— Итак, из вас семи без объяснений остается только один.
— Женщина, — согласился Дэнисон, кивая головой. — Я ее насажу на вращающийся вертел и поджарю на самом горячем костре, который вы когда-либо видели.
— Нет, не поджарите, — возразил Кендрик. — Вы и ваши люди и близко не подойдете к ней, пока я не дам сигнала, — если я вообще его дам. А пока что мы предпримем еще один шаг. Никто не должен знать, что вы ее привезете сюда под прикрытием. Кажется, это правильный термин? Абсолютно никто. Это понятно?
— Кто вы такой, чтобы…
— Мы уже это прошли, Герби. Вы не забыли о следующем вторнике в Голубом зале? С морским оркестром и всеми этими репортерами и телевизионными камерами? Если я захочу, то вскарабкаюсь на высокую сцену и выскажу некоторые свои взгляды. Поверьте мне, вы будете среди первых моих мишеней!
— Шантажист паршивый! Тогда ответьте загнанному в угол человеку на один вопрос: почему этой женской особи полагается особое обращение?
— Объясняю, — ответил Кендрик, не сводя глаз с начальника штаба. — Эта женщина спасла мне жизнь, и вы не смеете компрометировать ее, дав понять ее собственным людям, что она «под колпаком» Белого Дома. Вы уже достаточно наломали здесь дров.
— Хорошо, хорошо! Но давайте договоримся вот о чем. Если проболталась она, вы передаете ее мне.
— Это зависит от того, как и почему она это сделала, — ответил Эван, резко поднимаясь со стула. — Выведите меня отсюда, Дэнисон. Поскольку я не могу поехать ни в мой дом в Виргинии, ни даже в Колорадо без того, чтобы меня не замели, не может ли кто-нибудь нанять для меня домик или шалаш в деревне? Я заплачу за месяц или за сколько будет необходимо. Мне просто нужно несколько дней, чтобы все обдумать, перед тем как я вернусь в кабинет.
— Об этом уже позаботились, — сказал начальник штаба. — Фактически это была идея Дженнингса — забыть о вас на выходные, отправив в один из тех «стерильных домов» в Мэриленде.
— Что значит, черт побери, «стерильный дом»? Пожалуйста, пользуйтесь языком, который я понимаю.
— Давайте изложим это следующим образом: вы будете гостем президента Соединенных Штатов в таком месте, где вас никто не сможет найти. Оно подготовлено для людей, присутствие которых не должно быть обнаружено. Я согласен с мнением, что Лэнгфорду Дженнингсу необходимо сделать о вас первое публичное заявление. Вас здесь видели, а это дает стопроцентную гарантию, что слухи о вас просочатся из стен этого здания.
— Вы просто творец сценариев. Что мы будем говорить, что вы будете говорить, пока я буду в изоляции?
— Ну, это легко. Ваша безопасность — вот что стоит во главе угла. Это главная забота нашего президента после консультации с нашими экспертами по борьбе с террористами. Не беспокойтесь, наши писатели придумают что-нибудь такое, от чего женщины будут плакать в платочки, а мужчины захотят устроить марш на параде. А так как в таких вещах Дженнингсу принадлежит последнее слово, видимо, появится образ какого-нибудь могущественного рыцаря Круглого стола, ухаживающего за младшим братом, который выполнил общую опасную миссию. Дерьмо!
— И если есть хоть толика правды в теории о репрессиях, — добавил Кендрик, — это сделает меня мишенью.
— Это будет прелестно, — согласился Дэнисон.
— Вызовите меня, когда вы все организуете с Рашад.
Эван сидел на кожаном диване в кабинете внушительного «стерильного дома» на восточном побережье Мэриленда в районе Синвид Холлоу. В залитом светом прожекторов дворе ходили часовые, которые патрулировали каждый фут площади с оружием наготове.
Кендрик выключил телевизор, где в третий раз повторялась неожиданно созванная президентом Лэнгфордом Дженнингсом пресс-конференция, полностью посвященная конгрессмену Эвану Кендрику из Колорадо. Это было еще более возмутительно, чем предполагал Дэнисон. Конференция перемежалась выматывающими кишки паузами, сопровождаемыми сериями хорошо отрепетированных улыбок, которые так прекрасно передавали гордость и внутренние терзания улыбающегося человека. Президент опять сказал обо всем в общем и ни о чем в частности, исключая только одну область:
— До тех пор, пока не будут предприняты все меры безопасности, я попросил конгрессмена Кендрика, человека, которым мы все гордимся, оставаться в уединенном месте. И в связи с этой просьбой я хочу сделать жесткое предупреждение. Если где бы то ни было трусливые террористы попытаются совершить покушение на жизнь моего прекрасного друга, близкого коллегу, к которому я отношусь как к младшему брату, вся мощь Соединенных Штатов на суше, на море и в воздухе обрушится против территорий Стран, ответственных за действия террористов.
Территорий? О мой Бог!
Зазвонил телефон. Эван оглянулся вокруг, пытаясь определить, где же тот находится. Телефон стоял на столе в противоположном углу комнаты; Эван сбросил ноги с дивана и направился к неожиданно перебившему его размышления аппарату.
— Да?
— Она летит на военном самолете со старшим атташе посольства в Каире. Зарегистрирована как помощник секретаря, имя не имеет значения. Ориентировочное время прибытия — семь часов утра по нашему времени. В Мэриленде будет не позднее десяти часов.
