— Восточный Берлин? Прага? Вена?..
— Кстати, — прервал ее мужчина в помятом габардиновом костюме, — не забудьте позвонить.
Рашад остановилась у следующего телефона-автомата. Она была взволнована, а кроме того, не очень разбиралась в последних телефонных новшествах, поэтому, нажав кнопку, изобразила запинающуюся английскую речь с французским акцентом и заказала номер, который уже давно знала наизусть.
— Да? — отозвался Митчел Пэйтон на другом конце провода.
— Эм Джи, это я. Что случилось?
— Эндрю Ванфландерен умер сегодня рано утром.
— Убит?
— Нет, умер от апоплексического удара, мы это точно установили. В его крови было изрядное количество алкоголя, да и выглядел он отвратительно — небритый, глаза налиты кровью; от него несло потом и еще кое-чем похуже… и все же это был удар.
— Черт…
— Есть еще несколько интересных обстоятельств. Он просидел перед телевизором по меньшей мере несколько часов и явно разбил его мраморной пепельницей.
— Это трогательно, очень трогательно, — промурлыкала секретный агент из Каира. — А что говорит его жена?
— Проливая реки слез и умоляя дать ей возможность поскорее удалиться от суетного мира, несгибаемая вдова утверждает, что муж был подавлен серьезными потерями на рынке и в других капиталовложениях. О которых, как она уверяет, ей ничего не известно, хотя, конечно же, ей известно все.
— А вы проверяли ее информацию?
— Естественно. Его общие капиталы могли бы прокормить несколько малых народностей. Две его лошади выиграли в Санта-Аните на прошлой неделе и, бок о бок с несколькими еще, резво галопируют к стоимости в миллионы, по оценкам скаковых конюшен.
— Стало быть, она лгала.
— Она лгала, — согласился Пэйтон. — Но необязательно насчет подавленности.
— Давайте попробуем заменить это слово на ярость. Маниакальную ярость в сочетании с истерическим страхом. Чего-то не произошло? — предположила Калехла.
— Что-то не вышло на свет Божий, даже если и случилось. Может, случилось, а может, и не случилось… А может — и это могло быть побудительной причиной, — может быть, некоторые из убийц были захвачены живьем, как это произошло в Меса Верде.
— Можно сделать так, что любой захваченный наговорит целые тома, при том, что сам он об этом даже не подозревает.
— Именно. Все, что нужно — это всего лишь один источник, который мог бы описать хоть одну явку, метод передвижения, перевалочный пункт. У нас есть такой источник, такой человек. Слишком много осложнений здесь, чтобы что-то скрывать. Кто бы ни стоял за этими убийствами, он должен был это понимать, по крайней мере — подозревать это. Возможно, именно эти мысли и занимали Эндрю Ванфландерена.
— А как дела с арестованным?
— Он сейчас под врачебным контролем. Это маньяк, перепробовавший все — от самоудушения до заглатывания собственного языка. В результате им пришлось ввести ему транквилизаторы, чтобы хоть немного снять напряжение. Врачи говорят, что через час-два мы уже должны получить первые отчеты.
— А что я должна делать, Эм Джи? С моей стороны, наверное, будет не слишком учтиво навестить скорбящую вдову?..
— Напротив, моя дорогая, — прервал ее Пэйтон. — Именно это ты и должна сделать. Когда личность вроде миссис Ванфландерен принимает на себя обязанности, которые включают тесные контакты с потенциальным преемником нынешнего президента Соединенных Штатов, личные соображения отходят на второй план… Ты, конечно же, рассыплешься в извинениях, ну а дальше будешь придерживаться прежнего сценария.
— Моего появления она ожидает меньше всего. Это может вывести ее из равновесия.
— Я рад, что ты согласна.
— А как насчет Шапова? Мы в одной команде?
— Только если он тебе нужен. Мы одолжили его морской разведке в качестве консультанта, и я рад, что он здесь, но я бы предпочел, чтобы ты вначале сыграла соло. Однако проработайте способы связи.
— Насколько я понимаю, его не вводили в курс дела.
— Нет, просто сказали, чтобы он помогал тебе во всем.
— Понятно.
— Эдриен, — сказал Пэйтон. — Тебе нужно знать еще кое-что. Возможно, мы приблизились на шаг к нашему белокурому европейцу и не менее, чем все остальное, нам важно знать, что он замышляет.
— А кто он? Вы это выяснили?
— Мы не знаем, кто именно он такой, но, по-моему, он работает на людей, которые хотят видеть Эвана в Белом Доме…
— О Господи! Да у него в жизни не было такой мысли! Кто эти люди?
— Очень богатые и очень изобретательные, я бы сказал. — Пэйтон вкратце рассказал ей о готовящейся национальной кампании за то, чтобы сделать Кендрика вице-президентом. — Дженнингс сказал, что его люди уверены: это может пройти «легко и просто», как он выразился. И, по-моему, он ничего не будет иметь против.
— Продумано все, вплоть до реакции самого президента, — промолвила Калехла. — Каждый шаг, каждая мелочь была продумана и проанализирована. Все, кроме одного.
— Что ты имеешь в виду?
— Реакцию Эвана, Эм Джи. Он никогда на это не согласится. Получается, что здесь действуют две группировки. Одна старается протолкнуть нашего героя-конгрессмена в список претендентов, а другая из последних сил старается этого не допустить.
