е-что еще. Он обязан был пробраться к заключенным еще этой ночью. Казни возобновятся через три дня.
Но прежде всего — бумаги у эль-База!
Развалины старой португальской крепости мрачно вздымались в темное небо. Острые очертания ее и мощь кладки свидетельствовали о промчавшихся здесь военных бурях давних времен. Эван поспешно пробирался через район города, известный как Харат Вальят, к рынку Сабат Айнуб. В переводе это значило «корзина винограда». Здесь торговля шла более солидно; магазины выстроились в ряд вдоль площади. Архитектурный ансамбль являл собой смесь арабских, персидских, индийских и самых современных западных веяний. «Все эти веяния непостоянны, — думал Кендрик. — Оманская самобытность восторжествует. Исчезнут следы завоеваний, прекратится экономическая и политическая зависимость, забудут о террористах». Но более исторического наследия его беспокоило наследие Махди.
Он оказался на большой площади. Из фонтана времен римского владычества били струи воды и падали в темную воду бассейна, в центре которого находилось изваяние работы какого-то итальянца — фигура склонившегося шейха. Одежды его развевались. Внимание Эвана привлекла толпа. В основном она состояла из арабов, которые пытались всучить товары глуповатым, по их мнению, европейцам — туристам, запакованным в свою жаркую и неудобную одежду, абсолютно безразличных к тому, что происходит в посольстве. Между тем и находящиеся здесь оманцы казались похожими на роботов, обращающих внимание на второстепенное, несущественное, намеренно не глядящих в сторону посольства, находящегося отсюда на расстоянии меньше мили. Оттуда доносилась исступленная стрельба. И все же порой они как бы случайно косились в ту сторону и хмурились, будто не веря или не желая верить в то, что такое могло случиться в их мирном Маскате. Это было за пределами их понимания. Они не были частью этого безумия, а отгораживались от него, не желая ни видеть его, ни слышать.
Эван увидел пекарню с вывеской «Orange baklava». При ней имелся выстроенный в турецком стиле небольшой магазин со стеклянным фасадом. Магазинчик был зажат между большим, ярко освещенным ювелирным магазином и магазином, который торговал модной женской одеждой. Над грудами аксессуаров сверкала золотом и чернью надпись: «Париж». Кендрик по диагонали пересек площадь, миновал фонтан и подошел к двери пекарни.
— Ваши люди оказались абсолютно правы, — констатировала темноволосая женщина в прекрасно сшитом черном костюме, выходя из тени на Харат Вальят. В руке она держала миниатюрную камеру. Палец ее нажал на спуск затвора, запечатлев, как Эван входит в булочную, находящуюся у рынка Сабат Айнуб. — На базаре его видели? — поинтересовалась она, пряча аппарат в сумочку и обращаясь к низкорослому средних лет арабу, который стоял сзади.
— Говорили о каком-то человеке, бросившемся в аллею следом за полицией, — сообщил тот, поглядывая на пекарню.
— Значит, его видели?
— Да. Он вбежал, придерживая застежку, которую, вероятно, оторвали в толчее. Это информация, которую сообщил наш наблюдатель.
— Вы и ваши люди хорошо поработали, — одобрительно заметила женщина, мягко улыбаясь.
— Мы стараемся, йа аниса Калехла, — пробормотал араб, используя уважительную форму обращения.
— Но почему пекарня? — спросила Калехла. — Есть какие-то соображения на этот счет?
— А почему бы и нет? Хотя я баклаву не люблю. Это евреям она нравится.
— Любому ясно, что наш подшефный пошел в пекарню не за булочками и не за историческими материалами о Египте и Израиле в турецкой трактовке.
— В вас говорит дочь Клеопатры, — улыбнулся собеседник.
— Дочь Клеопатры не понимает, к чему вы все это говорите. Я просто хочу уяснить истинное положение вещей.
— Все началось с путешествия в военном седане, который подобрал нашего поднадзорного в нескольких кварталах к северу от отеля во время Второй Опоры эль-Магреба.
— У него должны быть друзья в армии.
— В Маскате только гарнизон султана.
— Что?
— Офицеры меняются каждые два месяца. Одни направляются на точки у Джидды и Мармула и в гарнизоны вдоль границы Южного Йемена, другие возвращаются в город.
— Ваши соображения?
— Их два, Калехла. Первое: я обнаружил удивительное совпадение. Объект после четырех лет пребывания здесь должен был довольно близко познакомиться с офицерским корпусом, и вот именно это формирование после всех ротаций на протяжении последних двух недель снова введено в Маскат.
— Согласна, совпадение любопытное. Тем не менее это может быть обычным совпадением. Ваше второе соображение?
— Второе в какой-то степени противоречит первому. В эти дни ни одна машина гарнизона без личного разрешения султана не перевозила бы иностранца.
— Разрешения султана?
— Именно так.
— Он не посмел бы! Он под колпаком! Одно неверное движение, и ему придется отвечать за возобновление казней. И если это случится, американцы вынуждены будут раздавить Оман. Султан знает об этом.
В тусклом свете можно было разглядеть напряженное выражение на лице Калехлы, с которым она вглядывалась в лицо мужчины.
— Если военная машина возила объект на встречу с султаном, то она же должна была отвезти его назад.
