— Я могу определить, врет он или нет, — отвечал неизвестный, которого Кендрик наконец смог разглядеть. Это был юноша лет двадцати, с худощавым лицом. Темные глаза его смотрели зорко и умно, нос был прямым. На стройном теле рельефно выделялись мышцы.
— Пусть он встанет, — приказал молодой террорист негромким, но властным голосом. — Все, кто болтает у двери, должны одновременно замолчать, затем заговорить снова. Все должно выглядеть совершенно естественно.
Сердитый кандидат в лидеры напоследок пнул конгрессмена, кровь из плеча закапала на цементный пол.
— Спасибо, — задыхаясь и дрожа, поблагодарил Эван юношу. Он медленно встал, морщась от боли во всем теле и ощущая горячую пульсацию в ране, и прохрипел: — Скоро Аллах может принять меня к себе.
— Примет, если не остановить кровотечение.
Юный палестинец помог Кендрику подняться и прислонил его к стене.
— Понимаете ли, у меня нет твердой уверенности в том, что вы и есть Амаль Бахруди. Я полагаюсь на инстинкт. Из описания, которое мне сообщили, можно сделать вывод, что вы можете им быть. Ваша речь — речь образованного араба. Это совпадает. Кроме того, несмотря на угрозу жизни, вы противостояли требованиям выдать информацию. Вместо этого вы оказали открытое сопротивление, зная, что в любой момент вас могли просто придушить. Это не похоже на поведение агента, пытающегося внедриться в наше движение и более всего ценящего свою жизнь здесь, на земле. Чтобы получить доказательства, пришлось применить жесткие меры. Но у вас могут быть и другие причины поступать именно так.
«Боже мой, — думал Кендрик, чувствуя на себе изучающий взгляд юноши. — Что же придумать еще?»
— Что может окончательно убедить вас? Я еще раз повторяю, что не могу выдать секреты, которые раскрывать не должно. — Эван проглотил ком, застрявший в горле. — Даже если вы снова попытаетесь избить или задушить меня.
— Что же, я обдумаю ваше последнее предложение, — проговорил молодой террорист, явно сдерживаясь, и склонился над Эваном. — И все же вам придется рассказать, зачем вы здесь появились. Почему вас… тебя послали в Маскат? Кого тебе приказали найти? Твоя жизнь зависит теперь от твоих ответов, Амаль Бахруди. И только я могу принять решение.
Он прав. Несмотря ни на что, он прав! Сбежать!.. Он должен сбежать от этого юного убийцы.
7
Кендрик пристально смотрел на палестинца, будто пытаясь сквозь глаза заглянуть ему в душу. Его собственные опухшие глаза не могли выдать ничего, кроме страдания и боли. «Еще один микрофон расположен в бачке туалета. Доктор Амаль Файзал войдет в контакт с султаном…»
— Меня послали сюда, чтобы сказать вам, что среди ваших людей в посольстве есть предатели.
— Предатели? — Террорист даже не шевельнулся, поза его осталась неизменной, и лишь нахмуренный лоб выдавал его чувства. — Это невозможно, — сказал он, напряженно вглядываясь в лицо Амаля Бахруди.
— Не так уж это невозможно, — возразил Кендрик. — Я видел доказательства.
— Что за доказательства?
Эван вдруг поморщился, прижал рану на плече.
— Если не прекратится кровотечение, мне конец.
Оттолкнувшись от стены, он попытался встать.
— Прекрати! — скомандовал юный убийца.
— Почему? Почему мне нельзя подняться? Сам-то ты можешь мне доказать, что все вы тут не предатели, мечтающие заработать большие деньги?
— Деньги? Какие деньги?
— Вы не узнаете ничего до тех пор, пока я не буду убежден, что вы имеете право на информацию. — Эван, опираясь о пол и отталкиваясь от стены, попытался встать снова. — Вы говорите как мужчина, но вы же почти мальчик.
— Я быстро вырасту, — заверил террорист, толкая Кендрика.
— Надо, чтобы вы повзрослели прямо сейчас. Если я истеку кровью, то вы никогда ничего не узнаете! — Кендрик сорвал пропитанную кровью рубаху. — Это отвратительно, — сказал он, кивая на рану. — Сюда набилась грязь и всякая гадость благодаря вашему зверью.
— Они не зверье. Они мне братья.
— Пишите стишки в часы своего досуга, только мне не надо вешать на уши лапшу. Есть тут где-нибудь чистая вода?
— В туалете, — ответил палестинец. — Там справа есть раковина.
— Помогите подняться.
— Нет, Сначала — доказательства. Кто тебя послал? Кого тебе надо разыскать?
— Болван! — взорвался Эван. — Ладно… Где Нассир? Вас спрашивают: где Нассир?
— Умер, — ответил юноша без дальнейших комментариев.
— Что?
— Он наскочил на морской дозор и стал стрелять. Они его тут же убили.
— Об этом никто ничего мне не говорил.
— А что можно было сказать? — поморщился террорист. — К чему распространяться о том, как одолели еще одного из наших? Мы не любим демонстрировать свою слабость.
— Вы имеете в виду Нассира? — переспросил Кендрик. — Разве Нассир был слабаком?
— Он был теоретиком и для подобной работы оказался неподходящим.
— Теоретик? — Эван в изумлении вскинул брови. — Наш студент оказался оторванным от жизни аналитиком?
