— А вы представляете, сколько месяцев мы искали Эвана Кендрика?
— Мне наплевать! Им действительно манипулировали, и он знает это. Спрятаться вы не можете, я вам не позволю. Слишком много бед вы навлекли на его голову. Дорогие его сердцу люди убиты, а теперь, может быть, и старик, который пятнадцать лет был ему отцом. Все его планы пошли прахом — нет, это слишком много.
— Я не могу переделать то, что сделано, я могу лишь сокрушаться о своих ошибочных умозаключениях, и никто не может сожалеть больше меня. Но я прошу вас подумать о вашей стране, и о моей стране теперь. Если мы помогли появиться влиятельной политической фигуре, то только потому, что такая сила, такая личность со всем ее своеобразием уже существовала сама по себе. Не будь его, другие вполне порядочные люди могли бы достичь руководства в партии, но они не были бы силой… Я понятно выражаюсь?
— Как свидетельствует история, некий вице-президент однажды сказал, что его пост не стоит «ведра помоев», которые льются тебе на голову.
— Только не сейчас и только не для Кендрика. Вы скорее всего были в Каире, когда он здесь выступал по телевидению…
— Я была в Каире, — оборвала его Калехла, — но мы смотрели американский канал — в записи, конечно. Я его видела, и я видела его здесь неоднократно, за что мне, видимо, надо благодарить вашу… стратегию. Он был очень хорош, очень умен и никого не оставил равнодушным.
— Мисс Рашад, он уникален. Он не продается, он всегда говорит, что думает, и страна боготворит его.
— Благодаря вам.
— Нет, благодаря ему. Он сделал те вещи, которые он сделал, никто ведь ничего не выдумывал. Он говорил те слова, что говорил — их никто не подсказывал ему. Что еще я могу вам сказать? Я проанализировал больше четырехсот возможных кандидатов, использовал самые современные компьютеры, и всегда оставался только один человек — Эван Кендрик.
— Вы ничего не хотите получить от него взамен?
— Вы же утверждаете, что знаете его. Если бы мы захотели, как вы думаете, что бы он сделал?
— Отправил бы вас всех в какой-нибудь комитет по борьбе с коррупцией и проследил бы, чтобы вы попали в тюрьму, как вам и положено.
— Вот именно.
Калехла покачала головой и закрыла глаза.
— Я бы не отказалась от бокала вина, мистер Милош. Мне надо подумать кое над чем.
Варак сделал знак официанту и заказал два бокала охлажденного шабли, оставляя окончательный выбор на усмотрение официанта.
— В числе моих многих недостатков, — заявил чех, — еще и полное незнание вин, за исключением тех, что производятся в моей собственной стране.
— Я вам не верю ни на минуту.
— Я только слушаю, как мои друзья заказывают вина с особых виноградников и каких-то особых годов, и только восхищаюсь ими.
— Неужели у вас и правда есть друзья? Я представляла вас себе как «его серое преосвященство».
— Понимаю, но тут вы не правы. Я веду совершенно обычную жизнь. Мои друзья считают, что я переводчик, «на вольных хлебах». Там, где я живу, это естественно.
— Хорошо, — одобрительно кивнула агент из Каира. — Так же и я начинала.
— У меня нет постоянной конторы, с которой я бы мог связаться, только автоответчик, до которого я могу дозвониться из любой точки земного шара.
— И я тоже.
Принесли вино. Отхлебнув глоток, Калехла вновь заговорила.
— Вернуться он не может, — она словно обращалась к себе самой и лишь частично к Вараку. — По меньшей мере несколько лет не сможет наверняка. Как только запрет на информацию будет снят, в Бекаа закипят страсти.
— Насколько я понял, вы говорите о конгрессмене?
— Да. Террористов поймали, если это подходящее слово… Несколько часов назад было еще одно и последнее нападение. Оно произошло в Меса Верде и было в точности таким же неистовым, как и в Фейрфаксе.
— Несколько часов?.. А Кендрик был там?
— Да.
— И?..
— Он жив, хотя, как сказали, был на волосок от смерти. Но, как и в Виргинии, многие из наших людей убиты.
— Мне очень жаль… Уэйнграсс серьезно ранен, насколько я понял. Вы это имели в виду, когда упомянули старика, да?
— Да. Его сейчас везут самолетом в Денвер, в больницу. Эван с ним. Всех вместе их было девять человек. Восемь мертвы; один выжил, самый молодой.
— И когда запрет на информацию будет снят, как вы говорите, в Бекаа закипят страсти. Поэтому Кендрик не может вернуться в эту часть земного шара?
— Он не проживет и сорок восемь часов. Невозможно защитить его от маньяков.
— Зато есть такая возможность здесь и есть правительственная секретная служба. В таких вещах идеальных условий не создашь, а есть только предпочтительный вариант.
— Я знаю, — Калехла еще отхлебнула из бокала.
— Вы ведь понимаете, что я хочу сказать, правда, мисс Рашад?
— Полагаю, что да.