— Что она знает?
— Ничего.
— Вы должны были как-то объяснить, — настаивал Кендрик.
— Ей было сказано, что правительство должно дать новые срочные инструкции, которые можно передать только ей лично и здесь.
— Она поверила этой чепухе?
— У нее не было выбора. Ее захватили в ее собственной квартире в Каире и с тех пор держали под охраной. Пусть у тебя будет отвратительная ночь, ублюдок.
— Спасибо, Герби.
Эван повесил трубку, почувствовав одновременно облегчение и страх перед предстоящей встречей завтра утром с женщиной, которую он знал как Калехлу, с женщиной, с которой он занимался любовью в состоянии ужаса и изнеможения. Этот импульсивный поступок и отчаяние, которое к нему привело, должны быть забыты. Он должен определить, с кем будет встречаться — с врагом или другом. Невзирая ни на что, теперь у него сложился план действий, по крайней мере на следующие двенадцать-пятнадцать часов. Пора было позвонить Энни О’Рейли, а через нее связаться с Менни.
23
Эммануэль Уэйнграсс сидел в красной кабинке с плотным усатым хозяином кафе в Меса Верде. Последние два часа для Менни были напряженными и несколько напоминали те сумасшедшие дни в Париже, когда он работал с Моссадом. Настоящая ситуация была далеко не такой драматичной, и его противники не представляли смертельной опасности, но все-таки он был пожилым человеком, которому нужно было передвигаться с места на место так, чтобы его никто не заметил и не остановил. В Париже ему довелось как-то пройти незамеченным сквозь строй разведчиков-террористов от Сакре-Кер до бульвара де ла Мадлен. Здесь, в Колорадо, ему нужно было прорваться из дома Эвана в город Меса Верде так, чтобы его не остановила толпа «нянек», которые вертелись вокруг дома Кендрика.
— Как вы это сделали? — спросил Гонсалес-Гонсалес, владелец кафе, наливая Уэйнграссу стакан виски.
— Вторая самая старая необходимость цивилизованного человека в интимности, Джи-Джи. Туалет. Я зашел в туалет и вылез в окно. Потом я смешался с толпой фотографирующих. Я выглядел как настоящий фотограф, так как захватил один из фотоаппаратов Эвана. Ну а затем я поймал такси и приехал сюда.
— Ну, парень, ты даешь! — воскликнул Гонсалес-Гонсалес. — Ведь эти акулы могут сегодня содрать с тебя шкуру!
— Жулики, согласен! Я сел в одно из такси, и первое, что мне сказал этот пройдоха, было: «До аэропорта сто долларов, мистер». Снимая шляпу, я ему ответил: «Комиссии штата по такси будет интересно услышать о новых ценах в Верде». — «О, это вы, мистер Уэйнграсс, это была всего лишь шутка, мистер Уэйнграсс», — завопил он, а я ему заявил: «Можешь брать с них и две сотни, но отвези меня к Джи-Джи».
Мужчины разразились громовым хохотом, а платный телефон на стене за кабинкой издал прерывистый звонок. Гонсалес положил руку на плечо Менни.
— Пусть Гарсия ответит, — предложил он.
— Зачем? Ты сказал, что мой мальчик звонил до этого дважды.
— Гарсия знает, что говорить. Я только что ему шепнул, чтобы он дал конгрессмену номер моего рабочего телефона и попросил перезвонить через две минуты.
— Джи-Джи, чем, черт побери, ты занимаешься?
— Через пару минут после того, как вы вошли, прибыл гринго, которого я не знаю.
— Ну и что? У вас здесь множество народу, которого ты не знаешь.
— Он не отсюда, Менни. У него нет ни плаща, ни шляпы, ни фотоаппарата, но он все равно не отсюда. На нем костюм с жилеткой. — Уэйнграсс начал поворачивать голову. — Не надо, — приказал Гонсалес, сжимая ему плечо. — Он время от времени смотрит со своего места на нас. Он вас заметил.
— И что же нам делать?
— Просто ждите и встаньте, когда я вам скажу.
Официант по имени Гарсия повесил трубку платного телефона, один раз кашлянул в кулак, затем направился к рыжеволосому мужчине в темном костюме с жилеткой, наклонился и что-то сказал ему прямо в ухо. Тот холодно уставился на неожиданно появившегося официанта; последний, пожав плечами, вернулся назад к бару, а рыжеволосый медленно положил на стол несколько банкнот, встал и вышел через ближнюю дверь.
— Сейчас, — прошептал Гонсалес-Гонсалес, поднимаясь и жестом приказывая Менни следовать за ним. Через десять секунд они уже были в неопрятном кабинете хозяина. — Конгрессмен позвонит где-то через минуту, — сказал Джи-Джи, указывая на стул возле стола, который пару десятилетий назад наверняка знавал лучшие времена.
— Вы уверены, что это был Кендрик? — спросил Уэйнграсс.
— Кашель Гарсии сообщил мне об этом.
— Что Хосе сказал парню за столом?
— Что сообщение по телефону, как он предполагает, предназначалось ему, потому что больше ни один из посетителей не подходит под описание.
— Каково было сообщение?
— Очень простое, амиго. Что ему необходимо связаться со своими людьми снаружи.