Куда ушли те дни? Вернутся ли они когда-нибудь назад? Конечно, нет. На Рождество он обедает в одиночестве.
Зазвонил красный телефон. Его рука рванулась к трубке.
— Да?
— Он ненормальный! — завопила Эдриен Калехла. — Эм Джи, он совсем спятил!
— Он тебя отверг?
— Перестаньте! Он собирается встретиться с Болингером.
— Для чего?
— Хочет разыграть из себя перебежчика. Можете себе представить?
— Попытаюсь, если ты будешь выражаться яснее.
На другом конце провода послышалась какая-то возня и перебранка. Затем в трубке прозвучало:
— Митч, это Эван.
— Я догадался.
— Я внедряюсь.
— К Болингеру?
— Это логично. Я делал то же самое в Маскате.
— Один раз ты выиграл, второй можешь проиграть, молодой человек. Раз преуспел, два погорел. Эти люди ведут жесткую игру.
— Я тоже. Я хочу их достать и достану.
— Мы будем тебя вести…
— Нет, я должен действовать в одиночку. У них глаза повсюду. Мне придется все разыграть самому. И главное, на чем я сыграю — меня можно убедить отойти от политики.
— Это слишком противоречит тому, что они видели и слышали от тебя. Это не сработает, Кендрик.
— Сработает, если я сообщу им часть правды — очень существенную часть.
— Что же именно, Эван?
— Я скажу им, что все, что я делал в Омане, я делал исходя исключительно из своих интересов. Скажу, что я прерывал свой путь и возвращался, чтобы извлечь пользу из всех тех денег, которые я оставлял после себя. Это как раз то, что они способны понять. Такие вещи они понимают прекрасно, черт бы их побрал.
— Но ведь они зададут тебе множество вопросов, на которые потребуют убедительных ответов.
— И на каждый из них они получат такой ответ, — парировал Кендрик. — Ведь все будет частью правды, все так легко подтвердится. У меня были связи с наиболее могущественными людьми в Султанате и полная правительственная поддержка. Пусть поговорят с Ахметом, он предпочтет выложить им все напрямик. Моей целью повсюду был просто сбор информации. Я разведал всю подноготную об этом маньяке, который называл себя Махди. И это правда.
— Уверен, что найдутся проколы и упущения, на которых они тебя поймают, — произнес Пэйтон, делая записи, чтобы потом порвать их на кусочки.
— Ни одного, которого я бы не предусмотрел, — в этом все дело. Я прослушал магнитофонную запись европейца; у них припасены миллиарды для избирательной кампании на следующие пять лет, и они не могут позволить себе ослабить свой статус-кво ни на йоту. Неважно, что они ошибаются, но они видят во мне угрозу, и при определенных обстоятельствах я мог бы ею стать, черт побери…
— При каких таких обстоятельствах, Эван? — прервал его Пэйтон.
— При каких?.. Если бы я остался в Вашингтоне, я полагаю. Уж я бы управился с любым сукиным сыном, который слишком вольно обращается с правительственной казной и слишком ловко обходит законы, прихватывая там и сям по миллиону-другому…
— Настоящий Савонарола…
— Никакого фанатизма, Эм Джи, просто обозленный налогоплательщик, измученный этой тактикой запугивания, предназначенной для выжимания из него соков и получения сверхприбылей… Кем бы я был?
— Ты был бы угрозой для них.
— Правильно. Они хотят убрать меня с дороги, и я постараюсь убедить их, что я готов уйти, что я не имею ничего общего с этой кампанией по моему выдвижению… Но у меня есть проблема.
— Какая же?
— Прежде всего я бизнесмен, инженер-строитель по профессии и образованию, а пост вице-президента даст мне такое положение в мире, какого мне никогда не достичь иным путем. Я сравнительно молод; через пять лет мне не исполнится и сорока. Как бывший вице-президент, я буду пользоваться влиянием и финансовой поддержкой во всем мире. Перспектива очень заманчивая для человека, работавшего в международной строительной фирме и собирающегося вернуться в частный сектор… Как ты думаешь, Эм Джи, какова будет реакция Болингера и его советников?
— Ясно какая, — хмыкнул директор Отдела специальных проектов. — Ты сам очень умело подсовываешь им решение. Они предложат тебе выигрыш во времени в пять лет и пообещают предоставить все необходимые финансовые ресурсы.
— Я так и полагал, что вы это скажете; думаю, что и они скажут то же самое. Но опять-таки, как у всякого приличного человека, который в наши дни хочет заключить честную сделку, у меня возникает еще одна проблема.
— С нетерпением жажду услышать о ней, молодой человек.
— Мне нужны гарантии, чтобы я мог твердо отказать политическому комитету в Денвере, который уже на следующей неделе собирается направить свои инструкции в Чикаго. Отказать, пока вся эта кампания не набрала силы и не вышла из-под контроля.
— Ты представляешь себе гарантии в виде общих обязательств подобного рода?
— Я бизнесмен.
— Они тоже. Они не станут заключать никаких письменных соглашений.
— Это будет добровольное соглашение обеих сторон. Я намеренно потребую встречи с принципалами. Я изложу им свои планы, какими бы туманными они ни были, а они вынуждены будут дать ответ. Если они убедят меня, что заслуживают доверия, я буду действовать соответственно… Думаю, что они постараются найти очень убедительные аргументы, но к тому времени это будет уже неважно.