— Я пришел к тем же заключениям и так и сказал президенту. Приступайте к работе, агент Рашад. Позвони мне, когда устроишься в гостинице. К тому времени у меня, возможно, уже будут новости от врачей.
— Очевидно, мне нельзя дать о себе знать дедушке с бабушкой, да? Они живут здесь неподалеку, вы ведь знаете.
— Господи, я что, разговариваю с двенадцатилетней девчонкой? Об этом даже речи быть не может!
— Все ясно.
Пятнадцать часов по принятому в восточных штатах времени, зимний день, лимузины припаркованы у подъезда в имении Синвид Холлоу. Шоферы покуривают сигареты и неспешно переговариваются друг с другом. Внутри, в доме, началось совещание.
— Эта встреча будет краткой, — сказал Милош Варак, обращаясь к членам Инвер Брасса. Они сидели в креслах в большом сумрачном кабинете, свет ламп падал на обращенные к нему лица. — Я позволил себе обратиться к доктору Уинтерсу, так как счел, что вы должны быть срочно информированы.
— Очевидно, информация эта должна быть крайне важной, — кисло промолвил Эрик Сандстром. — Я уехал из своей лаборатории, не оставив указаний, а они понятия не имеют, что им делать без меня.
— Ты вытащил меня из зала суда, Милош, — присоединилась Маргарет. — Надеюсь, ты, как всегда, прав.
— Я прилетел из Нассау, — отозвался Гидеон Логан, посмеиваясь. — Когда начал звякать этот чертов телефон на моей посудине, я не был занят ничем особенно важным, если не считать рыбной ловли. И кроме того, клев был паршивый.
— А я даже такими заботами не могу похвастаться, — объявил Джекоб Мендель. — Я болел, когда эта пикалка ожила. Я ее сначала даже и не расслышал.
— Полагаю, нам стоит приступить к делу, — сказал Сэмюэль Уинтерс с заметным напряжением, в его голосе звучало нетерпение и что-то еще, вполне возможно — злость. — Известие убийственное.
Маргарет Лоувел бросила взгляд на седовласого историка.
— Сейчас приступим, Сэм, мы просто хотели перевести дух.
— Пусть я говорил о рыбной ловле, — заметил Гидеон Логан, — но думал вовсе не о ней, Сэмюэль.
Председатель Инвер Брасса кивнул, безуспешно стараясь заставить себя улыбнуться.
— Извините, если я кажусь раздражительным. Истина состоит в том, что я испуган, как будете испуганы и вы.
— В конце концов, это может оказаться важнее наших лабораторных опытов, — мягко согласился Сандстром с видом человека, услышавшего справедливый упрек. — Пожалуйста, продолжайте, Милош.
«Наблюдай за каждым лицом, за каждой парой глаз. Подмечай малейшее подергивание мускулов, трепетание век, морщинки, прорезавшиеся на лбу. Ищи одного из этих четырех сидящих рядом людей. Один из них — предатель».
— Палестинские террористы совершили налет на имения конгрессмена Кендрика в Виргинии и Колорадо. Было много жертв.
Все откинулись в креслах или же подались вперед в шоке; подавленные вскрики вырвались из полураскрывшихся губ, на Варака посыпались вопросы:
— Кендрика убили?
— Когда это случилось?
— Я ничего не знал об этом.
— Живым кого-нибудь взяли?
— Я отвечу на все вопросы, на какие смогу, — ответил координатор Инвер Брасса, — но вынужден заметить, что у меня нет всей информации. Говорят, что Кендрик жив и сейчас взят под охрану. Оба нападения произошли вчера во второй половине дня или, возможно, ближе к вечеру…
— Возможно? — воскликнула Маргарет Лоувел. — Вчера? Почему мы все ничего не знаем об этом, почему страна об этом ничего не знает?
— На эту информацию наложен запрет, вероятно, по просьбе контрразведки.
— Явно для того, чтобы добраться до арабов, — проговорил Мендель. — Они убивают ради газетной шумихи, и если не получают ее, то сходят с ума окончательно. А сумасшедших выловить нетрудно…
— Кроме того, если они живы, им придется выбираться из страны, — прибавил Сандстром. — Как они могут выбраться, Варак?
— Это зависит от того, насколько продумана их операция, сэр. От того, кто дал им возможность проникнуть в страну.
— Кто-нибудь из этих палестинцев был захвачен живым? — не унимался Гидеон Логан.
— Я могу лишь предполагать, — ответил чех. — Мне удалось кое-что выискать до того, как запрет на информацию стал всеобщим; в это время человеческие потери еще не были известны.
— Так каковы ваши предположения? — спросил Сандстром.
— В лучшем случае, шансы на то, что кто-то из преступников был захвачен живым, равняются десяти-пятнадцати процентам. Эта цифра основана на статистике захватов по Ближнему Востоку. У террористов вошло в обычай зашивать в лацканы капсулы с цианидом, носить с собой спрятанные лезвия, иглы, приклеенные пластырем к различным частям тела — все, что дает возможность лишить себя жизни, только бы не выдать ничего под пытками или под наркотиками. Вспомните: смерть для этих людей ничего не значит. Она — всего лишь обряд для вступления в новую жизнь, полную счастья, которого здесь им перепадает немного.