вана, стоящего у окна. В ее глазах не было удивления, только бесстрастный блеск интеллекта.
— Я ухожу, — сказал офицер воздушных сил.
— Спасибо вам, майор.
Дверь закрылась, и Кендрик сделал шаг вперед.
— Привет, Калехла. Ведь вы Калехла, не так ли?
— Как вам будет угодно, — ответила она спокойно.
— Значит, не Калехла, да? Эдриен, Эдриен Рашад.
— Как вам будет угодно, — повторила она. — Все это очень глупо, конгрессмен. Вы привезли меня сюда, чтобы представить еще одного свидетеля своих подвигов. Если это так, то вы напрасно старались.
— Свидетеля? Именно этого я хочу меньше всего.
— Хорошо, тогда я рада за вас. Я уверена, что представитель Колорадо имеет все необходимые подтверждения. Значит, нет необходимости кому-либо, чья жизнь и жизни большого количества его коллег зависят от анонимности, выходить на сцену, открывая себя, и вносить свою долю в бурные овации на вашу честь.
— Что вы несете? Я хочу подтверждения и оваций?!
— А что я должна думать? Что вы оторвали меня от моей работы, разоблачили меня перед посольством, может быть, разрушили мою легенду, которую я создавала последние несколько лет, только потому, что я легла с вами в постель? Это случилось один раз, но, уверяю вас, этого никогда больше не повторится.
— Эй, подождите минутку, леди, — запротестовал Эван. — Я совершенно не искал приключений. Боже мой, я не сознавал тогда, где находился, что случилось, что произойдет в следующую минуту. Я был напуган до смерти, я знал, что мне нужно сделать то, что, как мне казалось, не в состоянии был сделать.
— Вы были измучены, — добавила Эдриен Рашад. — Я тоже. Это случается.
— И Сван так говорил.
— Этот мерзавец?
— Нет, прекратите. Френк Сван не мерзавец.
— Мне употребить другое слово? Например, подлец? Бессовестный подлец?
— Вы ошибаетесь. Я не знаю, какие у вас с ним были дела, но он должен был делать то, что ему надлежит делать.
— Например, принести вас в жертву?
— Может быть… я признаю, что эта мысль не очень мне нравится, однако он был тогда загнан в угол.
— Забудьте об этом, конгрессмен. Зачем я здесь?
— Потому что мне нужно кое-что узнать, а вы — единственный человек, который может мне об этом сказать.
— Что именно?
— Кто раскрыл историю обо мне? Кто нарушил договор, который я заключил? Мне сказали, что ни у одного из тех, кто знал о моей поездке в Оман, а таких людей очень мало, не было никаких причин делать это и было множество причин этого не делать. Кроме Свана и его заведующего компьютерами, за которого он ручается, остается только семь человек. Шестеро были проверены и исключены. Вы — седьмой и последний.
Эдриен Рашад стояла не двигаясь, лицо ничего не выражало, но глаза наполнились яростью.
— Вы невежественный, самонадеянный дилетант, — медленно сказала она едким голосом.
— Вы можете обзывать меня какими угодно паршивыми словами, — сердито начал Эван, — но я собираюсь…
— Мы можем прогуляться, конгрессмен? — перебила его женщина из Каира, подходя к большому окну в нише на другой стороне комнаты, которое выходило на пристань у каменистого берега Чесапика.
— Что?
— Воздух здесь такой гнетущий… Я бы хотела пройтись, если вы будете так добры.
Рашад подняла руку и жестом указала наружу, затем дважды кивнула головой, как бы подтверждая приглашение.
— Хорошо, — пробормотал в замешательстве Кендрик. — Там сзади есть боковой черный ход.
— Я вижу его, — сказала Эдриен Калехла, направляясь к двери в задней части комнаты.
Они вышли из дому во внутренний, уложенный плитами дворик, переходящий в ухоженную лужайку, от которой вниз к пристани вела тропинка. Там должны были находиться привязанные к сваям или пришвартованные лодки и корабли, но перед наступлением штормов их убрали.
— Итак, я готова слушать ваши разглагольствования и дальше, конгрессмен, — сказала офицер секретной службы ЦРУ. — Инициатива в ваших руках.
— Пожалуйста, воздержитесь от иронии, мисс Рашад, или как там ваше имя, черт побери! — Эван остановился на белой бетонированной дорожке на полпути к берегу. — Если вы считаете, что все, что я говорю, это пустая болтовня, вы глубоко ошибаетесь…
— Ради Бога, не останавливайтесь! Наш разговор будет таким, каким вы хотите, чтобы он был, и даже больше, чем таким. Вы слышите меня, глупый болван?
Берег залива справа от пристани представлял собой смесь темного песка и камней, такую характерную для Чесапика; слева находился эллинг, что также было характерно. Менее характерным, однако, было изобилие высоких деревьев на пятьдесят ярдов к северу и югу от пристани и эллинга. Они создавали впечатление некоторой уединенности, Скорее всего эти деревья и привлекли внимание агента из Каира. Она повернула направо, через пески и камни, поближе к мягко плещущимся волнам. Они миновали деревья и продолжали двигаться вперед, пока не подошли к большому камню, торчащему из земли у кромки воды. Огромного дома вверху не было видно.
— Достаточно, — сказала Эдриен Рашад.
