— Ей нужно было защитить место, где мы скрывались.
— Еще бы. Ведь это место королевское.
— Конечно, — Кендрик замолчал и уставился в темный угол обветшалого бара. — Она была хорошим человеком, — наконец сказал он медленно и неуверенно. — Она так хорошо меня понимала. Я восхищался ею.
— Эй, послушайте, конгрессмен, — Сван нагнулся над своим пустым стаканом. — Вы думаете, такое произошло в первый раз?
— Что?
— Два человека в тяжелой ситуации, мужчина и женщина, и ни один из них не знает, увидят ли они следующий день или следующую неделю? Вот они и приходят к соглашению, это естественно. Ну так что?
— Это чертовски оскорбительно, Френк. Она для меня кое-что значила.
— Хорошо, я буду говорить прямо. Я думаю, что вы для нее ничего не значили. Она профессионалка, которая прошла через несколько черных ОП.
— Черных что? Не могли бы вы говорить по-английски или по-арабски, если хотите, но чтобы это было понятно.
— Операций.
— Это слово используют в газетах.
— Если бы это зависело от меня, я бы нейтрализовал всех ублюдков, которые пишут эти статьи.
— Пожалуйста, не объясняйте мне, что значит «нейтрализовать».
— Не буду. Я только пытаюсь вам втолковать, что в поле мы время от времени делаем ошибки, особенно когда измучены или просто испуганы. Мы предаемся на несколько часов безопасному удовольствию и списываем это на долгожданную награду. Не знаю, поверите ли вы мне, но мы даже устраиваем лекции на эту тему людям, которых посылаем на задания.
— Теперь я этому верю. Честно говоря, подобные мысли действительно приходили мне в голову в то время.
— Хорошо. Выбросьте ее из головы. Она работает только в Средиземноморье и не имеет никакого отношения к происходящему здесь. Для начала вам, вероятно, пришлось бы полететь в Северную Африку, чтобы найти ее.
— Значит, все, что у меня есть, это человек по имени Кроуфорд в Лэнгли и начальник базы в Бахрейне.
— Нет. У вас есть блондин со среднеевропейским акцентом, работающий здесь в Вашингтоне. Работает он очень углубленно, получил где-то информацию, но не у меня, не из «ОГАЙО-4-0». Найдите его.
Сван дал Эвану номера телефонов как своей канцелярии, так и своей квартиры и выскочил из темного убогого бара, как будто ему не хватало воздуха. Кендрик заказал у толстой чернокожей официантки с огненными волосами ржаную водку и спросил, где находится платный телефон, если таковой имеется. Она указала на темную стену.
— Если вы два раза стукнете по нижнему левому углу, то получите свои четверть доллара назад, — сообщила официантка.
— Если получу, то отдам его вам, хорошо? — спросил Эван.
— Отдайте его лучше своему другу, — ответила она. — Ничтожности в костюмах никогда не оставляют чаевых, белые или черные, не имеет значения.
Кендрик выбрался из кабинки и осторожно пошел к темной стене с телефоном. Пора было позвонить в свою контору. Он больше не мог подставлять под удар миссис Энн Малкэйи О’Рейли. Поморщившись, он вставил монету и набрал номер.
— Приемная конгрессмена…
— Это я, Энни, — перебил Эван.
— Боже мой, где вы? Уже больше пяти, а здесь все еще сумасшедший дом.
— Именно поэтому меня там нет.
— Пока я не забыла! — задыхаясь, прокричала миссис О’Рейли. — Недавно звонил Менни, он говорил очень настойчиво, но не громко. По-моему, это означает, что он был серьезен, и серьезен настолько, насколько это для него возможно.
— Что он сказал?
— Что вы не должны ему звонить по колорадскому номеру.
— Что?
— Он просил меня сказать вам «алкот масгул».
— Все ясно, Энни. Уэйнграсс сказал «алкхат машгул», что по-арабски значит «линия занята», простой эвфемизм для слов «подключено» или «прослушивается». Если Менни прав, значит, лазерным способом моментально определяется происхождение любого поступающего звонка. Я не буду звонить в Колорадо, — добавил Эван.
— Он просил передать вам, что когда обстановка нормализуется, он приедет в Меса Верде, зайдет ко мне и сообщит номер, по которому вы сможете с ним связаться.
— Я вам перезвоню.
— Ну а теперь, мистер Супермен, скажите: это правда, то, о чем все говорят? Вы действительно совершили все те подвиги в Омане или где-то там еще?
— Только некоторые из них. Но они не упомянули многих людей, о которых нужно было сказать. Кто-то пытается меня выделить и представить совсем не тем, кем я являюсь. Как вы справляетесь с обстановкой?
— Отвечаем стандартно: «Никаких комментариев» и «Наш босс отсутствует в городе», — ответила О’Рейли.
— Хорошо. Рад это слышать.
— Нет, конгрессмен, это не хорошо, потому что с некоторыми вещами нельзя справиться по стандарту. Мы можем контролировать сумасшедших, прессу и даже ваших коллег, но мы не можем управлять «1600».
— Белый Дом?
— Сам противный начальник штаба. Мы не можем ответить: «Никаких комментариев» глашатаю президента.
