сергей, вновь увидев яркие взблески отмашки встречного, в первую минуту растерялись. Оставалось каких-нибудь полкилометра, и они бы разошлись со встречным, но тут вдруг встречный сменил курс.
— Может, капитана позвать? — сказал Сергей.
— Захныкал! — оборвал его штурман. — Сами разберемся.
Решительный тон штурмана успокоил Сергея, но ненадолго. Он вновь предложил:
— Я сбегаю, Валерий Николаевич.
— Право руля. — вместо ответа закричал Немцев. — Больше право!
Он рванул рукоятку свистка, задергал ее, почти повисая на ней при каждом рывке.
Сергей изо всех сил крутнул штурвал. Затарахтела рулевая машина, лязгнули и загремели цепи штуртроса. Далеко от рубки за кормой зашумела вода, вспаханная пером руля.
— Еще вправо! — закричал Немцев.
— Ограничитель же! — чуть не со слезами ответил Сергей. — Все!
Немцев кинулся к переговорной трубе, ударился впотьмах губами о латунный раструб, крикнул срывающимся от волнения голосом:
— Стоп, машина!
Приложив ухо, уловил ответ механика:
— Есть стоп машина!
Он поднял голову и увидел невдалеке нос встречного судна. Снова приложился к раструбу:
— Полный назад!
Колеса «Гряды», точно подстегнутые этим криком, забились часто и суматошно, пытаясь заглушить инерцию переднего хода и увести судно из-под удара.
На встречном вспыхнул прожектор. Добела раскаленный, словно дымящийся, яркий луч шаркнул вначале по берегу, высветил кусты над яром, качнулся по воде и уперся в «Гряду».
Боцман Михалев, который вышел на террасу «Гряды» покурить перед сном, зажмурился, закрыл лицо руками от этого слепящего, точно жгущего света.
— Выключи! — крикнул он, словно этот крик могли услышать в тревожном реве гудка и перестуке колес — Выключи, паразит!
Но его возглас слышен был только Галке Спиридоновой, которая, не чая, как избавиться от назойливого лейтенанта, ушла на нос парохода, отгороженный решетчатой дверью со строгой надписью: «Посторонним вход запрещен».
Ослепленная ярким лучом прожектора, напуганная тревожным криком боцмана, Галка оцепенело прижалась к надстройке.
Боцман открыл глаза. Громада встречного теплохода была совсем рядом. В отсвете луча Михалев успел прочитать страшную в своей нелепости надпись на фальшборте: «Череп…»
Ужаснувшись при виде этого слова, он замер, не в силах отвести взгляд от надвигающегося на него борта.
«С ума сошел, — подумал боцман. — Да что же это такое! Что за чертовщина?»
Ему показалось, что широкий, массивный нос встречного судна нацелен на него, сейчас он ударит по нему, сомнет и раздавит. Инстинктивно боцман вжал голову в плечи и попятился к надстройке.
Он стукнулся спиной о доску с укрепленными на ней баграми, ойкнул от боли. И почти так же до боли представил, как сейчас массивный форштевень встречного шибанет по обносу «Гряды», с хрустом и лязгом вонзится в тонкую, из реек, надстройку, накренит пароход, станет давить призывников в носовых классах «Гряды».
От этой мысли боцман застонал, метнулся к двери, чтобы упредить, спасти от гибели этих только что начинающих взрослую жизнь парней. Он оглянулся: не успеть! И тут же заметил массивные кранцы, наискось перечеркивающие слепящий поток света. Боцман перепрыгнул через леер, ссунул кранец. Бросился к другому, сбросил его, метнулся к третьему…
В эту минуту привальный брус «Череповца», обшитый толстой металлической полосой, с хрустом надломил опущенные боцманом кранцы, посшибал леерные стойки, глухо шмякнулся в фальшборт.
Толчок сбил боцмана. Падая, он услышал женский вскрик и почувствовал, как его подхватили чьи-то руки.
Помедлив, словно бы нехотя, суда разошлись.
Из темноты с «Череповца» доносилась испуганно-злобная ругань, усиленная мегафоном. Ее не могли заглушить всполошенные крики, топот и хлопанье дверей на «Гряде». Луч прожектора воровски обшарил пароход и погас.