— Это так, — согласился араб.
— А из этого следует, что они могли прийти к какому-то общему соглашению. Но в любом случае все это остается под нашим контролем.
— Абсолютно точно.
— Мы должны знать, о чем они говорили и к какому соглашению пришли, не так ли?
— Для нас крайне опасно находиться в неведении, — кивнул араб. — Сейчас может решаться не просто вопрос о жизни и смерти заложников. Решается судьба нации. Моей нации. И я пойду на все, чтобы перевес оказался на нашей стороне. Вы понимаете меня, дорогая Калехла?
— Да, сахби эль-Амер.
— Из двух зол выбирают меньшее.
— Я понимаю.
— В самом деле? У вас, в Средиземноморье, было больше возможностей, чем имели мы в нашем мрачном заливе. Но теперь настало наше время. И ничто нас не может остановить.
— Я хочу, чтобы ваше время пришло, дорогой друг. Мы все хотим этого.
— Тогда делайте то, что вы должны делать, Калехла.
— Обязательно. — Женщина сунула руку в сумку и вынула автомат с коротким прикладом. Держа его в левой руке, она достала оттуда же обойму и со щелчком вставила ее в рукоятку. Оружие было готово к бою.
— Теперь идите, — сказала Калехла, поправляя ремешок на плече. Руку она держала в сумке, сжимая автомат. — Мы понимаем друг друга. Вы должны находиться в это время в том месте, где вас могут увидеть. Алиби. Отсюда вам пора уходить.
— Идите с Аллахом, Калехла.
— Я его отправляю к Аллаху ходатайствовать о своих делах. Быстрее! Он выходит из пекарни. Я последую за ним и сделаю все, что надлежит. Вы имеете в запасе от десяти до пятнадцати минут.
— Вы спасаете нас. Сокровище вы наше! Будьте осторожней, Калехла! А я пойду в мечеть Завади и поговорю со старшими муллами и муэдзинами. Они смогут подтвердить мое алиби. Туда не более пяти минут хода.
Женщина попрощалась и пошла через площадь, пересекая ее по левой стороне. Ее взгляд был прикован к американцу в арабской одежде, который миновал фонтан и направлялся к темной узкой улочке, идущей к востоку от Сабат Айнуб.
«Что этот чертов дурак делает? — подумала она, поправляя шляпу левой рукой и лихорадочно сжимая автомат правой. — Он направляется в Шари эль-Мишквис, — заключила она. Этот район был самым опасным в городе, и посторонние его обычно избегали. — Он действительно не профессионал. Я не могу идти за ним в этой одежде! Но я должна. Боже, из-за него погибну и я!»
Эван Кендрик торопливо шагал по неровной булыжной мостовой. Вдоль узкой дороги ютились ветхие здания с осыпающейся штукатуркой. Окна были выбиты и временно закрыты фанерой и вообще чем попало. Там, где оконные переплеты и рамы сохранились, их защищали старые перекошенные ставни. Обнаженные провода свисали до земли. Острый запах арабской кухни смешивался с более сильными запахами. Их невозможно было не узнать: гашиш, горящие листья коки. Эти контрабандные товары доставлялись через неконтролируемый Залив и заставляли людей выворачивать карманы.
Жители этого района, этого гетто, не шли, а пробирались, настороженные, опасливо озирающиеся; а в это же время из-за закрытых ставен доносились взрывы смеха. Восточные одеяния и синие джинсы мирно сосуществовали, рядышком находились вышедшие из моды мини-юбки и форма солдат и матросов доброй дюжины различных наций. Кендрик разыскивал Шари эль-Балах под номером 77. Здесь его должен был ждать человек по имени эль-Баз.
И вот перед ним оказалась тяжелая дверь с толстой металлической перекладиной на уровне человеческого роста. Справа у входа на корточках сидел человек.
— Эсмехле, — извинился Эван и шагнул вперед.
— Лей? — раздался вопрос.
— Мне назначена встреча, — ответил Эван по-арабски.
— Кто вас послал? — спросил тот же человек.
— Не ваша забота.
— Мне не по душе такие ответы. — Араб приподнялся. Его одежду немного оттопыривала рукоять пистолета. — Последний раз спрашиваю, кто вас послал?
Эван недоумевал, почему полицейский султана не дал ему пароль. Ему совсем не нравились неожиданные и ненужные препятствия. Он выпалил:
— Я был в пекарне на Сабат Айнуб, — и поспешно добавил: — Я сказал, что…
— Пекарня? — поднял бровь человек у двери. — На Сабат Айнуб по меньшей мере три пекарни.
— Черт возьми, это там, где баклава? — выпалил Кендрик, не отрывая взгляда от рукояти пистолета. — Такие дурацкие вывески!
— Достаточно, — прервал его араб, вставая. — Я, наконец, получил простой ответ на простой вопрос. Вас послал пекарь?
— Я твержу вам об этом уже целый час. Войти можно?
— Давайте все же определимся, к кому вы пришли.
— Черт бы вас всех побрал! К человеку, который живет здесь, работает…
— Имя хоть какое-нибудь у него есть?
— Вам это надо знать обязательно?
— Вы сказали только о Сабат Айнуб. И все…