— Что он сказал?
— Он оставил мне номер телефона, по которому вы должны позвонить. Это его личный телефон, и он постарался, чтобы я поняла, что не более десяти человек в Вашингтоне имеют его…
— Интересно, президент тоже один из них? — перебил Кендрик не так уж и шутливо.
— Он уверял, что это так, и, между прочим, сказал, что это прямой приказ президента, чтобы вы позвонили его начальнику штаба.
— Прямой что?
— Президентский приказ.
— Когда же кто-нибудь удосужится прочитать этим клоунам конституцию. Законодательная ветвь правительства этой страны не подчиняется прямым приказам исполнительной, президентской или еще какой-нибудь власти.
— Согласна с вами, он выбрал глупые слова, — быстро продолжала Энни О’Рейли, — но если вы позволите мне закончить мой рассказ, может быть, вы будете более сговорчивым.
— Продолжайте.
— Он сказал, что они понимают, почему вы скрываетесь, и что они организуют незаметный подхват для вас, как только вы скажете… А сейчас могу я поговорить с вами как старший товарищ здесь, в Смешном городе, сэр?
— Пожалуйста.
— Вы не можете продолжать бегать, Эван. Рано или поздно вам придется показаться, и будет лучше, если вы до этого будете знать, что у них на уме. Нравится это вам или нет, они в курсе вашего дела. Почему бы вам не выяснить, что они собираются делать? Тогда можно избежать больших неприятностей.
— Говорите номер.
22
Герберт Дэнисон, начальник штаба Белого Дома, закрыл дверь своей личной ванной комнаты и достал бутылку Маалокса, которую хранил в правом углу мраморной стойки. В определенной последовательности он сделал четыре глотка мелообразной жидкости, зная по опыту, что это устранит жжение в верхней части груди. Многие годы назад в Нью-Йорке, когда начались приступы, он был так напуган, что не мог ни есть, ни спать, поскольку был уверен, что после того, как он выжил в аду Кореи, ему придется умереть на улице от сердечного приступа. Его тогдашняя жена, первая из трех, тоже была вне себя. Ей надо было решить, куда везти его сначала: в больницу или к их страховому агенту за расширенным страховым полисом. Не ставя его в известность, она предприняла последнее, и через неделю Герберт, стиснув зубы, лег в Корнуэльский медицинский центр для полного обследования.
Облегчение пришло, когда доктора объявили, что его сердце здоровое, как у молодого быка, объяснив ему, что спорадические приступы недомогания вызывались периодическим повышением кислотности, возникающим в результате стресса, и в этом нет сомнения. С этого дня у него в ваннах, кабинетах, автомобилях и чемоданах всегда были в наличии бутылки с белой успокаивающей жидкостью. Напряжение было частью его жизни.
Диагноз врачей оказался таким точным, что за годы он научился предсказывать, когда именно его начнет донимать эта кислотность, плюс-минус час или два. Когда он пребывал на Уолл-стрит, приступы неизбежно совпадали со временем диких колебаний стоимости акций на бирже или его баталий со своими коллегами, которые постоянно оказывались на пути его продвижения к богатству и высокому положению. Все они — блевотина, — подумал Дэнисон. Изысканные мальчики из изысканных семейств, которые принадлежали к изысканным клубам; они и плевать-то на него брезговали, не говоря уже о том, чтобы допустить в свое общество. А что теперь? Те же самые клубы принимают жидов, черномазых и даже нищих! Все, что им нужно делать, это говорить, как какие-то актеры-педики, и покупать свою одежду от Поля Стюарта или какого-нибудь французского гомика. Он плюет на них. Он смеется над ними. У него был внутренний инстинкт уличного борца на рынке; он так монополизировал рынок, сделал так много, что эта дерьмовая фирма вынуждена была дать ему пост президента, иначе он вышел бы на улицы и поднял бы миллионы. Он формировал эту корпорацию до тех пор, пока она не стала самой хитрой и самой агрессивной фирмой на Уолл-стрит. Он добился этого, избавляясь от гнилых нытиков и глупых команд так называемых практикантов, которые съедали деньги и воровали чужое время. Он придерживался двух принципов, ставших святым писанием корпорации. Первый: «Побей цифры прошлого года или уноси отсюда ноги». Второй звучал так же выразительно: «Если тебя здесь не вышколили, то ты попал сюда вышколенным».
Герб Дэнисон никогда не задавался вопросом, любят его или нет, это его не волновало; теория, что цель оправдывает средства, великолепно ему подходила, спасибо. В Корее он намотал себе на ус, что мягкотелые офицеры часто получали в награду солдатский гроб, так как у них не хватало на поле боя жесткой дисциплины и еще более жесткой власти. Он чувствовал: его подчиненные ненавидели его общеизвестную храбрость до такой степени, что ему приходилось постоянно, не отвлекаясь ни на минуту, быть начеку, чтобы его невзначай не убило осколком американской гранаты; несмотря на понесенные потери, он был глубоко убежден, что эти потери были бы гораздо большими, если бы командовали какие-нибудь хлюпики.
Как нытики на Уолл-стрит:
— Мы хотим строить все на принципах доверия, Герб, сохранения целостности…