Немцев отчаянно крикнул в машину, чтобы застопорили ход, и выбежал из рубки. Сергей, ослепленный прожектором, остался на месте.
…Все случилось так быстро, что Сергей даже не успел испугаться. Он перетрусил уже потом, когда в рубку ворвался капитан и следом двое штурманов со своими рулевыми. Капитан оттолкнул от штурвала Сергея и велел стать к рулю другому матросу. Тут подбежал Немцев, и капитан заорал на него. В рубке стало тесно и шумно, хотя вскоре капитан перестал кричать, и все остальные тоже стояли молча и только трудно дышали, словно после бега.
На мостик поднялся механик и сказал, что течи в корпусе нет. Поломаны два кранца и сбиты стойки леерного ограждения да помят фальшборт.
— Хорошо, что боцман кранцы подсунул, а то бы!.. — механик махнул рукой.
— Где он? — спохватился капитан. — Позвать сюда!
— На носу, — ответил механик. — Его ранило.
— Ступайте вниз, — приказал капитан Немцеву, — и окажите помощь. — Он помолчал и добавил: — Все остальные тоже ступайте! Успокойте людей. Объясните, что ничего серьезного нет. Сейчас, мол, пойдем.
Сергей двинулся было вместе со всеми, но капитан приказал:
— Досов, останься!
Когда рубка опустела, капитан спросил: — Название у встречного видел?
— «Череповец» вроде, — хрипло и не очень уверенно ответил Сергей.
— Вроде или точно?
— Точно «Череповец», — более уверенно доложил Сергей, припомнив подробности столкновения: дымящийся луч прожектора, высокий борт, внезапно и неотвратимо высунувшийся из темноты. Он снова до мельчайших подробностей увидел четкие буквы на фальшборте и впереди букв скрещенные якоря, похожие на скрещенные берцовые кости, — эмблему грузовых судов пароходства.
— Сменишься с вахты, напишешь объяснение, — сказал капитан.
На трапе появился Немцев.
— Что с боцманом? — повернулся к нему капитан.
— Крови не видать. Отвел его в каюту, попросил, чтобы Галка Спиридонова присматривала. По-моему, стукнуло его. Или просто испугался старик.
— Он в войну не боялся, а тут испугался, — неожиданно вырвалось у Сергея, — чепуху ты говоришь.
И хотя это было прямым нарушением вахтенного этикета, которому обучал Сергея штурман, на этот раз Немцев миролюбиво сказал:
— Ну не испугался, а просто нервный шок. Это бывает. Верно, Леонтий Васильевич?
— Сменитесь с вахты, напишете объяснение, — уклонился капитан от ответа. — Я пойду взгляну, как там.
Услышав второй раз про необходимость писать объяснение, Сергей спросил у Немцева после ухода капитана:
— И мне велит. А что писать-то хоть?
— Пиши как было.
— Так мы же не виноваты!
— Мы с тобой, конечно, нет, — сказал штурман. — С капитана спрос. Нечего ему было уходить.
— Так я же говорил тебе, — начал было Сергей, но штурман не дослушал, перебил:
— Говорил, говорил! В герои захотелось? Ишь ты какой шустрый! Или хочешь в судоходной инспекции доказать, что умнее дипломированного специалиста стал? — Немцев нервно засмеялся. — Ну ты даешь! Так тебя и станут слушать. Что, там дураки сидят?! Они, брат, в корень смотрят: обязан капитан быть на вахте, с него и спрос, а мы с тобой дело десятое. Тут, брат, не все так просто, как ты думаешь.
— Погоди, — сказал Сергей, — но ведь мы-то, пароход-то есть наш не виноват. Мы же правильно все делали. Это на нас налетел «Череповец». Им и попадет.
— А тебе легче от этого будет? Ты слышал, как капитан завздыхал? Только встань в затон, сейчас пойдут тары-бары: «Говорили, надо было порезать». Возьмут да и порежут. Вот тогда и накроемся все мы.
— Как это накроемся?! Ничего не накроемся. Нас-то куда?
— Какой град вопросов! — Немцев усмехнулся, закурил, потер ладонь о ладонь. — Холодно, однако. Безработицы у нас нет, устроят.