что мне неизвестно.
— Скажу, — перебил его Серый. — Субъект снял форму и только что прошел мимо нас по улице. Его заметил У. Субъект идет как обреченный человек.
— Возможно, так оно и есть.
— Конец связи.
Кендрик передумал и изменил свой маршрут.
Подсознательно он чувствовал, что должен затеряться в толпе, пока будет направляться к мечети. После того как на широкой Ваб эль-Бахрейн он повернет на север, нужно направиться прямо к огромной площади Ваб-Эль и выйти на Калиф-Роуд. Все время его донимали мысли, но они были разрозненными, бессвязными и нечеткими. Он шел в лабиринт, и он знал это, понимал он и то, что внутри этого лабиринта кто-то наверняка ожидает, когда появится погибший Азра. Это его единственное преимущество, но оно было значительным. Он знал, кого и что они искали, но они не знали его. Он будет ходить вокруг места встречи кругами, пока не увидит нужного человека, который отлично понимает, что погибнет, если не доставит лидера террористов к Махди. Этот человек выдаст себя, возможно, даже будет останавливать людей, заглядывая им в лица, с каждой минутой его волнение будет возрастать. Эван вычислит его, изолирует, заберет с собой и сломает…
А может, он заблуждается и ослеплен навязчивой идеей? Все это уже не имело значения, ничего не имело значения, кроме продвижения шаг за шагом вперед по тротуару. С огромным напряжением он пробирался сквозь ночные толпы Бахрейна.
Появилась группа каких-то людей, которые мгновенно окружили его. К плечу кто-то прикоснулся. Эван повернулся и быстро выбросил вперед руку, пытаясь вырваться из тисков. И вдруг он почувствовал, как острый кончик иглы вонзается в его тело. Затем все поглотил мрак.
Раздался резкий телефонный звонок, разбудивший Якова. Он схватил телефонную трубку.
— Алло?
— Они захватили американца! — сказал Серый.
— Где это случилось? Как?
— Это не имеет значения. Все равно я не знаю улиц. Важно лишь то, что мы знаем, куда они его забрали!
— Да ты что? Как вам это удалось? И не говори мне, что это не имеет значения.
— Это сделал Уэйнграсс. Черт побери, опять Уэйнграсс. Поняв, что не сможет и дальше выдерживать быструю ходьбу, он дал ненормальному арабу десять тысяч долларов за его поломанное такси! Этот придурок не будет просыхать полгода! Мы все залезли в машину и поехали за субъектом, поэтому и видели все, что произошло. Черт побери этого Уэйнграсса!
На лице Якова невольно появилась улыбка, которая тут же исчезла.
— Где сейчас находится Кендрик?
— В здании, которое называется Сахалхуддин, на Тужжар-Роуд.
— Кто владелец дома?
— Дай нам время, Голубой. Дай Уэйнграссу время. Сейчас он обзванивает всех своих бахрейнских должников. Мне страшно даже подумать, что скажет Комитет по нравам в Иерусалиме, узнав, что мы с ним связались.
— Отвечай по существу!.
— По-видимому, этот комплекс занимают шесть фирм. Но нужно еще уточнить…
— Пусть за мной кто-нибудь зайдет, — велел Яков.
— Итак, конгрессмен, ты нашел Махди, — сказал смуглолицый араб в снежно-белом одеянии и белом шелковом головном уборе с короной, усеянной сапфирами. Они находились в огромной комнате со сводчатым потолком, украшенным мозаикой. Окна были высокими и узкими, мебель — из темного полированного дерева. В комнате витал дух мечети, и она напоминала жилище какого-нибудь представителя высочайшего духовенства, принадлежавшего к странному, но могущественному ордену, изолированному от всего мира. — Теперь ты удовлетворен? — продолжал сидевший за столом Махди. — Или, может, разочарован, увидев, что я такой же человек, как и ты? Впрочем, нет, я не такой, как ты или кто-либо другой, но все же человек.
— Ты убийца, сукин сын! — Эван вскочил с громоздкого стула с прямой спинкой, но тут же был схвачен двумя охранниками, стоявшими с двух сторон, и брошен обратно. — Ты убил семьдесят восемь ни в чем не повинных людей — мужчин, женщин и детей, которые кричали, когда на них обрушилось здание! Ты мерзавец!
— Это было началом войны, Кендрик. А во время любой войны есть потери, и они не ограничиваются только участниками сражения. Я смею утверждать, что выиграл это очень важное сражение — ты исчез на четыре года, а я за эти годы значительно преуспел. Мне не удалось бы достичь таких успехов, если бы ты находился здесь. Ты или этот противный иудей Уэйнграсс с его претенциозным нахальством.
— Менни?.. Он все время говорил о тебе, предостерегая нас!
— Таких нахалов я очень часто заставляю замолчать при помощи кинжала! Но об этом потом… Сейчас остановимся на твоей персоне. Когда я услышал о тебе, то понял, что ты возвратился обратно именно из-за этого первого сражения, состоявшегося четыре года назад. Как говорят, ты меня вел, и еще девять часов назад это было смешное преследование, Амаль Бахруди!