— Этот студент, по слухам, мог якобы определять те моменты, когда активное действие должно сменять пассивные дебаты, когда сила заставляет слова умолкнуть. Нассир слишком много говорил, слишком многое пытался оправдать или понять.
— А вы?
— Не я на повестке дня, а ты. Какие у тебя есть доказательства измены?
— Женщина Ятим, — начал было Кендрик. — Мне сказали, что Зайа Ятим…
— Ятим — предательница?! — вскричал террорист, и глаза его яростно сверкнули.
— Учитесь дослушивать до конца. Я этого не говорил…
— А что же ты сказал?
— Она была надежной…
— И более того, Амаль Бахруди, — юноша ухватил Эвана за клочья рубахи, — она всю себя посвятила нашему делу. Ятим не знает отдыха ни днем ни ночью. Она не щадит себя и устает гораздо больше, чем даже те, кто находится в посольстве.
— Она говорит по-английски, — произнес Эван, почуяв какую-то незнакомую нотку в голосе террориста.
— Я тоже! — последовала короткая злая реплика.
— И я, — спокойно сказал Эван, посмотрев на заключенных, которые поглядывали на них. — Может, перейдем сейчас на английский? — предложил он, еще раз взглянув на кровоточащее плечо. — Вы просили доказательства, и я могу рассказать вам, что видел собственными глазами в Берлине. Вы легко сможете понять, что все сказанное мною — правда. Ведь ваша компетентность несомненна. Но мне бы не хотелось, чтобы кто-либо из ваших животных, которых вы называете братьями, понял, о чем я говорю.
— Ты весьма высокомерен, а обстоятельства требуют иного поведения.
— Уж я таков!
— Ты об этом уже говорил. — Террорист кивнул и переключился на английский. — Ты начал говорить о Ятим. Заканчивай свою мысль.
— Вы предположили, что я хотел назвать Ятим предательницей.
— Кто посмеет…
— Я имел в виду совершенно противоположное, — с нажимом произнес Кендрик и, морщась, ухватился за плечо. — Она достойна доверия в высшей степени, ее работа просто великолепна. После Нассира она первая, кого я должен был найти.
Эван задыхался от боли, и каждое последующее слово давалось ему со все большим трудом.
— Если бы ее не оказалось в живых, то мне пришлось бы выходить на Азру. Если бы не прошел и этот вариант, в запасе оставался некто с седыми прядями в волосах по имени Ахбияд.
— Я — Азра! — выкрикнул черноглазый студент. — Это меня прозвали Голубым!
Кендрик вопросительно посмотрел на террориста.
— Почему же ты здесь, а не в посольстве?
— Решение нашего оперативного Совета, — отрезал Азра. — Во главе с Ятим.
— Не понимаю.
— До нас дошли слухи, что заключенных содержат в изоляции, истязают, пытаются подкупить, словом, любыми способами хотят вытянуть у них информацию. И вот на Совете было решено, что сильнейшие дадут себя арестовать, чтобы возглавить сопротивление.
— Они тебя выбрали? Она выбрала именно тебя?
— Зайа знала, что говорила. Я ее брат, брат по крови. Она не сомневается в моей преданности. Мы будем бороться вместе до самой смерти.
Идиотизм! Эван напряг шею, но голова бессильно ударилась о стену, и его наполненный болью взор скользнул по голому потолку с прикрытыми сеткой шарами ламп.
— Итак, самая нужная для меня встреча, похоже, произошла в очень неподходящем месте. Наверное, в конце концов Аллах нас оставил.
— При чем тут Аллах? К чертям! — воскликнул Азра, несказанно удивив Эвана. — Утром тебя освободят. Ведь на твоей шее нет метки. Ты освободишься!
— Не уверен в этом, — сказал Эван, морщась и снова касаясь плеча. — Мои фотографии разосланы, и в отношении шрама есть вопросы. В Эр-Рияд и Манаме идут поиски данных моих медосмотров. А в них есть все, в том числе и о шрамах. Если что-то прояснится, меня пошлют на свидание с израильским палачом. Хотя в этот момент это не ваша забота и не моя, если уж говорить откровенно.
— Твое мужество не уступает твоему высокомерию.
— Я уже сказал тебе, — огрызнулся Кендрик. — Пиши стихи в свободное от работы время… Если Азра брат Ятим, то информация может быть сообщена. Вам необходимо знать, что я видел в Берлине.
— Явная измена?
— Если не измена, то глупость. А если не глупость, то непомерная жадность, которая ничем не лучше измены.
Эван изловчился и сумел встать, опираясь спиной о стену. На этот раз террорист не мешал ему.
— Черт бы вас побрал! Неужели так трудно помочь мне? — крикнул Кендрик. — Я не могу думать в таком положении. Хочу смыть с себя кровь, глаза промыть.
— Хорошо, — неохотно согласился Азра. Лицо его выражало нетерпение. — Обопрись на меня, — без особого энтузиазма предложил он.
— Я попросил только помочь встать. — Кендрик медленно поднялся на ноги. — Сам доберусь, спасибо. Мне не нужна помощь сопливых.
— Если будешь так себя вести, то тебе еще не раз понадобится помощь.
— Я и забыл, — прервал его Эван, с трудом ковыляя к ряду четырех туалетов и раковин. — Конечно, господин студент одновременно и судья, и присяжные, и правая рука Аллаха, которого он, тем не менее, посылает к дьяволу.