— Достаточно? — вскричал Кендрик. — Ну уж нет! Все-таки давайте выясним пару вопросов. Я ценю тот факт, что вы, вероятно, спасли мне жизнь — вероятно, но никоим образом не доказуемо, — но я не подчиняюсь вашим приказам, и, по моему скромному мнению, я не глупый болван. Несмотря на мой дилетантский статус, сейчас вы отвечаете мне, а не я отвечаю вам! Контролируйте и еще раз контролируйте себя, леди.
— Вы закончили?
— Я еще даже не начал.
— Тогда, пока вы не начали, разрешите мне разъяснить вам те вопросы, которые вы подняли. Цель нашей маленькой прогулки заключалась в том, чтобы выбраться оттуда. Я полагаю, вы знаете, что этот дом совершенно безопасен.
— Конечно.
— А известно ли вам, что все, что вы говорите в любой комнате, включая туалет и душ, записывается?
— Ну, я знал, что телефон…
— Спасибо, мистер Дилетант.
— Мне абсолютно нечего скрывать, черт побери…
— Понизьте голос. Говорите в воду, как это делаю я.
— Что? Зачем?
— Электронная слежка за голосами. Деревья исказят звук, потому что нет прямых лучей.
— Что?
— Лазеры улучшили технологию.
— Что?
— Заткнитесь! Говорите шепотом.
— Я повторяю, мне совершенно нечего скрывать. Может быть, вам есть, а мне — нет!
— Правда? — спросила Рашад, опираясь на огромный камень и, чуть наклонившись над водой, начала говорить так, будто беседовала с медленно наплывающими волнами. — Вы хотите впутать Ахмета?
— Я говорил о нем президенту. Он должен знать, как сильно помог мне этот парень…
— О, Ахмет оценит это. А его личный врач? А два его двоюродных брата, которые помогали вам и защищали вас? А эль-Баз и пилот, который отвез вас в Бахрейн?.. Их всех могут убить.
— Кроме Ахмета, я никогда не называл никаких имен.
— Имена не имеют значения. Обязанности имеют.
— Ради Бога, это был президент Соединенных Штатов.
— Вы знаете, с кем он общается? Вы знаете этих людей лично? Вы знаете, на скольких из них можно положиться с точки зрения максимальной безопасности? Вы знаете тех людей, которые в этом доме сидят у подслушивающих устройств?
— Конечно, нет.
— А как насчет меня? Я полевой офицер с приличной легендой в Каире. Вы обо мне говорили?
— Да, но только со Сваном.
— Я не имею в виду тех, кто обладает полномочиями и все знает, потому что руководит этим, я имею в виду тех, кто находится там, вверху. Если бы вы начали допрашивать меня в этом доме, в ваших вопросах могли бы всплыть имена людей, о которых я упомянула? Кстати, мистер Дилетант, ведь не исключено, что вы могли упомянуть Моссад.
Эван закрыл глаза.
— Мог, — тихо ответил он кивая, — если бы мы начали спорить.
— Спор был неизбежен, именно поэтому я вывела вас из дома, и мы спустились сюда.
— Но там, вверху, все на нашей стороне! — запротестовал Кендрик.
— Я уверена, что это так, — согласилась Эдриен, — но мы не знаем силы и слабости людей, с которыми мы никогда не встречались и которых не можем видеть, не так ли?
— У вас паранойя.
— Она покинула меня, как только мы покинули территорию дома, конгрессмен. И все-таки вы болван, что и подтвердили своими глубокими знаниями о «стерильных домах». Я пропускаю вопрос о том, кто кому отдает приказы, потому что это не имеет значения. Лучше вернемся к вашему первому утверждению. По всей вероятности, это не я спасла вашу жизнь в Бахрейне, хотя из-за этого мерзавца Свана вы и попали в безвыходное положение, которое мы и некоторые летчики называем точкой без возврата. Вы не должны были выжить, мистер Кендрик, а я просто возражала против этого.
— Почему?
— Потому что мне было небезразлично.
— Потому что мы…
— Это тоже не имеет значения. Вы были приличным человеком, пытающимся сделать приличное дело, хотя и не были для этого достаточно подготовлены. Как выяснилось, другие помогли вам гораздо больше, чем это могла бы сделать я. Я сидела в кабинете Джимми Грейсона, и мы оба почувствовали облегчение, когда нам сообщили, что вы вылетели из Бахрейна.
— Грейсон? Он один из семи, кто знал, что я там был.
— Нет, он не знал до самых последних часов, — сказала Рашад. — Даже я ему не сказала. Это пришло из Вашингтона.
— Говоря языком Белого Дома, вчера утром его посадили на вертел.
— За что?
— Чтобы узнать, не он ли организовал утечку.
— Джимми? Это даже еще более глупо, чем подозревать меня. Грейсон так сильно хочет директорства, что уже явственно чувствует его вкус. Кроме того, ему вовсе не хочется иметь перерезанное горло и покалеченное тело, так же как и мне.
— Что-то вы очень уж легко произносите эти слова. Они так быстро приходят вам в голову… слишком быстро.
— Понятно, — женщина, называющая себя Калехлой, отошла от камня. — Вы считаете, что я все это отрепетировала.
— Мне показалось, что когда вы вошли в комнату там, наверху, вы как будто ожидали увидеть меня. Мое появление не оказалось для вас неожиданным.