— Не понял…
— У Советов хватает людей, которые предпочитают получать по дополнительной платежной ведомости. Бахруди, еврей-араб, несколько дней назад был убит в Восточном Берлине… На поверхность всплывает имя Кендрика; мертвый араб с голубыми глазами и резко выраженными чертами человека с запада вдруг появляется в Маскате! Да, это была чистой воды авантюра. По крайней мере, тебе должны были помочь, поскольку ты не столь опытен в таких делах.
Эван пристально смотрел на выразительное лицо с высокими скулами и горящими глазами, уставившимися прямо на него.
— Твои глаза… — пробормотал Кендрик, тряхнув головой, чтобы снять остаточное влияние наркотика, который ему ввели на улице. — Эта безжизненная унылая маска на лице… Я видел тебя раньше.
— Конечно, видел, Эван. — Махди медленно снял готру, обнажая голову с густыми курчавыми черными волосами с проседью. Высокий гладкий лоб, темные дуги бровей. Это было лицо человека, легко поддающегося навязчивым идеям, который требует их незамедлительного исполнения, независимо от того, какую цель они преследовали. — А ты бы узнал меня в иракской палатке? Или, скажем, на скамье, стоявшей у стены на среднезападном оружейном заводе?
— Боже мой! — прошептал Кендрик. — Ты приходил к нам в Басре семь или восемь лет назад и обещал сделать нас богатыми, если мы будем отказываться от работы. Ты говорил, что существуют планы разрушения Ирана и вы не нуждались ни в каких модернизированных аэродромах в Ираке.
— Так и случилось. Было создано настоящее исламистское общество.
— Бред собачий! Ты, должно быть, оценил их месторождения нефти к этому времени. И ты такой же мусульманин, как мой шотландский дедушка. Ты из Чикаго — то есть с среднезападного военного завода — и двадцать лет назад тебя вышвырнули из Чикаго, потому что даже твои собственные черные избиратели, которых ты обобрал до нитки, не могли вынести твоего фашистского вранья! Ты заграбастал их миллионы и приехал сюда, чтобы распространять свой гниющий мусор и на этом заработать еще больше миллионов. Боже мой, Уэйнграсс знал, кем ты был на самом деле, и советовал тебе убираться подобру-поздорову. Он называл тебя слизняком — жалким слизняком, если я правильно запомнил — и обещал, что если ты не выберешься из палатки в Басре, то он в конце концов потеряет контроль над собой и плеснет тебе в лицо хлорной известью, чтобы затем можно было сказать, что он застрелил белого нациста!
— Уэйнграсс — еврей, — спокойно заметил Махди. — Он пытался очернить меня, потому что величие, к которому он так стремился, ускользнуло от него; однако ко мне фортуна повернулась лицом. Евреи терпеть не могут, если успех приходит к людям других национальностей. Вот почему они будоражат мир.
— Кого, черт побери, ты высмеиваешь? Он назвал тебя гниющим мусором, и это не имеет ничего общего с белыми, черными или еще с чем-либо! Ты гной и мразь, аль-Фалфа, или как там ты еще себя называешь, и цвет твоей кожи не имеет никакого отношения к делу… После Эр-Рияда — этого чрезвычайно важного сражения — скольких людей ты еще убил, скольких зарезал?
— Лишь то количество, которое потребовалось в нашей священной войне за сохранение чистоты расы, культуры и веры в этой части мира. — Губы Махди из Чикаго, штат Иллинойс, медленно искривились в холодной усмешке.
— Ты гнусный вонючий лицемер! — крикнул Кендрик. Более не в состоянии совладать с собой, он опять вскочил со стула, его руки, словно две лапы с когтями, взметнулись над столом. Но прежде чем он успел дотронуться до Махди, его повалили на пол и стали наносить одновременно удары в живот и по спине. Закашлявшись, Кендрик попытался подняться. Не успел он встать на колени, как охранник, стоявший слева, схватил его за волосы и дернул голову назад. В это время араб, находившийся справа, приставил нож к его горлу.
— Твои жесты такие же жалкие, как и твои слова, — поднимаясь из-за стола, сказал Махди. — Мы преуспели в нашем деле строительства королевства здесь, и парализованный Запад не в силах нам помешать. Мы восстанавливаем народ против народа при помощи сил, которые они не могут контролировать, и одерживаем полную победу, хотя сами не делаем ни одного выстрела. А ты, Эван Кендрик, оказал нам неоценимую услугу. Нам удалось сфотографировать тебя в аэропорту, когда ты прилетел из Омана; у нас также есть фотоснимки твоего оружия, поддельных документов и пояса с деньгами, в котором, как оказалось, находились сотни тысяч долларов. У нас неопровержимые доказательства, свидетельствующие о том, что ты, американский конгрессмен, используя имя Амаль Бахруди, смог пробраться в посольство в Маскате, где убил красноречивого безобидного лидера по имени Нассир, а позже молодого борца за свободу — Азру. И все это случилось в те дни, когда наконец наступило драгоценное перемирие, на которое согласились все стороны. Как, по-твоему, можно расценить твои действия, агент жестокого правительства? Уверен, что так называемые демократические силы всего мира иными глазами взглянут на страну, которая пренебрегает жизнью своих соотечественников.
— Ты! — Подпрыгнув, Эван оттолкнул от горла нож и выдернул голову из руки, которая держала его за волосы. Его тут же ударили по затылку и опять начали тузить ногами.