— Потому что их ядро будет у тебя в руках, — согласился с улыбкой Пэйтон. — Должен сказать, Эван, это выглядит очень правдоподобно. Просто замечательно.
— Выглядит практично и по-деловому, только и всего, Эм Джи.
— Однако теперь возникла проблема у меня. Прежде всего они никогда не поверят, что ты собираешься вернуться. Уж слишком нестабильна обстановка на всем Ближнем Востоке.
— Я и не говорю, что собираюсь вернуться на следующей неделе, я сказал: «в один прекрасный день». И, Боже упаси, я ни в коем случае не буду упоминать о Средиземноморье. Я буду говорить об Эмиратах и Бахрейне, Кувейте и Катаре, даже об Омане и Саудовской Аравии, обо всех местах в Заливе, где действовала группа Кендрика. Обстановка сейчас там спокойнее, чем когда бы то ни было. И если страны ОПЭК объединят свои действия, там с успехом можно будет заниматься бизнесом. И, как и любая западноевропейская строительная компания, я хочу принять в нем участие и должен быть готов к этому. Я возвращаюсь в частный сектор.
— Ну что ж, ты меня убедил.
— Деловая мудрость, Митч. Я близок к цели… У меня на руках все козыри… Я внедряюсь.
— Когда?
— Через несколько минут я позвоню Болингеру. Не думаю, что он проигнорирует мой звонок.
— Да, вряд ли. Скорее Лэнгфорд Дженнингс сожжет своего осла.
— Я хочу дать ему несколько часов, чтобы он собрал своих людей, во всяком случае тех из них, на которых он рассчитывает. Я попрошу его назначить встречу сегодня пополудни.
— Лучше будет, если вы встретитесь вечером, — поправил его шеф ЦРУ. — После работы. И будь точен в выражениях. Скажи, что хочешь повидаться с ним частным образом, без прессы и обслуживающего персонала. Это прояснит характер твоей миссии.
— Очень хорошо, Эм Джи.
— Практично и по-деловому, конгрессмен.
Капитан-лейтенант морской авиации Джон Демартин, в джинсах и расстегнутой рубашке, щедро поливал переднее сиденье своего автомобиля чистящим средством, почти безуспешно пытаясь вывести пятна крови на обивке. Да, здесь нужна профессиональная работа, заключил он в конце концов. А пока она не сделана, он скажет своим малышам, что, возвращаясь с летного поля домой, нечаянно пролил на сиденье вишневую содовую. К тому же чем меньше стали пятна в результате его усилий, тем дешевле это ему обойдется, — во всяком случае, он на это надеялся.
Демартин прочел в утренней газете репортаж, в котором упоминалось его имя и утверждалось, будто власти считают, что раненый Хитчхайкер, подобранный им на дороге, погиб из-за наркотиков. Однако сам летчик вовсе не был убежден в этом. Он кое-что знал о наркодельцах, хотя и не был с ними на короткой ноге; однако не мог себе представить, что они настолько обходительны, чтобы предложить плату за запачканное сиденье. Он полагал, что такие люди, будучи ранеными, впадают в панику, теряют самоконтроль и им не до учтивости.
Согнувшись, Демартин стал тереть заднюю спинку сиденья, как вдруг его пальцы коснулись чего-то жесткого, что, однако, легко поддалось, когда он потянул его к себе. Это оказалась забрызганная кровью записка. Он развернул ее и прочел:
«Срчн. Сврш. скртн. Замените свз. 3016211133 S-терм.».
Последние буквы расползались вкривь и вкось, как если бы тот, кто их писал, терял последние силы. Морской офицер выбрался из-под сиденья и выпрямился. Стоя у дверцы машины, он внимательно изучал записку, затем зашагал по вымощенной плитами дорожке к парадной двери своего дома. Зайдя в дом, он направился в гостиную и снял телефонную трубку; он хорошо знал, кому надо звонить. Минуту спустя дежурная секретарша соединила его с шефом местной контрразведки.
— Джим, это Джон Демартин.
— Привет, я читал об этом безумном ночном эпизоде. Чего только эти ребята не сделают, чтобы заполучить пучок травки… Ты хочешь пригласить меня в субботу на рыбалку?
— Нет, я звоню тебе по поводу ночного эпизода.
— Вот как? А в чем дело?
— Джим, я не знаю, кем и чем был этот парень, но не думаю, чтобы он имел дело с наркотиками. И потом, несколько минут назад я обнаружил записку, засунутую в сиденье, на котором он сидел. Она вся в крови, но разреши мне ее тебе прочесть.
— Читай. Я записываю.
Морской офицер прочитал неуклюже выведенные слова, буквы и цифры.
— Есть во всем этом какой-то смысл? — спросил он, окончив.
— Да… пожалуй, — медленно произнес начальник разведки, перечитывая записанное. — Джон, опиши мне, пожалуйста, что произошло прошлой ночью, хорошо? Статья в газете была очень поверхностной.
Демартин выполнил его просьбу, отметив прежде всего, что блондин говорил на прекрасном английском, но с иностранным акцентом. Он окончил тем, что Хитчхайкер потерял сознание у стойки с напитками.