— Пусть события развиваются своим чередом. Есть совершенно законный политический комитет, созданный в целях поддержать кандидатуру конгрессмена Кендрика на высокий официальный пост. Пусть работают, как могут, без помех, и пусть страна откликнется — тем или иным путем. И если мы с вами оба правы насчет Ванфландеренов, и Гринелла, и людей, которые стоят за ними, пусть Кендрик сам сделает свой выбор. Потому что, если мы разоблачим их и остановим, всегда найдутся сотни и сотни новых, которые займут их место… Нам нужна сила, нам нужен голос.
Калехла подняла глаза от своего бокала с вином и дважды кивнула.
36
Кендрик шагал по Семнадцатой Денвер-стрит по направлению к отелю «Браун Палас», почти не замечая белых пушинок снега, кружившихся в ночном небе и касавшихся его лица. Эван попросил таксиста, чтобы тот остановил машину за несколько кварталов от отеля; он хотел пройтись; ему нужно было привести в порядок свои мысли.
Врачи в главной денверской больнице подлатали Менни и успокоили Эвана, объяснив, что раны, хоть и страшные с виду, были поверхностными повреждениями от осколков стекла и металла. Потеря крови для человека такого возраста, конечно, была значительной, но всерьез здоровью не угрожала — ее быстро восстановят. Все началось, когда Кендрик отвел в сторону одного из врачей и рассказал ему о подозрениях Уэйнграсса, что рак возобновился. Через двадцать минут с помощью электроники у них были все анализы Менни, в свое время сделанные в Вашингтоне, и главный онколог переговорил со столичным хирургом, оперировавшим старика-архитектора. Потом примерно через два часа прибыл техник из какой-то лаборатории и о чем-то тихо переговорил еще с одним врачом. Затем в палате все засуетились и Эвана попросили выйти, пока из тела Менни не извлекут все, что нужно, для разных проб и анализов. А час спустя после этого заведующий отделением патологии, худой человек с пристальным, цепким взглядом, подошел к Кендрику, томившемуся в комнате ожидания.
— Конгрессмен, мистер Уэйнграсс в последнее время выезжал из страны?
— В прошлом году — нет, не выезжал.
— А где он бывал до этого?
— Во Франции… В Юго-Западной Азии.
Брови врача приподнялись.
— Я не очень силен в географии. Что это — Юго-Западная Азия?
— А это необходимо?
— Необходимо.
— Оман и Бахрейн.
— Так он был с вами?.. Извините, но ваши подвиги уже общеизвестны.
— Он был со мной, — ответил Эван. — Он один из тех, кого я не имел возможности поблагодарить публично, поскольку мог бы ему этим навредить.
— Понимаю. У нас здесь нет пресс-агентства.
— А зачем вам это понадобилось?
— Если только я не ошибаюсь, что вполне возможно, он инфицирован… э-э… скажем так — вирусом, который, насколько мне известно, распространен в Центральной Африке.
— Этого не может быть.
— Что ж, вероятно, я ошибся. Оборудование у нас одно из лучших на Западе, но в других местах есть и получше. Я отправлю данные легочного давления и анализы крови в ЦКЗ, в Атланте.
— Куда?
— Центр по контролю над заболеваниями.
— Заболеваниями?
— Это обычная предосторожность, мистер Кендрик.
— Отправьте их туда самолетом сегодня же вечером, доктор. В аэропорту Стэйплтон уже через час их будет ждать самолет. Скажите Атланте, пусть берутся за работу, как только ваши образцы с вирусом прибудут — я заплачу, сколько они запросят, пусть даже им придется работать круглые сутки.
— Я сделаю все, что смогу…
— Если нужно, — заявил Эван, сам не зная, блефует он или нет, — я попрошу, чтобы туда позвонили из Белого Дома.
— Не думаю, что это понадобится, — сказал патолог.
Когда Эван уезжал из больницы, пожелав на прощание спокойной ночи Менни, которого уже накачали болеутоляющими, он вдруг вспомнил таинственного доктора Лайонза из Меса Верде, врача без адреса и телефона, но с полным набором официальных удостоверений для вручения конгрессмену и его сотрудникам. Что это за удостоверения? С какой стати удостоверения вообще понадобились?.. Или это просто был очень солидный документ, который дал возможность проникнуть в замкнутый мирок друзей и близких некоего Эвана Кендрика? Он решил никому ничего не говорить. Калехла лучше знает, что нужно делать в таких случаях.
Он был уже совсем рядом с отелем, когда вдруг увидел сквозь кружащийся снег цветные огни рождественских украшений, протянувшиеся через всю широкую улицу от старого здания в классическом стиле до новой южной башни. Потом до его слуха донеслись обрывки веселой праздничной песенки: «Украсим дом ветвями остролиста, фа-ла-ла-ла-ла… ла-ла-ла-ла». С Рождеством вас, из Маската с любовью, подумал он.
— Где, черт побери, тебя носило? — завопил Эм Джи Пэйтон так, что Калехла поспешно отдернула трубку подальше от уха.
— Обедала.
— Он там! Наш белокурый европеец — в отеле!
— Я знаю. Я с ним обедала.
— Ты — что?
— Вообще-то он сейчас у меня в номере. Мы с ним еще раз обсуждаем все, что нам известно. Он не то, что мы о нем думали.
— Чтоб тебя черт побрал, Эдриен! Скажи этому сукину сыну, что мистер В желает поговорить с мистером А!